Царский вход Господень в Иерусалим. Изгнание торгующих из храма. Исцеление болящих. Божественный ответ фарисеям (21:1-9).

Проклятие бесплодной смоковницы (21:18-22).

Лукавый вопрос и мудрый вопрос Христов (21:23-27).

Притча о двух сынах (21:28-32).

Притча о злых виноградарях (21:33-46).

Притча о званных на брачный пир (22:1-14).

Толкование по истории Новозаветной.

Кесарю кесарево, а Божие Богу (22:15-22).

Ответ Господа саддукеям о воскресении (22:23-33).

О большей заповеди в законе. Христос, чей Он Сын? (22:34-46).

Предостережение от подражания фарисеям (23:1-12).

Обличение книжников и фарисеев (23:13-22).

Предсказание о разрушении храма (24:1-2).

Предсказание о грядущих гонениях (24: 3:13).

Предсказание о последних днях мира (24:12-26).

Неизвестность последнего суда (24:36-41).

Притча о рабе, ожидающем господина (24:42-51).

Притча о десяти девах (25:1-13).

Притча о талантах (25:14-30).

О страшном суде (25:31-46).

Предсказание Господа о Своих страданиях. Совещание Синедриона (26:1-5).

Вечеря в доме Симона прокаженного (26:6-13).

Соглашение Иуды с врагами Господа (26:14-16).

Приготовление Пасхи. Умовение ног. Обличение предателя (26:17-25).

Установление таинства святого причащения (26:26-30).

Предсказание Господа о соблазне учеников (26:31-35).

Моление о чаше (26:36-44).

Предание Господа Иудой (26:45-56).

Иисус Христос на суде Каиафы. Заседание первое — ночью (26:57-68).

Троекратное отречение Апостола Петра (26:69-75).

Второе заседание Синедриона — утром (27:1-2).

Погибель предателя Иуды (27:3-10).

Иисус Христос на суде у Пилата (27:11-14).

"Не Его, но Варавву. Да будет распят." Пилат умывает руки. Ужасная клятва (27:15-25).

Страдания Господа во дворе Пилата. Осуждение на распятие (27:26-32).

Оцет с желчью. Молитва за врагов. Тайна креста Господня (27:33-34).

Разделение риз… поношения (27:35-43).

Благоразумный разбойник. Помрачение солнца (27:44-45).

Глас скорби к Богу. Смерть нашего Господа (27:45-50).

Землетрясение. Воскресение мертвых (27:51-53).

Исповедание сотника (27:54).

Святые жены у Креста Христова (27:55-56).

Погребение Христово (27:57-61).

Сошествие Спасителя во ад.

Запечатание гроба Господня (27:62-66).

Явление Ангела у гроба. Бегство стражи. Пришествие мироносиц ко гробу (28:1-10).

Подкуп стражей (28:11-15).

Явление Господа на горе Галилейской (28:16-20).

Часто Господь наш Иисус Христос ходил в Иерусалим; но никогда Он не входил в него с такой славой, с какой вошел после воскрешения Лазаря, перед самыми Своими страданиями. До сего времени Он тщательно уклонялся от всяких почестей и строго запрещал ученикам Своим разглашать в народе, что Он есть всеми ожидаемый Христос, Царь Израилев, а теперь принимает почести, с любовью воздаваемые ему от народа и вступает в Иерусалим, торжественно восседая на осляти подобно предку Своему Давиду, сопровождаемый восторженными кликами, как Царь, как Победитель смерти, как обетованный Сын Давидов — Мессия Христос. Что это значит? Почему Он на этот раз не только не уклонился от этих почестей, но и для большей торжественности благоволил воссесть на осля? Потому что настало время открыто и всенародно показать, что Он есть истинный обетованный Мессия, дабы Иудеи, отвергнув Его, не могли оправдаться, что Он не открыл им Себя как Христа Сына Давидова (мысли Иннокентия, архиепископа Херсонского). Правда, кто из них был внимателен к учению и великим делам Иисуса Христа, кто рассуждал по совести, тот уже не мог не признавать Его за Мессию в своем сердце, хотя бы и не слышал о том торжественного объявления.

Но для большей части народа требовалось, чтобы Господь Сам, открыто, торжественно объявил Себя Мессией, о пришествии Которого, по верованию Иудеев, должны были узнать все сыны Израилевы во всех концах света. Вот почему и раньше некоторые Иудеи, с искренним или притворным усердием говорили Ему громко: "долго ли Тебе держать нас в недоумении? если Ты Христос, скажи нам прямо" (Ин. 10:24). И вот, в ответ на все такие недоумения, Господь совершает Свой царственный вход в Иерусалим и чрез то всенародно объявляет, что Он есть истинный Мессия-Христос. Теперь уже никто не мог колебаться недоумением: как смотреть на Галилейского Пророка?

Но почему он объявляет Себя Мессией — Царем не раньше, как перед самыми Своими страданиями? Потому что такое объявление раньше было бы преждевременно.

"При начале домостроительства нашего спасения, говорит святой Иоанн Златоуст, Он Сам еще не был всем известен и время страданий еще не наступило. Поэтому Он до сего времени как бы и скрывался. Но после того, как показал много опытов Своего всемогущества, когда крест был уже при дверях, Он объявляет Себя с торжеством. Все это могло быть сделано с самого начала, но не принесло бы пользы."

Сердцеведец знал, что Его враги, не смотря на все Его чудеса, не признают Его за Мессию, — напротив, Его открытое объявление Себя Мессией окончательно ожесточило их злобу и поведет к тому, что они, наконец, вознесут Его на Крест. Но пока не пришел час смерти Его, пока Он не совершил на земле Своего Божественного дела, пока не положил прочного основания Царству Божию — Церкви Своей, до тех пор смерть Его была бы преждевременной. Он знал и то, что как скоро народ убедится, что Он есть обетованный Сын Давидов, Царь Израилев, то не удержится против Римлян, и вот, Он открывает всем Свое царское достоинство не раньше, как за пять дней до Своей спасительной смерти. Его крест положит решительный конец всем мечтаниям о земном царстве Мессии.

"Господь идет открыто, говорит блаженный Феофилакт, чтобы они, если пожелают, уразумели славу Его и чрез исполнение на Нем пророчеств познали истину. А если не пожелают уразуметь, чтобы это обстоятельство послужило к большему осуждению их." Святые Отцы говорят даже, что Господь для того и вошел в Иерусалим, как Царь Израилев, чтобы уничтожить в уме Своих соотечественников всякую мечту о Его земном царстве. В самом деле: мнимым основанием такой мечты были пророчества, в которых Мессия изображался как Царь. Иисус Христос всенародно показал теперь, как может быть Мессия Царем, описанным пророками, и в то же время быть совершенно чуждым земного владычества. "Между почитателями Иисуса Христа было немало людей важных и богатых, которые по одному слову Его могли доставить Ему все нужное для того, чтобы явиться дщери Сионовой в величии Царя Израилева. Но Он не делает этого, является всему Иерусалиму с обычной для Него простотой, смирением! Его именуют Царем Израилевым; Ему поют осанна; перед Ним сыплют ветви, постилают одежды, оказывают почести, выражающие величайшую любовь, искренность и силу усердия; но где торжественная колесница: где вооруженные слуги? Где царские украшения? — Все это заменено двенадцатью учениками, столь же смиренными, как и Учитель, ослицей и осленком, взятыми на время у других! Самый последний из владельцев никогда не являлся в такой простоте и смирении, как теперь Иисус!

Все, чем украшался вход Его, состояло в непритворной радости и усердии народа и учеников Его, так что внимательный наблюдатель уже теперь мог видеть ту святую истину, изреченную впоследствии пред Пилатом, что царство Иисуса Христа не от мира сего. В самом деле: если бы в торжественное вшествие Иисуса Христа в Иерусалим заключалось что-либо противное существовавшему тогда гражданскому порядку вещей, что-либо неблагоприятное для тогдашнего римского правительства, то возможно ли, чтобы римская стража, всегда строгая, а особенно удваивавшая свою бдительность во время праздников, не обратила внимания на это шествие? Но подобного внимания нисколько не обращено. Возможно ли, чтобы событие осталось в совершенной неизвестности для игемона Иудейского Пилата, человека подозрительного и весьма строгого, который для поддержания римского самовластия охотно употреблял огонь и железо при самых неважных подозрениях? Но Пилат, как из всего видно, нисколько не знал или не заботился об этом событии. Не очевидно ли, после всего, что по мнению римской стражи и начальства, — свидетельство, сильнее которого нельзя и пожелать, — вход Господень в Иерусалим не только не заключало в себе ничего несовместимого с представлениями Римлян о нарушении порядка, с выгодами кесаря, но не выходило из обычного ряда вещей? Наконец, кто сильнее самих врагов Иисусовых мог клеветать на Него? Однако же, при всей злобе, они не осмелились поставить Ему в вину входа Его в Иерусалим ни в Синедрионе, ни перед Пилатом: так как это дело было чисто, свято и невинно! И вместе с тем — столько было в нем чудесного и прямо — Божественного! (Иннокентий, архиепископ Херсонский)

Приникнем благоговейным вниманием к тому, что благовествует святое Евангелие о торжественном входе нашего Спасителя в Иерусалим.

Евангелист Иоанн пишет, что Господь Иисус Христос, после воскрешения Лазаря, на краткое время удалился в небольшой городок Ефраим, лежавший в пустыне, близ Сорокадневной горы Искушения. Там, в тихом уединении, он укрепил Свою душу в молитвенной беседе с Богом Отцом к предстоящему великому подвигу страдания и крестной смерти. Оттуда, как Агнец, обреченный на заклание, Он пошел в Иерусалим через Вифанию, где святые друзья приготовили Ему вечерю, а на другой день, за шесть дней до праздника Пасхи, Он оставил гостеприимный кров Лазаря и по Своему обычаю пеший пошел в Иерусалим. "Когда какому царю надлежит торжественно вступить в царственный город, говорит святитель московский Филарет, торжественность эта составляется посредством предварительных распоряжений и приготовлений. Но ничего такого не видим у Господа нашего до самого дня, почти до самого часа царского шествия Его в Иерусалим. Вчера Он вечерял в Вифании, где воскресил Лазаря, и при помазании ног Его миром говорил о предварительных распоряжениях не к воцарению, а к погребению Своему. Было там не мало народа, но "не только для Иисуса, но чтобы видеть и Лазаря" (Ин. 12:9-12).

Сегодня поутру Он идет в Иерусалим, сопровождаемый учениками, так же, как и в другие дни. "Он пошел далее" пишет святой Лука (19:28), "восходя в Иерусалим." Нет никаких приготовлений. Никто не думает о Его воцарении. "Ученики Его сперва не поняли этого" (Ин. 12:16). Внезапно это начинается и вдруг совершается." И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию, небольшое селение на склоне горы Елеонской, к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, может быть Петра и Иоанна, сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею, на которого никто еще никогда не садился; отвязав, приведите ко Мне; и если кто скажет вам что-нибудь, если кто спросит вас: для чего отвязываете, отвечайте ему: что они, животные, надобны Господу; и тотчас пошлет их, и он тотчас отпустит их сюда.

Такое поручение, несмотря на малость предмета, говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, было не из числа обыкновенных: Иисус Христос всегда ходил пешком; до Иерусалима оставалось недалеко; и, между тем, теперь надобно было идти за ослицей, как бы для какого-либо дальнего и утомительного пути! И как было дивно слышать из уст Иисуса: они надобны Господу!" Господи, говорит Филарет, митрополит Московский, — могли бы сказать посылаемые: как можно это сделать, отвязать чужого осла неизвестными посланниками и вести, куда не знает хозяин?... Но и здесь Божественное ведение Царя нашего провидело готовность посылаемых, а Божественная власть Его над сердцами укрепила их против всякого сомнения. Тоже ведение провидело вопрос хозяина осла: "для чего отвязываете:" Та же власть над сердцами предварительно дала на это, по-видимому, совершенно неубедительный для незнакомого, но на самом деле непреоборимым оказавший ответ: "Господь требует." И посланные взяли и привели осла, не зная, чей он; и хозяин осла отдал его, не зная, кому и на что."

Все показывало, что наступает время чудесных событий. Сын Божий начинал являть Божественную славу Свою даже в маловажных, по-видимому, обстоятельствах, потому что скоро должно было последовать величайшее затмение Его Божества" (Иннокентий, Архиепископ Херсонский).

Все же сие было, говорит Евангелист, да сбудется реченное через пророка Захария, который говорит: скажите дщери Сионовой, возвестите граду Иерусалиму: не бойся дщерь Сионова: Се Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной, сидя на осле младом, рожденном от подъяремной, рабочей ослицы. "Примечайте внимательно, говорит святитель Филарет, как поистине Божественно действует Божественный Царь наш. Он видит пророчество, видит близкую минуту, когда ему надлежит исполниться: но еще нет орудий к исполнению его. Он взирает не телесным оком Своим, но Своим всеведением: и потребное тотчас обретается."

Кто бы мог ожидать, чтобы какой-нибудь царь, в царственный город, торжественным шествием вступил на юном жеребяти, рожденном от подъяремной ослицы? И если бы кто явился в таком виде с именем царя: можно ли было думать, что его примут с искренним веселием и торжественными восклицаниями, а не с посмеянием или пренебрежением? Издревле цари победоносно шествовали на конях; мирные вельможи по простоте древних обычаев, правда путешествовали на ослицах; но на осле, рожденном от подъяремной, т. е. от рабочей, носящей тяжести ослице, и притом на осле молодом, необученном, не отвыкшем от матери, царю воссесть свойственно ли, было ли вероятно?

Как же пришло на мысль пророку Захарии предсказать торжественное шествие и сретение Царя, воссевшего на подъяремную ослицу и юного осленка? Как могло исполниться такое предсказание? И то и другое не могло быть иначе, как необыкновенным, от Бога устроенным образом. По этой необычности предсказываемого действия сами Иудеи признают издревле доныне, что пророчество Захарии о кротком Царе относится к Мессии Христу, хотя не узнают Его, бедные, в кротком Иисусе. Но это не разумели сперва и ученики Его, как говорит один из них Евангелист Иоанн (12:16): только тогда, когда прославился Иисус, они вспомнили, что это было о Нем предсказано в Писании, и это сделали Ему. На этот раз они только повиновались: ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус, привели ослицу и молодого осла. Случилось и то, о чем предупреждал их Господь, хозяева действительно спросили их: зачем отвязываете ослицу и осленка? И они отвечали, что повелел Господь и те беспрепятственно отдали их. "Такое точное соответствие событий с предсказанием, говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, еще более должно было удивить учеников, если бы они не привыкли уже к необыкновенному." В самом дела (слова Святого Иоанна Златоуста), что заставило этих бедных людей, может быть земледельцев, без всякого противоречия отдать свою собственность? Если они уступили свой скот по одному слову учеников, что Господь его требует, это тем более удивительно, что Самого Господа они не видели, а только учеников.

Этим самым Господь дает разуметь, что Он мог воспрепятствовать жестоковыйным Иудеям, когда они пришли схватить Его, но только не захотел этого. С другой стороны Он научает этим учеников и всякого — без противоречия жертвовать всем, чего бы Он не потребовал, даже самой душою, ибо если незнакомые Ему повиновались Его требованию, то тем более они должны жертвовать Ему всем. И положили на них одежды свои, не зная на котором животном Господь пожелает сесть, в знак своего к Нему почтения они покрыли обоих своими, чтобы удобнее было сидеть на них, и Он сел поверх их, воссел на молодого осла поверх одежд. Он воссел на осла, уподобляясь предку Своему Давиду, воссел для того, "чтобы подать нам правило жизни", как говорит святой Иоанн Златоуст. Если бы случилось, что кто-нибудь по немощи имел нужду в животном, то Иисус Христос показал, что не на конях, не на мулах надо мчаться, но должно довольствоваться ослом, и не простираться далее необходимого. Не на колеснице едет, как поступают обыкновенно другие цари, не требует дани, ни наводит Собой страха, не имеет при Себе копьеносцев, но и здесь показывает величайшую кротость.

Спроси у Иудея, был ли какой-либо царь, который на осляти въезжал в Иерусалим; он ни об одном тебе этого не скажет, только о Нем. "Добрый и верный Пастырь, — говорит святой Мефодий Патарский, — грядет положить жизнь Свою за овец, грядет Бог на дьявола, не с открытым могуществом, которого и зрение снести не может, но в немощной плоти, чтобы связать сильного, — грядет Царь на мучителя, не с силой Вседержителя, но премудроо с мнимым "буйством" (безумием) креста, чтобы посредством его исторгнуть добычу у змия, мудрого на зло"... "Когда Учитель воссел, прерванное шествие снова продолжалось с медлительностью, которая свойственна такого рода езды, — говорит архиепископ Иннокентий, — ученики, вероятно, вели под узцы, как ослицу, так рядом с ней и молодого осла. Теперь великий Пророк не скрывался уже во многолюдстве народа и был виднее для всякого: и шествие при всей простоте своей, являло в себе уже нечто торжественное и священное, между прочим и потому, что в древности животные не носившие на себе ярма, особенно были выбираемы на священное употребление; в частности, осел издревле на Востоке служил символом мира, не употребляясь на войне в сражениях."

Между тем толпы народа все увеличивались; по городу быстро распространилась молва, что Великий Пророк Галилейский идет в Иерусалим. И вот все спешили на встречу Воскресителю Лазареву и выходившие из Иерусалима присоединялись к тем, которые сопровождали Господа от Вифании; один взгляд на Него, кроткого Царя, уже все напоминал разительное пророчество Захарии. В жару объявшего всех восторга, всякий старался превзойти в усердии другого: множество же народа, подражая ученикам Христовым, покрывших своими ризами животных, вместо всяких украшений снимали с себя и постилали свои одежды на дороге, а другие резали ветви с дерев, пальмовых, оливковых, каштановых и других, которыми была обсажена дорога и потрясая этими ветвями в воздухе, бросали их — и постилали по дороге перед Иисусом Христом.

Пальмовые ветви напоминали праздник Кущей, а вместе с тем и 117-й псалом Давидов, который певался в продолжении этого праздника, и который поэтому знали наизусть даже малые дети.

Христос Спаситель, грядущий в Иерусалим, видимо образовал тот Камень, который был пренебрежен зиждущими, отвергнут Синедрионом, но по слову Давида, должен сделаться во главу угла и быть дивным в глазах всего народа Иудейского. И вот, настал благословенный день, когда открывается слава Его, как Царя Израилева: "сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный!" (Пс. 117:24). И невольно приходило всем на мысль и повторялись дальнейшие слова этого пророческого псалма: "о Господи, спаси же! О Господи, споспешествуй же! Благословен грядущий во имя Господне! Бог Господь и осиял нас!"... (25,26,27). И вот, со всех сторон, все громче и громче раздается это псаломское осанна! Народ же предшествовавший и сопровождавший, восклицал: Осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне, посланный Богом Царь Израилев, которого мы так долго с нетерпением ждали, о Котором с таким благоговением наши пророки возвещали! "Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида!" (Мф. 11:10). Мир, радость у Ангелов — "на небесах и слава" Богу "в вышних!" (Лк. 19:38). Осанна, живущий в вышних!

Всеобщий восторг еще более усилился, когда шествие достигло последней возвышенности Елеона, откуда представлялся, как на картине, весь Иерусалим, тот Иерусалим, при мысли о котором трепетало сердце каждого еврея, Иерусалим, град священный, град Царя небесного, столь дорогой для еврея, что он клялся им, как особенной святыней. "Если я забуду тебя, Иерусалим, — забудь меня десница моя" (Пс. 136). Но нам трудно представить всю тогдашнюю красоту града Божия. "На первом плане, над ужасной пропастью возвышался храм Иерусалимский и по многочисленным блистательной белизны мраморным своим колонам казался искусственной громадой льдов, с золотым куполом, от коего лучи полдневного солнца отражались бесчисленными молниями. Наружное великолепие еще напоминало счастливые времена Давида и Соломона, но украшенная римскими орлами крепость Антония, с ее огромной башней, господствуя над высотой храма, казалось, выражала унижение, в коем находился народ Божий. Тут же являлась взору претория Пилатова, но дворцы первосвященников были отделены от храма пропастями, как бы в знак духовного удаления их обитателей от Бога отцов своих. Среди этих видов, из которых каждый напоминал и древнюю славу, и настоящее унижение отечества, взоры всех невольно обращались к Иисусу, Который зримо нес с Собой в Иерусалим его прежнее величие. Надежда славного царства Мессии, казалось, готова была теперь исполниться на самом деле" (Иннокентий, Архиепископ Херсонский). И живо припомнились народу все чудеса, совершенные Господом, и еще более со всех сторон сыпалось ветвей, еще громче и чаще раздавалось: осанна! Господь ведал, что эта народная радость возбуждается видеть в Нем земного Царя; но важно было уже и то, что народ, видимо, теперь в Его лице признавал обетованного Мессию, и потому Он не препятствовал этому искреннему излиянию радостных чувств. Господь видел во всем этом исполнение воли Отца Своего Небесного, давно предсказанной пророками; видел, что теперь как бы Сам Отец Небесный указует на Него всему народу Иудейскому, как на пришедшего Мессию. Для одних лишь врагов Его все это зрелище народного восторга было нестерпимо. Но высказать открыто боялись. Ведь во всем этом торжестве была любовь народа к своему отечеству: как можно судить за это народ? А ход дела показывал, что Галилейский Учитель может быть скоро их повелителем... Но и совершенно молчать они были не в силах. Поэтому хитрые лицемеры приняли такой тон, который незнающему мог показаться беспристрастным, даже благожелательным. Учитель, сказали они, уйми учеников Своих: это не безопасно и для Тебя, и для народа, — могут обратить на это внимание Римляне. Им как будто дела нет до того, что ликуют не одни ученики, — торжествует весь народ; им хочется унизить торжество Господа: все это дело затеяли Твои ученики, а за них достанется всему народу. Так тешит себя бессильная злоба! Что же Господь? Сердцеведец знал из какого сердца идет этот совет предосторожности; не обличая их прямо, он только сказал: если они умолчат — камни возопиют — так суждено свыше!

Это было указание на пророчества; фарисеи хорошо знали Писание и потому вынуждены были умолкнуть. Через шесть дней в час смерти Спасителя, рассевшиеся камни очевидным делом засвидетельствовали истину слов Господа нашего.

Вид Иерусалима, который скоро должен быть разрушен, (архиепископ Иннокентий) непостоянство народа, который через пять дней, вместо "осанна" будет кричать Пилату: "Возьми, возьми, распни Его," и особенно это, невольно прорвавшееся наружу, хотя по необходимости и сдержанное чувство злобы фарисейской вызывали в святейшей душе Спасителя нашего чувство глубокой скорби, которая и отразилась на Его Божественном лице. Может быть на том месте, где спустя 38 лет расположились грозные легионы Римлян, разрушивших святой город, легионы, которые Господь уже созерцал в Своем всеведении — он вдруг приостановил осла и в молчании устремил глубоко скорбный взор на Иерусалим... Он как бы искал в нем признака жизни духовной... Обильные струи слез, показавшихся из очей Его, свидетельствовали, что искомого не обрелось... Над гробом Лазаря Он проливал слезы молча, а здесь рыдал над городом, который уже поздно было спасти от опустошения, рыдал над родным Ему народом, который нельзя уже уберечь от тяжких грядущих бед... О если бы ты, воскликнул Он, если бы ты хотя в сей день твой уразумел, что служит ко спасению твоему! Но это и ныне, как прежде, скрыто от очей твоих! "Придут на тебя дни," и Я уже вижу их: они недалеко, "когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего" (Лк. 19:42-44), когда Бог через Меня предлагал тебе спасение!

Перед Сердцеведцем будущее, как настоящее: Он видит, как этот некогда возлюбленный народ отвергается Богом, как римские войска осаждают этот ликующий теперь Иерусалим, как рушатся стены его, горит храм, сотни тысяч Иудеев избиваются мечом, другие сотни тысяч отводятся в плен, в рудники, и весь Израиль, как пыль ветром, рассевается по лицу земли и становится притчей и поношением для всех народов, — видит все это и неудержимые слезы текут потоком из Божественных Его очей! — Кто говорил, Кто плакал таким образом об Иерусалиме, Тот не был, как клеветали фарисеи, обольстителем народа, не желал бедствий отечеству Своему!...

Настала минута двинуться дальше. В долине Кедронской, по зеленым горным скатам Елеона теснились палатки и шалаши прибывших в Иерусалим дальних богомольцев; услышав отголоски радостных криков, узнав, что это Иисус грядет, и эти богомольцы толпами устремились, так что когда Господь вошел в Иерусалим, то весь город пришел в волнение: И когда вошел Он в Иерусалим, весь город пришел в движение. Всякому, кто еще не успел выйти из города, хотелось узнать: что значит это ликование? Всякий спрашивал и говорил: Кто Сей? Мысль что это Иисус, не вдруг могла прийти тому, кто знал Его прежнее смиренное обращение и вместе — грозное определение Синедриона. Тем более народ, сопровождавший Господа, особенно пришельцы из родной Ему Галилеи, говорил, радостно кричал в ответ: Сей есть Иисус, Пророк из Назарета Галилейского. Шествие направлено было прямо к храму, который всегда служил единственным и как бы естественным пристанищем Сына Божия. Так впрочем поступали и все путешественники, когда приходили на праздник, желая прежде всего явиться перед лицом Бога Отцов своих.

И сойдя с молодого осла, оставив сандалии у входа во храм, вошел Иисус в Храм Божий и осмотрел все, находившееся в храме. Можно было подумать, что Он, как Господь храма, вполне вступил в Свои права и намерен требовать отчета у тех, кому храм вверен был в Его отсутствие. А в то время храм Иерусалимский представлял немало беспорядков, которые возбуждали ревность и обыкновенных ревнителей благочестия, тем более и не мог потерпеть их Сын Божий. Внешние притворы храма, вместо молящихся, наполнены были продавцами, из которых одни продавали то, что потребно было для жертвоприношений, другие меняли иностранные монеты на еврейские. Толпы продавцов, столы с деньгами, жертвенные животные, торги, споры, обман, раздоры — все это обращало притвор Соломонов в шумный базар, тогда как этот самый притвор Законом был назначен для входа и молитвы язычников, которым не разрешалось проникать далее... И вот, рассудительный грек или римлянин, пришедший сюда по влечению сердца, вместо назидания находил здесь шум торжища: удивительно ли, если он в таком случае вместо благоговения к Богу Израилеву, невольно получал худые мысли о Его служении и служителях? Таким-то образом святое имя Божие хулимо было ради самого Израиля среди язычников! А между тем, внизу при подошве горы, на которой стоял храм, и за его оградой, довольно оставалось пустого пространстве, где можно было расположиться этим продавцам. Но там не надеялись получить больших выгод: корысть была душой этого беспорядка и ему покровительствовали сами начальники храма. Иисус Христос еще при самом начале Своего служения изгнал из храма торжников. Теперь это было еще необходимее. Позволив именовать Себя всенародно Сыном Давидовым, то есть Мессией, Он тем самым, как бы наложил на Себя обязанность перед народом восстать против беспорядков в Богослужении. Он не хотел проповедовать в таком оскверненном месте.

И вот, с видом посланника Божия, тем голосом, перед которым всегда трепетали нераскаянные грешники и лицемеры, Он требует, чтобы притвор был немедленно очищен. Ученики, богомольцы, жители Иерусалима, иностранцы, — все одобряют такое требование; сами торговцы невольно чувствуют, что зашли не в свое место и безмолвно повинуются. Несколько медлят, хотят упорствовать, но этим только раздражают народ, который повеление Сына Давидова принимает за веление Самого Бога (Архиепископ Иннокентий). Много раз Он и раньше бывал в храме, но настоящее торжественное пришествие Его особенно разительно напоминало древнее пророчество Малахии: "внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет!" (Мал. 3:1). И выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и не позволял, чтобы кто пронес через храм постороннюю вещь. "Он выгнал торгующих, показывая этим, что все, принадлежащее Отцу, принадлежит Ему. Он хотел показать, и отмену жертвоприношений: изгнавши волов, овец и голубей, Он этим предсказал, что нет более нужды в жертвоприношении и заклании животных, но нужна молитва" (Блаженный Феофилакт). Поэтому, к Своему властному действию Господь присоединил и властное слово обличения и поучения: И говорил им: написано (у пророка Исаии 56:7) Дом Мой домом молитвы наречется для всех народов, а вы сделали его вертепом разбойников, как выражается другой пророк (Иеремия 7:11). Этот храм должен быть храмом всемирным, где могли бы находить пристанище все возвышенные и добрые души, ищущие единого Отца природы и людей, тем более, что ко времени пришествия Спасителя многобожие начало падать само собой, среди самих язычников все более являлось людей, требовавших поклонение Единому, и многие из них приходили в Иерусалим, желая видеть иудейское Богослужение и даже принимали закон Моисеев. При таких обстоятельствах, как важно было благолепие Богослужения в храме Иерусалимском и как важен был притвор сего храма, далее которого язычники и проникать в храм не могли!

Размышляя о грозных словах Господа торговцам, блаж. Феофилакт говорит: "смотри и ты, чтобы храма Божия, т.е., своего сердца не сделать вертепом разбойников, т.е. жилищем демонов. А это случится, если мы будем иметь помыслы пристрастные к земным вещам, помыслы о продаже и купле, если будем сребролюбивы до такой степени, что будем заботиться и о самой малой монете. Мы сами себя обратим в вертеп разбойников, если будем продавать и терять голубей, т.е. не сохраним в себе даров духовных."

"Вы слышите Самого Бога, объявляющего вам, что храм есть дом Божий, говорит святитель Филарет. Подумайте о сем, стоящие в доме Господнем, во дворах Бога нашего!" (Пс. 133:1). Когда ты вошел в дом Божий, как близко Вездесущий! Здесь Бог: близ нас Он. Слава Его покрывает нас. Чистые небесные силы окрест нас и между нами. Как не колеблется земля? Как не исчезает грешник? Здесь Бог всемогущий: "да благоговеет вся земля перед лицом Его!" Да смирится человек! Да вострепещет грешник! Здесь Бог всеблагой. Да хвалит Его всякое дыхание! Да утешится необретающий утешения в тварях! Да не отчается грешник! Сам Бог нарицает храм домом Своим, но сделаться домом молитвы храм должен посредством человека.

В храме Иерусалимском установленная молитва совершалась постоянно: в нем пели псалмы Давидовы и приносили жертвы, когда явился в нем Господь наш. Что же сделало сей храм пещерой разбойников?... Корыстолюбие и мирское дело в храме превратило его в пещеру разбойников; искание корысти в доме Божием делало продающих и покупающих так гнусными перед очами Владыки сего дома, как разбойников делящих добычу. А как всякая страсть гнусна перед очами Божьими, всякое житейское попечение недостойно дома Божия, то — подумай, посетитель святого храма Божия: как ты его посещаешь и что из него делаешь твоим посещением?" Но что же делать нам, если грешные помыслы не оставляют нас и в храме Божием, если они, как гнойные раны и во святом храме источают зловоние?... Будем с дерзновением смиренно повергать наши немощи к стопам Владыки храма; будем умолять Его, чтобы не изгонял нас от лица Своего, но исцелил наши немощи, как исцелил Он всех болящих, притекавших к Нему с верой в храм Иерусалимский.

И приступили к Нему, благовествует евангелист Матфей, в Храм слепые и хромые, собрались вокруг Него, как общего Друга всех несчастных, и Он исцелил их... "Такое обилие чудес еще более должно было увеличить всеобщую радость, говорит архиепископ Иннокентий: торжественное "осанна" начало раздаваться в самом храме. Особенно трогательно было видеть малых детей, которые подражая старшим, повторяли: "осанна Сыну Давидову!" Иисус Христос всегда благоволил к детям, в которых природа человеческая является в простоте и откровенности, любезной для сердца каждого." Но первосвященники и книжники в своем ожесточении намеренно закрыли глаза, чтобы не видеть чудес Христовых; с досадой и укоризной они говорили друг другу: видите ли, что ничто нам не помогает? Весь мир за Ним идет! А когда дети, бесстрашные по своей невинности, продолжали в храме взывать "осанна", эти лицемеры закипели негодованием: Видевши же первосвященники и книжники чудеса, которые Он сотворил, и детей, восклицающих в храме и говорящих "Осанна Сыну Давидову" вознегодовали и сказал Ему: слышишь ли, что они говорят? Ведь они сами еще не понимают, что кричат, велика ли Тебе честь от таких похвал?

Но злобные враги Господа услышали от Него такой ответ: Иисус же говорит им: да! Слышу. Но спрашиваю вас: разве вы никогда не читали в Писании: "Из уст младенцев и грудных детей ты устроил хвалу?" (Пс. 8:3). Это не бессмысленные крики, а отголоски чистого сердца, к которым и вам следовало бы прислушаться. Вам, знающим Писание, известно что говорит Псалмопевец о слове Божием, так живо ощутительном и для младенцев, что и дитя поет хвалу Богу безыскусственную, но тем более сердечную, искреннюю, и этими своими чувствами посрамляет противников Божиих. Вместо того, чтобы издеваться над детьми, вам бы должно устыдиться их безыскусственных восклицаний; эти малолетние, признавая Меня в младенческой простоте своей за Мессию, вразумляют своим примером вас, престарелых. Хотя они и дети, но устами их говорит Дух Святой. Святой Иоанн Златоуст замечает: "Хорошо Он сказал: "из уст," ибо слова их происходили не от разума их, но Его же сила двигала несовершенным еще языком их. Это изображало также и язычников, которые прежде немотствовали, но потом вдруг начали вещать великие истины убедительно и с верой, и вместе немало утешали Апостолов. Именно, чтобы Апостолы не сомневались, как они, будучи людьми простыми и необразованными, могут проповедовать народам, отроки наперед уничтожили в них всякое беспокойство и внушили им твердую надежду, что Тот, Кто научил отроков прославить Господа, сделает и их красноречивыми."

Господь не счел нужным приводить в Своем ответе дальнейшие слова псалма: "ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя." Враги и мстители сами припомнили эти слова и замолчали. И Господь беспрепятственно оставался в храме до вечера, поучая народ Своей беседой. Только вечером Он удалился из храма: И оставив их, вышел вон из города в сопровождении 12-ти учеников Своих, — в Вифанию, и провел там ночь. "Там, среди друзей, Он мог совершенно предаться успокоению, особенно нужному после того дня, который и для Него, и для Иерусалима был днем единственным и чрезвычайным" (архиепископ Иннокенетий). Замечательно, что для "входа в Иерусалим Господь избрал тот самый день, в который в каждом семействе избирали агнца для пасхальной вечери. Кто видел в агнце пасхальном преобразование великого Агнца Божия, вземлющего грехи мира, — такие люди были, — для того такое совпадение времени было весьма поучительно. В самом деле: после Своего входа в Иерусалим остальные дни до Своей смерти Иисус Христос обращался уже между народом не иначе, как жертва, видимо обреченная на заклание: дни эти проведены были и Им Самим, и врагами Его именно в приготовлении к Его смерти."

"Что значит царский вход Господень в Иерусалим? Вопрошает святитель Филарет. Для чего множество чудес? Какой плод столь величественного, но и столь скоропреходящего явления Царя Сионского? Как молния, открывается над Иерусалимом царство небесное, и как молния поглощается тьмой. Только еще собирается народ, чтобы идти в сретение Царю Праведному и спасающему, — неправда уже замышляет погибель и Ему, и прославившему Его Лазарю. Еще отроки от полноты чистых сердец восклицают в церкви, — властители и мудрецы от избытка злобы не могут скрыть своего негодования. Сегодня говорят дщери Сионовой: "се Царь твой грядет тебе," а через несколько дней та же дщерь Сионова, т.е. народ Иерусалимский скажет: "нет у нас царя" (Ин. 19:15) и сам этот Царь отречется от видимого призрака царства: "Царство Мое, скажет, не от мира сего" (Ин. 18:36). Сегодня "осанна Сыну Давидову," а вскоре после этого: "распни Его." На что же это блистательное, но исчезающее зрелище? Не примечаете ли, что в славе настоящего дня должна быть скрыта некая тайна? Пусть откроет вам это тайну святой Иоанн Златоуст. Воссев на осла, говорит он, Иисус Христос исполнил двоякое пророчество: пророчество дел — когда воссел на осла, и пророчество словесное, т.е. слова пророка Захарии, который сказал, что Царь будет сидеть на молодом осле. Исполнив это пророчество, Он в то же время Своими действиями дал другое пророчество. Каким же образом? Он предвозвестил этим призвание нечистых язычников, т.е., что в них Он почиет, что они придут к Нему и за Ним последуют.

Таким образом пророчество следовало за пророчеством. Здесь через осленка означает Церковь и народ новый, который был некогда нечист, но после того, как воссел на нем Иисус Христос, сделался чистым. Заметь же, какая точность во всех образах. Ученики отвязывают подъяремников: и иудеи, и мы призваны в новоблагодатную Церковь через Апостолов, введены в нее тоже через Апостолов. Наша блаженная и славная участь и в иудеях возбудила ревность: осел идет сзади осленка. И действительно, после того как Иисус Христос воссядет на язычников, тогда и иудеи по своей ревности придут к Нему, что ясно показывает апостол Павел, говоря: "что ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников; и так весь Израиль спасется" (Рим. 11:25-26). Итак, из сказанного видно, что это было пророчество. В противном случае не нужно было бы говорить пророку о возрасте осла. Из сказанного видно и то, что Апостолы приведут их без труда. И действительно, как никто не препятствовал Апостолам, когда они повели этих животных, так никто не мог остановить их в призвании язычников, когда они их уловляли, — Христос садится на осленка, покрытого одеждой Апостолов, это потому, что Апостолы, взяв этого осленка, и все свое отдают, как говорит Павел: "я охотно буду издерживать свое и истощать себя за души ваши" (2 Кор. 12:15). Но обрати внимание и на послушание осленка: как он, вовсе необученный и не знавший еще узды, не помчался быстро, а шел тихо и спокойно. И это служило предзнаменованием будущего, выражая покорность язычников и скорую их перемену к благоустроению жизни. Все это совершилось словом: "отвязав, приведите ко Мне;" и беспорядочное пришло в благоустройство, и нечистое сделалось чистым"...

Во избежание тайных козней от врагов и народных волнений все последние ночи перед Своими страданиями Господь проводил в Вифании, в кругу Своих усердных почитателей и друзей. Но лишь наступало утро, Он спешил в Иерусалим, чтобы проповедовать в храме. Так было и на другой день после Его торжественного входа во святой город. Он шел теперь той же дорогой, но уже без всякой торжественности. "Свежесть весеннего утра, чистота горнего воздуха, разнообразие видов, представляющихся с Елеона, делали это путешествие весьма приятным и легким. Господь почувствовал голод и желал его утолить теперь же, вероятно, не предполагая быть в Иерусалиме где-либо, кроме храма." (архиепископ Иннокентий). Поутру же, возвращаясь в город, взалкал, говорит Евангелист. "Взалкал, уступая требованиям плоти," как говорит святой Иоанн Златоуст; взалкал ранним утром "по своему особенному намерению," как выражается блаженный Феофилакт: "алча спасения грешных."

Подобно древним пророкам, Он восхотел знаменательным действием показать Свой будущий суд над нераскаянными грешниками, чтобы страхом этого суда вразумить их. И увидев при дороге одну смоковницу, стоявшую одиноко у самой дороги и потому никому не принадлежавшей, от всех отличавшейся густой листвой, подошел к ней, как бы для того, чтобы ее плодами утолить Свой голод. Всеведущий знал, что это была за смоковница. Пора смокв еще не наступила; но есть смоковницы, на которых плоды держатся всю зиму и дозревают весной среди новых листьев. Потому и новые появляются на смоковнице раньше, чем она покроется листьями; а так как смоковница та была густо покрыта листьями, то можно было ждать, что не ней окажутся и плоды. Но на дереве не оказалось ни одного перезимовавшего плода, не было признаков и новых летних плодов: смоковница была совершенно бесплодна! И ничего не нашед на ней, кроме одних листьев! Нельзя было и в будущем ожидать от нее плодов, и потому она оказывалась для всех бесполезной: "на что она и землю занимает?" (Лк. 13:7). Тогда Господь спокойно, но и властно, как Владыка твари, произнося этому бездушному дереву Свой Божественный приговор, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек! Вовек, чтобы никто не вкушал от тебя плода! — и смоковница тотчас засохла...

"Для чего предано проклятию бездушное дерево?" — вопрошает святой Иоанн Златоуст и отвечает: — "Христос показывает этим, что Он может и силен наказать Своих врагов, однако добровольно отдает Себя на распятие." Он пришел взыскать и спасти погибшее, и потому непрестанно миловал, исцелял, воскрешал: между тем, Он должен был явить, хоть однажды, что будучи Спасителем мира, Он есть вместе и будущий Судья человеков, и что благость Божия и при Его всесильном ходатайстве никогда не может потворствовать неправде и лукавству. И вот для этого святого опыта суда и отмщения избирается не человек какой-либо, даже не существо неодушевленное, а бездушная смоковница, дерево, которое в Палестине по его многочисленности не имело никакой цены, стояло при пути и не составляло ничьей собственности, и судя по его неплодности, само по себе было уже близко к тому чтобы засохнуть. Святой Ефрем Сирин говорит: "Господь проклял смоковницу, чтобы она для друзей служила знамением, для врагов же предостережением." Он "иссушил смоковницу для того, чтобы показать, что больше не нужны те листья смоковницы, которыми одевался Адам, так как он возведен к прежней славе, имея которую, он не нуждался ни в листьях, ни в кожаных одеждах" (Быт. 3:7).

"Смоковница означает синагогу иудейскую" (блаженный Феофилакт) — "которая имеет одни только листья, т.е. видимую букву, но не имеет плода духовного. И всякий человек, предающийся удовольствиям настоящей жизни, подобен смоковнице: он не имеет плода духовного для алчущего Иисуса, а одни только листья, т.е. временный и преходящий призрак мира сего. И он услышит: "идите от Меня проклятые в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его" (Мф. 25:41). И он иссохнет и будет мучиться в огне, и у него пересохнет язык, как у известного богача (Лк. 16:24).

Господь ищет плода на смоковнице, хотя еще не наступило время смоквам: он ждал плодов покаяния и от народа Иудейского, хотя еще не наступило время всеобщего суда. Смоковница была покрыта листьями и потому можно было ожидать от нее и плодов: Иудеи имели Закон и обряды, учение пророков и все то, что было нужно, чтобы приносить плоды покаяния раньше других народов. Но они только хвалились этими преимуществами и оставались бесплодными. Господь проклял смоковницу и она засохла: Он отверг и народ Иудейский, и этот народ доселе остается сухим, безжизненным деревом, которое не может дать плода истинного Богопознания, не может утолить голод души, ищущей спасения. Подобно иссохшей смоковнице стоит этот народ на пути, ведущему к Иерусалиму небесному, стоит как грозный памятник суда Божия на нераскаянных грешников...

"Неплодная смоковница в беседах Господа и раньше служила образом человека грешника," говорит архиепископ Иннокентий (Херсонский). Евангелист Лука сохранил целую притчу, взятую от смоковницы. В этой притче смоковница пощажена в надежде будущего плодоношения, ее велено окопать и осыпать пометом, чем изображается Божие долготерпение к грешникам. Теперь смоковница проклята за неплодие в знамение правосудия, которое рано или поздно казнит нераскаянных. Таким образом, прежняя притча служила для учеников Христовых изъяснением Его суда над смоковницей, а этот суд дополнил урок, преподанный в притче, показывая, что время Божия долготерпения имеет свой срок и конец, и что нераскаянность, особенно лицемерие, скорее всего низводят на главу нераскаянного грешника мщение небесное."

На другой день, когда Господь снова шел с учениками из Вифании в Иерусалим, проклятая Им смоковница была уже совершенно сухой. Особенно было поражен Петр, который, по-видимому, слова Господа смоковнице принял за одно выражение неудовольствия. "Учитель, воскликнул он, посмотри! Смоковница, которую Ты проклял, уже засохла!" (Мр. 11:20-21). Господь сказал на это, что для людей, имеющих веру всецелую и совершенную, нет ничего невозможного: такой веры послушны все силы природы. Иисус же сказал им в ответ: Истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не будете колебаться сомнением, то не только сделается то, что сделано со смоковницей, но если и горе сей (перед глазами учеников была гора Елеонская) скажете: поднимись и ввергнись в море, чего не попросите в молитве с верой, получите непременно.

Вера, окрыляемая молитвой, ставит человека лицом к лицу перед Богом всемогущим и делает его причастником Божия всемогущества. Бог дает ему Свою всемогущую власть и силу над природой. Но при этом вы должны твердо знать, присовокупил Господь, что приступая к такой молитве, вам надобно прощать все, что вы имеете на кого-либо; иначе и Отец Небесный не простит вам согрешений ваших; а без этого и прошения ваши не могут имеет никакой силы.

Последнее, неожиданное наставление было весьма благовременно для учеников. "При всей доброте их сердца, им еще недоставало того самоотвержения, которое было так необходимо для Апостолов, получивших власть повелевать силами природы. Для них, например, казалось еще похвальным делом низвести с неба огонь для истребления целых селений за то только, что их жители не оказали Господу должного уважения (Лк. 9:54). При таком расположении духа учеников, вчерашний поступок их Учителя со смоковницей мог быть понят превратно, мог усилить в них ту неправильную и недостойную мысль, будто посланник Божий имеет право употреблять дар чудес даже в отмщение своим врагам. Тем нужнее поэтому было напомнить, что вера без любви ничего не значит. И ученики, без сомнения, поняли к чему клонилось наставление о прощении обид" (архиепископ Иннокентий). Блаженный Феофилакт говорит: "мне скажут: если я буду просить чего-нибудь вредного и неразумного веруя, что Господь дарует мне это, то неужели получу я это вредное только потому, что прошу с верой? — Отвечаю: как же Бог будет человеколюбив, если Он исполнит вредное для меня прошение? Когда слышишь о вере, то думай о вере не безрассудной, но истинной, именно о той, о которой говорит Господь, и о молитве той, в которой мы просим полезного, как и Господь заповедал, говоря: "не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого; ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки" (Мф. 6:13). Кроме того, обрати внимание и на слово не усомнитесь. Ибо кто находится в соединении с Богом, и никогда от Него не отлучается, тогда как будет просить чего-либо вредного? Таким образом, если мы будем пребывать неразлучно с Богом, имея несомненную веру, то будем получать по своему прошению полезное, ибо Господь подает благо, а не зло"...

Торжественный вход Господа Иисуса в Иерусалим привел первосвященников и книжников в крайнее замешательство. Не задолго перед тем они решили убить Его и сделали распоряжение, чтобы каждый, кто узнает где Иисус, немедленно о том донес им. И вдруг они слышат, что этот осужденный ими Иисус, по-царски торжественно вступает в Иерусалим и, в явный укор им самим, нерадевшим о святости храма Божия, изгоняет из этого храма торговцев и менял... Ясно, что Он начинает действовать, как Мессия. Что им было делать? Немедленно задержать Его, предать суду? Но Его постоянно окружают тысячи преданного Ему народа... может произойти возмущение. Это они уже раньше обдумали и постановили взять Иисуса и убить "только не в праздник, чтобы не сделать возмущение в народе" (Мф. 26:5). Они придумали отправить к Нему от лица всего Синедриона посольство, чтобы публично, в присутствии народа, произвести формальный допрос касательно Его поступков и намерений. Цель этого допроса поставить Иисуса Христа в затруднение и уловить в словах. Они были уверены, что Господь в оправдание Своих действий укажет им на Свои права, объявит Себя Мессией-Христом, а тогда им не трудно будет обвинить Его перед римским правительством. Все было обдумано очень хитро и в то же время благовидно и законно. По общему мнению Синедрион имел право испытывать пророков и судить об их достоинстве.

Вопрос ставился прямо, открыто, перед всем народом; Учитель мог также открыто доказывать и Свое Божественное звание, если Он может это доказать. Избраны были из членов Синедриона почетнейшие священники, которых Евангелист называет даже архиереями, потому вероятно, что они стояли во главе той или другой "чреды" священников, а также народные старейшины и ученые книжники (Лк. 1:5). Без сомнения, это посольство обратило на себя всеобщее внимание народа, наполнявшего все притворы храма, и толпы почтительно расступились, давая дорого столь важным членам Синедриона... В лице этих избранников являлся перед Господом не только Синедрион, но и весь народ Иудейский. Самые ученики Господа не могли равнодушно отнестись к этому посольству: они, конечно, желали, чтобы члены Синедриона признали их Божественного Учителя за Мессию так же, как признали и они, Его ученики. Тогда исчезла бы всякая опасность со стороны Синедриона как для Господа, так и для Его последователей. И вот, на другой день после торжественного входа Господа в Иерусалим, когда пришел Он, Иисус Христос, в Храм, в один из обширных притворов храма, где всегда собиралось множество народа, и учил, с важностью и сознанием своего достоинства, подошли, приступили к Нему, прерывая Его беседу с народом, эти первосвященники, представители верховного иудейского судилища, и старейшины народа с учеными книжниками и сказали, обращаясь к Иисусу Христу со строгим допросом, как начальники: Синедрион желает, по своему долгу, знать: Какой властью, Божеской или человеческой Ты это делаешь? Вот Ты принимаешь от народа название Сыном Давидовым, входишь по-царски в Иерусалим, изгоняешь без нашего ведома из храма торжников, которым мы не запрещали торговать в этих притворах, — всенародно здесь учишь без нашего дозволения... И кто Тебе дал такую власть? От Бога ли ты получил ее прямо, или Тебя уполномочил на это кто-либо другой, имеющий общение с Богом, подобно тому, как Иеремия давал полномочия своему ученику Варуху? (Иерем. Гл. 36, 43, 45). Тогда скажи, — кто же этот избранник Божий? Мы, Синедрион, должны знать это.

Такая точность и разделенность вопроса показывала, что ученые книжники долго обдумывали свой вопрос. Они так рассуждали: если Он скажет — Я это делаю Своей властью, то можно будет оклеветать Его, как самозванца; а если скажет: Я творю это Божественной властью, то потребовать от Него доказательств Божественного посланничества, а не представит, то обвинить Его в богохульстве.

Хотя Христос, — замечает святой Иоанн Златоуст, — ничего не сделал, что показывало бы гордость, а только установил благочиние в храме, но не имея ничего сказать против Него, Иудеи в этом Его укоряют. Впрочем, по причине чудес, совершенных Им, вчера в храме они не посмели в этом укорять Его в то время, когда Он изгнал торжников из храма, но укоряют уже после, когда увидели Его.

Нет сомнения, что весь окружавший народ с глубоким вниманием ожидал: что скажет им в ответ великий Учитель-Чудотворец.

Господь выслушал, но не ответил прямо. Он дал им понять, что если бы они действительно, нелицемерно, хотели знать о Его власти, то давно бы уже знали и не спрашивали Его Самого. Иисус сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном; если о том скажете Мне, если вы дадите Мне прямой ответ, то и Я вам скажу, какою властью это делаю.

Книжники молчали, показывая согласие. У них самих было в обычае отвечать на вопрос вопросом же, и это служило даже к чести того, что отвечал таким образом. И Господь продолжал: как вы думаете: Крещение Иоанново, а равно и все служение его, откуда было, с небес, от Бога, или от человеков, человеческое изобретение? Богом ли послан Иоанн на свое служение, или он простой человек и сам себя выдавал за посланника Божия, т.е. обольщал народ?

Отклонить этот вопрос не было возможности; напротив, нельзя было найти вопроса столь близкого к делу. Если бы Синедрион признал Иоанна за истинного пророка Божия, то незачем было бы ему и исследовать об Иисусе: Мессия ли он и какой властью Он действует. Иоанн давно провозгласил, в присутствии, может быть, тех же членов Синедриона, которые были посылаемы и к нему, на Иордан, как теперь посланы к Иисусу, что Иисус есть Агнец Божий, вземлющий грехи мира, что Он есть грядущий свыше, Сущий над всеми, Сын Божий, у Которого Иоанн не достоин быть последним слугой.

Таким образом, в вопросе Господа книжникам относительно крещения Иоаннова неприметно, но всецело уже заключался уже и ответ на их вопрос: кто Сам он и какой властью действует? Господь как бы так говорит им: рассудите сами, кто Я? Вы знаете, что говорил обо Мне Иоанн, и Я, действительно, — Тот, за кого Меня признавал Иоанн: итак, если вы верите Иоанну, как пророку Божию, то сами должны знать, кто Я; а если не верите, то, конечно, и Мне не поверите. Книжники хорошо поняли смысл слов Господних; они сразу почувствовали, что сами попали в то безвыходное положение в какое хотели поставить Иисуса Христа: воплощенная Божия Премудрость (Блаженный Феофилакт) "уловила своих мудрецов в коварстве их." Если бы они говорили с Господом наедине, то их язык, привыкший ко всякой лжи и лукавству, не затруднился бы ответить, что Иоанна они не признают пророком Божиим, что поэтому и его крещение они считают человеческим измышлением, а не Божиим учреждением. Но теперь, когда вопрос предложен им в присутствии множества народа, который так уважал Иоанна при жизни, и еще более стал чтить после его мученической кончины, они не посмели высказать свое мнение об Иоанне. Может быть, прошло несколько минут, пока они молча обдумывали свой ответ.

Они же рассуждали между собою: если скажем — с небес, то он скажет нам — почему же вы не поверили ему? Почему не хотели принять его свидетельство обо Мне? А если сказать: от человеков, боимся народа, ибо все почитают Иоанна за истинного Божия Пророка. Тогда народ может побить нас камнями.

"Видишь ли развращенное сердце? Говорит — святой Иоанн Златоуст. Богом всюду пренебрегают, а для людей все делают. Ибо и Иоанна боялись для людей, уважая святого мужа не для него самого, а для народа"; — чтобы народ не перестал их самих чтить, как им хотелось, "они не хотели веровать и в Иисуса Христа, и вот где источник всех зол для них."

Наконец, Господь прервал их молчание: отвечайте Мне, сказал Он. И вот, вопреки своему обычаю выставлять себя перед народом всеведущими, они почли за лучшее на этот раз отозваться незнанием. И, невольно скрывая в себе чувство злобы, сказали в ответ Иисусу: не знаем откуда было крещение Иоанново: Синедрион наш еще не решил этого вопроса. Какой стыд, какой позор должны были испытать при этом гордые представители Синедриона! Они, присяжные толкователи Писаний, признанные учители народа, теперь вынуждены пред всем народом, публично засвидетельствовать, что они плохие судьи в решении вопросов о достоинстве пророков: им ли было решать вопрос об Иисусе? Это было поистине страшное унижение, которого они никогда не могли ни забыть, ни простить. И, однако же, — как праведно они понесли этот всенародный позор! Вопрос, которым они думали поразить Господа, обратился на них самих, повергая их в невыносимое смущение и стыд... Иисус Христос не стал, по милосердию Своему, допрашивать их больше, но не счел нужным отвечать и на их вопрос: сказал им: "и Я вам не скажу, какою властью это делаю." Вы лукаво поступаете, и потому не стоите ответа.

Господь обратился к посланцам Синедриона с новым вопросом, на который уже нельзя было не ответить, хотя этот вопрос клонился к совершенному их посрамлению. Господь заключил Свой вопрос в притчу.

Может быть, сказал он, воззрев на книжников, вам легче будет дать мнение вот на это дело. А как вам кажется? У одного человека было два сына, и он, подошед к первому, сказал: Сын! Пойди сегодня, работай в моем винограднике. Но сын был настолько груб, что решительно отказался. Он сказал в ответ: не хочу; а после раскаявшись, пошел, одумался, понял, что огорчил отца и пошел работать в виноградник. И подошед к другому сыну, Он, отец сказал то же, что и первому. Этот, со всем уважением к родителю, сказал в ответ: иду государь; и однако же, не пошел. Который же из двух исполнил волю отца? Сказал Господь, устремив Свой взгляд на книжников. Вопрошаемые не поняли еще, куда клонится эта притча, и гордым, решительным ответом хотели показать, что они ни в коем случае ее к себе не относят. Говорят ему: разумеется — первый. Так Господь заставил их произнести приговор против самих себя, осудить самих себя в другом лице. "Так как они не хотели сами сознать своей вины, то Христос притчей доводит их до Своей цели, — говорит святой Иоанн Златоуст, и затем уже открывает им самый смысл Своей притчи. Иисус говорит им: не то же ли самое происходит и с вами? Истинно говорю вам, что мытари и блудницы, которыми вы так гнушаетесь, вперед вас, — впереди вас идут в царство Божие, а вы, которые думаете, что имеете полное право на него, будете изгнаны из него, хотя могли бы войти в него вслед за мытарями и блудницами, если бы раскаялись. Но вы стали неспособны уже к покаянию, и это так ясно обнаруживается в своих делах. Ибо пришел к вам Иоанн путем праведности, жил и учил, как истинный Божий пророк, как истинный праведник по духу Закона Моисеева, строгий подвижник и ревнитель правды в духе Илии. Вы не можете сказать о нем, что он был человек своекорыстный или не богоугодный; напротив: если кто из людей осуществил на деле ветхозаветную праведность, о которой и вы думаете ревновать, то, конечно, — Иоанн Креститель, и вы по одному этому уже должны бы поверить ему. И несмотря на то, — Вы не поверили ему, не поверили его проповеди, не принесли покаяния, которого он требовал. Так поступили вы, которые подобно тому, второму сыну, непрестанно твердите, что готовы исполнить волю Небесного Отца (Лк. 3:12-13). А мытари и блудницы поверили ему, эти люди, вами презираемые, оказывавшие дотоле непокорность воле Божией, поверили Иоанну, покаялись. А между тем Иоанн прежде всего пришел к вам, а не к ним; по крайней мере, их пример должен был бы тронуть вас. Вы же, и видевши это их обращение, не раскаялись после, чтобы поверить ему! Вы остаетесь упорными, нераскаянными. Поэтому мытарям — большая похвала, а вам осуждение: во-первых, за то, что не хотели веровать, во-вторых, за то, что лицемерно скрываете это нежелание, притворяетесь, будто ищете правды Божией, посылаете с вопросами — то к Иоанну: "Кто же ты?" (Ин. 1:22); то ко Мне: "какой властью Ты это делаешь?" (Мф. 21:23).

Заметь, говорит святой Иоанн Златоуст, — как много Он хвалит мытарей и осуждает Иудеев. К вам пришел Иоанн, говорит Он, а не к ним; вы не поверили, — это их не соблазнило; они поверили, — это вам не принесло пользы. Слова: "впереди идут," не потому сказано, что Иудеи последуют мытарям, но что и они, если захотят, могут войти в Царствие Божие. Ибо ничто так не возбуждает грубых людей, как ревность; поэтому Христос всегда говорит: последние будут первыми, а первые последними. Для того Христос и представляет в пример блудниц и мытарей, чтобы Иудеи возревновали. Ибо грех блудниц и грех мытарей суть грехи величайшие, происходящие от грубой любви, один к телу, другой к деньгам. Притом Христос научает, что верить Иоанну, значит повиноваться закону Божию. Итак, блудницы входят в Царствие Божие не по одной благодати, но и по правде. Ибо входят уже не как блудницы, но как послушные и верующие, чистые и переменившиеся." И мытари и блудницы входят в виноградник Божий, в Церковь Христову, и работают, — хотя раньше они своей грешной жизнью, как бы отвечали: не хочу! А фарисеи и книжники поступали во всем противоположно этому. Пророк Исаия верно описал их, когда от лица Господа говорил: "этот народ приближается ко Мне устами своими, и языком чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня" (Ис. 29:13). "Видишь ли, говорит Златоуст, как Христос сперва притчей, а потом указанием на блудниц, делает Слово Свое не столь тяжким для иудеев, а между тем весьма сильным? Он не сразу сказал им: почему вы не поверили Иоанну? Но, что было гораздо поразительней, сперва указывает на мытарей и блудниц, а потом уже говорит это, самыми делами доказывая, что иудеи были недостойны прощения, и показывая, что они делают все из боязни к людям и суетной славы. Ибо они и во Христа не веровали потому, что боялись, чтобы им не быть отлученными от Синагоги; равно и Иоанна не дерзали осуждать не по благочестию, но по страху. Обличив иудеев во всем этом, Христос наносит им, наконец, самый тяжкий удар, говоря: "вы же, и видевши это, не раскаялись после, чтобы поверить ему." Худо не делать доброго в самом начале, но еще большего осуждения достоин тот, кто и после не исправляется.

Под двумя сынами некоторые толкователи разумеют язычников и иудеев: "первые, не давая обещания в послушании, и не слышав Закона, самым делом оказывали повиновение; а последние, хотя и говорили: "все что сказал Господь, исполним и будем послушны" (Исх. 19:8), но на самом деле не оказывали покорности Закону. Потому, дабы иудеи не думали, что Закон и без исполнения приносит им пользу, Христос показывает, что это-то самое и осуждает их. Согласно с этим говорит и Павел: "не слушатели закона праведны перед Богом, но исполнители закона оправданы будут" (Рим. 2:13).

Итак, заключает свое толкование святой Иоанн Златоуст, никакой грешник не должен отчаиваться, равно как и добродетельный человек не должен предаваться беспечности в надежде на себя. Ибо может случиться, и очень часто, что блудница предварит его. И грешник не должен отчаиваться, ибо ему еще возможно даже превзойти первых. Когда мы с пламенной любовью обращаемся к Богу, то Он не помнит прежних грехов наших. Бог не как человек: Он не укоряет уже в том, что прошло. Когда мы раскаиваемся, Он не говорит нам: для чего же столько времени удалялись от Меня? Но уже любит нас когда мы приходим к Нему, если только приходим как должно. Итак, соединимся с Господом пламенной любовью, пригвоздим страху Его сердца наши. Примеры этого не только в Новом, но даже и в Ветхом Завете можно видеть. Кто был хуже Манасии? Но он смог умилостивить Бога. Кто был счастливее Соломона? Но он, предавшись беспечности, пал. Кто был блаженнее Иуды? Но он сделался предателем. Кто был менее достоин сожаления, как не Павел? Но он сделался Апостолом. Кто был хуже Матфея? Но он сделался Евангелистом.

Сколько можно видеть подобных примеров и древне бывших и ныне случающихся каждый день! Господь говорит самонадеянному: "кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (1 Кор. 10:12), а падшему: "разве упавши, не встают?" (Иер. 8:4). "Укрепите ослабевшие руки и утвердите колена дрожащие" (Ис. 35:3). Бодрствуйте, говорит Он благочестивым, а нечестивым: "встань, спящий и воскресни из мертвых" (Еф. 5:14). Одни, чтобы сберечь свое здоровье, другие излечиться от болезни, ибо много страждут. Многие больные возвращают себе здоровье, а многие здоровые по своей беспечности впадают в болезнь. Потому Господь говорит одним: "вот ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже," а другим: "хочешь ли быть здоров? Встань, возьми постель твою и ходи" (Ин. 5:14; 6:8). Хотя бы тридцать восемь лет ты страдал, если только пожелаешь быть здоровым, ничто не воспрепятствует. И ныне Христос предстоит, и ныне говорит: "возьми постель твою!" Благодать Его не истощается, не оскудевает...

Сказать гордым фарисеям и книжникам, в присутствии множества народа, что мытари и грешники раньше войдут в царствие Божие, значило поразить их, как громом. Теперь стоило Иисусу сказать народу еще одно слово, сказать прямо, что Он есть обетованный Мессия, что их вожди не стоят доверия, и судьба этих слепых вождей была бы решена: народ заставил бы силой уступить власть Иисусу Христу. Но Господь удовольствовался тем, что заставил их выслушать еще одну притчу, горькую для них, в которой раскрыл всю историю Божия промышления о народе иудейском и Божия долготерпения к вождям этого народа. Выслушайте другую притчу, сказал Он. Был некоторый хозяин дома, который любил заниматься хозяйством, Который сам, своими руками, насадил виноградник, обнес его оградой, или из камня, или из живой изгороди колючих растений, в роде терновника или алоэ, которые защищают виноградники от лисиц и вепрей лучше всякой каменной стены. Выкопал в нем точило, выдолбил из камня или выкопал в земле яму, обложив ее камнем, чтобы в ней можно было выжимать сок из винограда. Построил башню, легкую, высокую башню для сторожей и для помещения собранного винограда. Так заботливый хозяин сделал все для благоустройства виноградника. И, так как дела потребовали его присутствия в другом месте, отдав его, свой виноградник, виноградарям, заключив с ними договор получать с них определенную часть вина и плодов своевременно, отлучился на долгое время. Когда же приблизилось время собирания плодов, а время это, по закону левитов, наступало не раньше пяти лет, он послал своих слуг, одного за другим, к виноградарям взять свои плоды, принадлежавшую ему часть плодов, какова бы она ни была. Виноградари, схвативши слуг его, иного прибили, много били и с бесчестием прогнали назад ни с чем, иного же совсем убили, а иного с зверскими оскорблениями побили камнями. Несмотря на такую возмутительную несправедливость и злобу, долготерпеливый хозяин виноградника опять послал других слуг, больше прежнего, и с ними поступили так же. И сколько раз ни посылал хозяин своих слуг, злые виноградари не хотели его знать и учиняли с посланными дикую расправу. Казалось, время было уже произнести праведный суд над злыми виноградарями, но домовладыка был чрезвычайно добр. Что мне делать? Размышлял он. И пришел к такой мысли: хоть злые люди и надругались над рабами, то все же окажут уважение к его сыну. Наконец, послал он к ним своего сына возлюбленного, единородного, говоря: может быть, постыдятся сына моего. Не может же быть, чтобы их злоба дошла до того, что они и сына моего не послушают. Сын пошел. Но виноградари, увидевши сына издалека, сказали друг другу: это единственный наследник, будущий владелец виноградника. Пойдем, убьем его и завладеем наследством его. И схвативши его, вывели вон из виноградника и убили... Но хозяин виноградника не всегда будет находиться в отлучке; он, конечно, возвратится: Итак, когда придет хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями? Как, думаете, он поступит с ними? Заключил Свою притчу Иисус Христос.

Не понять этой притчи было нельзя: смысл был слишком ясен. Еще древний пророк Исаия изображал избранный народ под видом виноградника и обращался к нему от лица Божия с таким вопросом: "что еще надлежало бы сделать для виноградника Моего, чего бы я не сделал ему?" (Ис. 5:1-7). Винограднику, виноградной лозе уподобляли его и другие пророки: Иеремия, Иезекииль, Осия. Подобие это встречается даже в Законе Моисеевом и у Псалмопевца. Виноградная лоза, это самое скромное и в то же время самое благородное растение требует от виноградаря постоянной, неусыпной заботы и ухода во все времена года: так и Бог, избрав народ еврейский из всех народов земных, являл во все времена Свое дивное о нем попечение. "Но Иудеи, говорит святой Иоанн Златоуст, при всем об них попечении, дали блудницам и мытарям опередить себя и притом так много. И рассуди, как велико было Божие о них попечение, как непомерна их беспечность. Ибо, что надлежало делать земледельцам, то сделал Он Сам: насадил виноградник, обнес оградой и прочее. Ибо, когда Иудеи вышли из Египта, Бог дал им Закон, дал им гражданское бытие, устроил жертвенник (который и означал "точило," ибо на нем проливалась кровь животных, прообразовавших кровь Христову) и храм воздвигнут (в притче под именем "столпа"). Чрез ограждение посредством Закона Иудеи сделались народом отдельным, так что Закон, ставши "стеной огненной" явно охранял их от языческих племен, от заразы идолопоклонства, и служил залогом покровительства Божия.

Самая страна их — Палестина — была со всех сторон ограждена и защищена: с востока она отделялась рекой Иорданом и двумя озерами, с юга пустыней и гористой Идумеей, с запада морем и с севера Антиливаном. В чудесах при исходе из Египта, при Синае, при завоевании земли обетованной, Бог Сам являлся вождем народа в постоянных явных чудесах и знамениях; но потом, все благоустроив, Господь поручил Свой народ его духовным вождям, первосвященникам, священникам и левитам, которым и дал право сидеть на седалище Моисеевом и с него поучать народ и толковать Закон, "и отлучился," т.е. "долготерпел, не всегда и не тотчас по преступлению наказывал. Под отшествием разумеется великое Божие долготерпение" (Святой Иоанн Златоуст). "И послал Своих слуг" т.е. пророков, этих великих избранников Божиих, которые возвещали иудеям волю Божию, призывали их к покаянию, открывали будущее, указывая на грядущего Спасителя мира — единородного Сына Божия. Эти посланники Божии требовали от иудеев плодов, т.е. исполнения воли Божией, "повиновения, доказываемого делами. Но Иудеи не только не дали плода после таких попечений, но даже вознегодовали на пришедших, и не только вознегодовали, но еще обагрили свои руки кровью; сами заслуживая казнь, предали казни посланных" (Святой Иоанн Златоуст).

Так Иеремия и Захария, сын Иодаев, были побиты камнями (Иер. 37:15), Исаия распилен пилой; другие испытали поругания, и третьи побои, а также узы и темницу; камнями были побиваемы, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча те, которых весь мир не был достоин. "Я послал к вам, говорит Бог у пророка Иеремии, всех рабов Моих пророков, посылал с раннего утра, чтобы сказать: "не делайте этого мерзкого дела, которое Я ненавижу" (Иер. 44:4-6). Но иудеи оставались упорными. "Но почему Бог не тотчас послал Сына? — спрашивает святой Иоанн Златоуст, и отвечает: для того чтобы они почувствовали как несправедливо поступали с посланными рабами, и отложивши гнев, устыдились Его пришествия. Словами: "постыдятся Сына Моего" показывается не неведение в Боге, а только намерение обнаружить великость греха и совершенную неизвинительность иудеев. Ибо Бог знал, что убьют Его Сына, однакож, послал. Если они были непризнательны к рабам, то, по крайней мере, должны были почтить достоинство Сына."

В этом послании Сына Своего Отцом Небесным является последнее, уже окончательное усилие милосердия Божия. "Но как же поступили они? (Святой Иоанн Златоуст), им должно было придти и просить помилования, а они ведут себя по-прежнему, даже задумывают новые злодеяния, ужаснейшие прежних. Что говорят, увидев Сына? "Пойдем убьем Его." Для чего и за что? Можно ли было им обвинять Его в чем-нибудь великом или малом? Разве в том, что Он почтил вас? Будучи Богом, сделался для вас Человеком и совершил бесчисленные чудеса? Или в том, что призывал в царствие? Смотри как они, при всем своем нечестии, крайне безумны и как безрассудно их побуждение к убийству: "убьем Его," говорят они, "и завладеем наследством Его!" Так некогда совещались и братья Иосифа, злоумышляя против него: увидев его издали, они сказали друг другу "вот идет этот сновидец. Пойдем теперь и убьем его... и увидим что будет из его снов" (Быт. 37:19-20). Подобно тому, как братья Иосифа, думая разорить намерения Божии относительно своего меньшего брата, способствовали их исполнению, так и законники иудейские, восставая против Христа, сделались орудиями осуществления намерений Божиих. "Это наследник," — говорят злые виноградари. Иисус Христос есть Наследник всего, не как Бог, но как Человек, ибо как Бог, Он есть Творец всего.

Каким поразительным пророчеством являются слова притчи: "пойдем, убьем... и завладеем наследством Его"... для иудейских вождей, которые спустя несколько дней услышали от Каиафы на тайном совещании Синедриона: "что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него. Лучше нам, чтобы один человек умер..." (Ин. 11:47-50). "И вывели его вон из виноградника и убили." Видишь, говорит святой Иоанн Златоуст, как Иисус Христос предсказывает о самом месте, где будет убит?" Известно, что Он "пострадал вне врат" (Евр. 13:12). В Своей притче Господь говорит, как всеведущий. Он изображает перед иудеями их будущее преступление точно так, как оно через несколько дней было ими совершено. Он читает их злые намерения и в притче показывает им, как в зеркале, весь ужас этих намерений, чтобы если можно, устрашить их. Он ставит перед судом их совести все их поведение и предлагает прямо вопрос, решающий их собственную участь: "когда придет хозяин виноградника," — когда истощится великое Божие долготерпение, и Он явится грозным карателем неправды, — "что сделает Он с этими виноградарями?"

Что же после этого книжники и фарисеи? Они поняли притчу, поняли, к чему ведет этот заключительный вопрос; вопрос был поставлен в присутствии народа, так что нельзя было на него не ответить, и они ответили... С видимым спокойствием, но на самом деле с удивительным бесстыдством они в другой раз произносят приговор против самих себя. Говорят Ему: злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать Ему плоды во времена свои. Видно, их сожженная совесть позволила им и тут показать вид, будто они не узнают себя в этой притче и рассуждают беспристрастно. И Господь (Евангелист Лука) подтвердил их решение: так, сказал Он, придет и отдаст казни негодных виноградарей, и отдаст виноградник другим. Но строгий тон голоса и Его взор показывали, что эти грозные слова относятся прямо к членам Синедриона. Это поразило одного из слушателей, что он воскликнул: "избави Бог!" Видно, что притчу поняли не одни фарисеи, но и народ: это восклицание невольно вырвалось у какого-нибудь из учеников фарисейских: сами фарисеи были слишком осторожны и себя не выдали бы. Господь взглянул еще раз на Своих собеседников взором проникающим сердца... Иисус говорит им: вы считаете невозможным, чтобы у вас были отняты ваши преимущества? Но неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Вы должны знать, о каком Камне говорит здесь Псалмопевец, вы сами относите эти слова к Мессии. Вам было поручено строение духовного храма — Церкви Божией, но вы отвергли Меня, краеугольный Камень этого храма. Несмотря на это отвержение, сей Камень ляжет в основу угла, соединяющего две стены: в Моей Церкви Я соединяю верующих из иудеев и язычников. Так благоугодно Самому Богу, Отцу Моему: Это от Господа, и есть дивно в очах наших. А вы, за ваше ожесточение, за неверие, сами будете отвержены: Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царствие Божие, которого вы так ждете, но в чем оно — не хотите понять, и дано будет народу, приносящему плоды его.

Так, наконец, притворство и лукавство фарисеев заставило Господа сказать со всей ясностью, что они будут отвержены, что царствие Божие отнимется у народа иудейского и перейдет к другим народам. После такого открытого заявления посланникам Синедриона уже невозможно было притворяться непонимающими: личина их лицемерия спала сама собой. Святой Иоанн Златоуст при этом замечает, что и теперь Господь не назвал прямо язычников, как наследников царствия Божия, "чтобы не раздражить Иудеев против Себя, но намекнул только, сказав: "дано будет народу, приносящему плоды его." Без сомнения для того и притчу сказал, чтобы иудеи сами произнесли приговор, как и Давид произнес свой суд, уразумев притчу Нафана. Суди по этому, как справедлив приговор, когда повергаемые наказанию сами себя обвиняют! Потом, дабы вы видели, что не только самая справедливость этого требует, но что это давно уже предрекла благодать Святого Духа и Бог так определил, Иисус Христос приводит пророчество. Камнем называет Себя, а строителями учителей иудейских; тоже сказано и пророком Иезекиелем: "когда он строит стену, они обмазывают ее грязью" (Иез. 13:10).

Как же отвергли? — Когда говорили: "не от Бога Этот Человек" (Ин. 9:16); "Ты самарянин и бес в Тебе" (Ин. 8:48). Наконец, чтобы они знали, что им угрожает не одно только отвержение, указывает на самые казни: И тот кто упадет на этот камень, разобьется; а на кого — Камень этот — упадет, того раздавит. "Здесь, говорит святой Иоанн Златоуст, Иисус Христос представляет двоякую гибель: одну от преткновения и соблазна, что значат слова "тот кто упадет на этот камень"; а другую, когда подвергнется пленению, бедствиям и конечной пагубе, что ясно выражает в словах: "того раздавит," а этим он указал на Свое воскресение."

Претыкались об этот камень те, которые соблазнялись смирением Христа и погибали духовно. А те, на которых Камень падал, были нераскаянные враги Христовы, которые знали кто Он, однако же, до конца упорно вооружались против Него. Преткнувшийся может, хотя и не без вреда, встать: соблазнившийся может еще вразумиться, одуматься, покаяться, но на кого упадет камень, как с неба, тот будет разбит, раздавлен на смерть, "как прах на летних гумнах" (Дан. 2:35), т.е. погибнут на веки. Враги Христовы сами произнесли на себя приговор, "и это самое было ясным доказательством того, не Наказывающий, но сами наказываемые были виновниками ниспосылаемой на них казни" (Святой Иоанн Златоуст).

Можно себе представить, какой стыд, какое замешательство овладело посланцами Синедриона, какая злоба закипела в их ожесточенных сердцах при этих грозных словах Господа. И слышавши, говорит святой Матфей, притчи Его, первосвященники и фарисеи поняли, что Он об них говорит. Они готовы были употребить силу, чтобы схватить Обличителя, и старались схватить Его, но побоялись народа, потому что Его почитали за пророка. И они удалились от Господа с таким видом, какой только можно было принять на себя людям, всенародно посрамившимся и, однако же, не желающим, чтобы к ним все относились с презрением. А Господь и теперь, как и всегда, действовал с любовью ко врагам Своим. Что было бы, если бы Он теперь же решительно и прямо объявил Себя Мессией, как того желали книжники и фарисеи? Им хотелось, конечно, в таком объявлении найти низкий предлог к обвинению Его перед Римлянами; но какой опасности подвергали они Иерусалим и самих себя? Народ, услышав из Его уст, что Он Мессия, тотчас возмутился бы против чужеземного владычества, и в этом возмущении легко могли погибнуть и первосвященники и книжники.

Господь все предвидел, и враги Его услышат эти решительные слова: "Я — Сын Божий," но услышат уже тогда, когда эти слова не поведут ни к какому народному возбуждению, а только ускорят Его собственный крест. А между тем все, что нужно было Синедриону знать, он и теперь узнал. Из притчей Господа само собой следовало, что Он — Мессия, мало того: что Он знает все, что у них на сердце, знает, что они Ему готовят, и что Он добровольно идет на смерть. Если бы они хотели послушать голоса своей совести, она сказала бы им, что Иисус есть никто иной, как Сын Бога Живого — истинный Мессия Христос. Но они не хотели этого знать и шли на явную гибель. И камень упал на них всей своей тяжестью: через 40 лет по Вознесении Христовом, Иерусалим был разрушен, страшные бедствия обрушились на Иудею, сотни тысяч иудеев погибли и миллион был отведен в плен. Царство Иудейское перестало существовать. Поистине тогда сбылись слова притч Христовой: "злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям" — Апостолам Своим.

Так отнято от евреев царствие Божие и дано народу, приносящему плоды его." Какой это народ, избранный Богом на место неблагодарного и вероломного Израиля? — этот народ — мы, христиане; мы новый виноградник, насажденный от Самого Господа по слову Его: "Я есть лоза, а вы ветви." Мы сыны нового Израиля; нам теперь присвоены все достоинства и преимущества Израиля древнего — еще большие преимущества. Мы, по словам Апостола, "род избранный, царственное священство, люди взятые в удел;" мы "наследники Божии, сонаследники же Христу;" мы "храм Божий, и Дух Божий живет в нас" (1 Петр. 2:9; Рим. 8:17; 1 Кор. 3:16). Нам даны все средства к тому, чтобы мы могли приносить добрые плоды: святая Церковь — "столп и утверждение истины" (1 Тим. 3:15), есть наша ограда; животворящая кровь Иисуса Христа и благодать Святого Духа, как из точила в Церкви подаются для душ алчущих и жаждущих правды. Для приношения добрых плодов веры — дел благих Господь поручил делателям — пастырям и учителям, призванным "к совершению святых, на дело служения" (Еф. 4:12). Так, все нам дано для того, чтобы мы могли жить свято и целомудренно, отвергшись нечестия и мирских похотей, как свойственно сынам нового благодатного царства. Но все эти достоинства и преимущества принадлежат только тем из нас, которые живут достойно своего высокого звания. Если же мы одним только именем отличаемся от жестоковыйных иудеев, если только одними устами исповедуем Христа, а сердцем и делами отметаемся от Него, если, будучи искуплены крестной смертью Спасителя, вторично распинаем Его своими грехами и неблагодарностью; то не только все осуждения и клятвы, произнесенные Богом на ожесточенных иудеев, падут на нас, но постигнет нас участь еще более горькая.

После всенародного посрамления посланцев Синедриона, Господь продолжал Свои беседы с народом, который особенно теперь нуждался в наставлении Божественного Учителя, так как не знал, что ему делать. Доброе сердце хотело бы беззаветно отдаться Иисусу Христу и все влекло к Нему: и Его чудеса, и Его Божественное учение, и Его святая жизнь. Но житейский рассудок и старая привычка смотреть на фарисеев и книжников, как на законных, Самим Богом поставленных учителей, останавливали. Фарисеи постоянно толковали, что Иудеи — народ ― избранник Божий, что им, а не кому другому предназначено грядущее царство Божие; и народ так сжился с этим предрассудком, который к тому же льстил и его самолюбию, что ему больно было слышать от Господа грозное для него слово: "отнимется от вас Царствие Божие и дано будет народу, приносящему плоды его" (Мф. 21:43). И чем более размышляли об этом слушатели Господа, тем томительнее были эти сомнения, эти колебания. Сердцеведец видел все эти душевные состояния слушателей, знал, что они, может быть, готовы воскликнуть, как это было недавно: "долго ли Тебе держать нас в недоумении? Если Ты Христос, скажи нам прямо" (Ин. 10:24), — но знал и то, к чему повело бы Его открытое объявление Себя Мессией, и потому предупредил этот вопрос: Иисус, продолжая говорить притчами, как бы отвечая на их сердечные томления, а вместе с тем отвечая и на старания фарисеев наложить на Него руки, сказал: подобно Царство Небесное человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего, и когда все было готово, послал рабов своих звать званных на брачный пир. Гости были приглашены раньше, они уже знали, что у царя в известное время будет брачный пир, и что им дадут знать, когда он будет готов.

Но эти званные отнеслись равнодушно к царскому приглашению: и не хотели придти. Царь благодушно извинил гостей, замедливших, может быть, по какому-либо недоразумению; не угрожая, не взыскивая, — напротив, по своей доброте желая, чтобы они не упустили случая насладиться праздником, он только приказал рабам своим настойчивее прежнего поторопить приглашаемых: опять послал других рабов, сказав, скажите званным: вот, я приготовил обед мой, тельцы мои и что откормлено, заколото, и все готово; приходите на брачный пир. Но и по вторичному приглашению, званные отнеслись так же холодно и даже небрежно: они, пренебрегши то, пошли, кто на поле свое, а кто на торговлю свою. Видно корыстные расчеты были дороже для них чести быть в числе гостей на брачном пире сына царева. Но этого мало: между званными нашлись и такие, которые поступили еще безрассуднее и ужаснее: прочие же, схвативши рабов его, оскорбили и убили их. Нет сомнения, что эти дерзкие подданные поступили бы так и с сыном царевым, если бы царь отец послал его самого звать их на пир. Во всяком случае, обижая посланцев царских, подданные наносили величайшее оскорбление самому царю. И высокий сан царя, и важная причина торжества увеличивали тяжесть вины оскорбителей. Услышав о сем, о такой безумной дерзости тех, кого он хотел угостить пиром, царь до того благодушный, разгневался, воспылал праведным гневом, и тотчас решил покарать виновных за обиду: и послав войска свои, истребил убийц оных и сжег город их, предал пламени, уничтожил с лица земли.

Между тем время пира наступило. Царь не желал, чтобы радость его осталась неразделенной с подданными. Тогда говорит он рабам своим: брачный пир готов, а званные не были достойны. Эти надменные люди, которым я оказал такую честь, приглашая к себе на пир, не стоят моей милости. Но я найду себе гостей. Итак, пойдите на распутья, где много проходящих, и всех, когда найдете, кого там не встретите, всех зовите на брачный пир, без различия званий и состояний. Рабы исполнили повеленное. И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех кого только нашли, и злых, и добрых; они не решились различать: кто достоин и кто не достоин царского пира — звали всех, кто хотел идти, — пусть царь сам разберет кого посадить за царскую трапезу и кого удалить с пиршества. И брачный пир наполнился возлежащими — пиршественный стол был занят гостями, пир начался. Тогда царь вышел к пирующим, чтобы порадовать их своим присутствием: царь, вошед посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду: он был одет неприлично, так что бесчестил самое торжество, оскорблял царя и его гостей. И это после того, как царские слуги, по восточному обычаю, перед входом в пиршественную палату, каждому гостю предлагали одежду от царских щедрот! Почему же этот странный гость сидит в своей грязной одежде, в какой был на распутьях? Может быть, это недосмотр моих слуг, не предложивших ему одежду? Думает царь. И он подходит к гостю. И приветливо, не нарушая общего веселья, говорит ему: друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде? Гость не мог сказать, что его нечаянно позвали на брачный пир прямо с распутья, что ему не дали времени пойти домой переодеться, что у него по бедности и вовсе нет лучшей одежды, — видимо, что и ему слуги царевы предлагали брачную одежду, но он сам не захотел ее надеть, пренебрег этим даром царским и, значит, — намеренно появился на торжестве в неопрятном виде, явился к царю, на свадьбу царского сына!

Что мог он сказать в свое оправдание? Он же молчал. Испорченность сердца сказалась и в этом молчании. Он упорно молчал, хотя этим молчанием уже сам себе произносил приговор. И приговор этот не замедлил: тогда царь сказал слугам, распорядителям брачного пира: связавши ему руки и ноги, возьмите, удалите его отсюда и бросьте во тьму внешнюю, в самую глубокую и мрачную темницу; там в этой непросветной тьме будет плач и скрежет зубов, неутешный плач позднего, бесплодного раскаяния, и скрежет злобы на себя самого, скрежет погибельного отчаяния. Эту притчу Господь заключил тем же изречением, каким закончил притчу о злых виноградарях: ибо много званных, а мало избранных. К числу этих званных, но не избранных, принадлежат не только те, которые вовсе не пошли на брачный пир, но многие и из тех, которые пришли на пир, но не захотели облечься в брачную одежду...

Выслушав эту притчу, народ должен был невольно подумать: "значит, нечему удивляться, что первосвященники не верят Иисусу: званных много, а избранных мало. Нет причины спрашивать: кто же наследует царство, если иудеи не войдут в него? Царь найдет себе гостей. Следовательно, нечего смотреть на фарисеев, а надобно слушать своей совести, идти на вечерю, но идти в брачной одежде. В этом — приличном одеянии, в благочестивой жизни — главное дело. У Бога нет лицеприятия, кто соблюдает веру и будет добр, тот непременно будет в царстве Мессии и получит спасение (Архиепископ Иннокентий).

Читая Божественные притчи Господа, нельзя не удивляться той премудрой постепенности, с какой он раскрывает в них святые истины Своего учения. Так, в предшествующей притче о злых виноградарях, Он открывал Себя под образом единородного, возлюбленного сына домовладыки, доброго хозяина; в притче о званных на вечерю, Он является уже, как сын могущественного царя. В этой притче Он только прикровенно указал, что царствие Божие отнимется у иудеев "и дано будет народу, приносящему плоды его;" здесь под образом созванных с распутий, ясно изображает язычников, имеющих войти в царство Его. В первой, как бы в ветхозаветной притче, Он Сам является в образе последнего величайшего Пророка, венчающего Ветхий Завет; в последней Он уже восприемлет Свое царство, как Царь, издавна предвозвещенный, и зовет в это царство и иудеев и язычников. В той притче Закона, Он требует от людей плодов, исполнения долга; в этой — притче Благодати, Он Сам предлагает дары людям. Там Его оскорбляют неисполнением законных требований; здесь оскорбляют неприятием дара.

Таким образом, эти две притчи дополняют одна другую, так что, где кончается первая, там начинается вторая. Приникнем же благоговейным вниманием к истолкованию притчи о званных на вечерю по руководству учителей Церкви. Царем называется здесь Бог Отец, Царь всего мира; Жених — Его единородный Сын, истинный Мессия Господь Иисус; брачный пир — учреждение царства Христова или Церкви Его в мире. Церковь Христова и есть Его непорочная невеста. И ветхозаветные пророки представляли открытие благодатного царства под образом брачного пира. "Видишь ли, говорит святой Иоанн Златоуст, великое сходство и вместе великое различие той и другой притчи? Ибо и эта притча показывает великое долготерпение Божие, великое Его попечение и нечестие иудеев. Она предвещает отпадение иудеев и призвание язычников, а также — какая казнь ожидает беспечных. Справедливо она предлагается после предыдущей притчи. Сказав, что царствие Божие "будет дано народу, приносящему плоды его," Иисус Христос показывает здесь, какому дастся народу. Там он изображается, призывающим прежде распятия Своего, а здесь, привлекающим их к Себе после распятия; тогда как надлежало бы их наказать тягчайшим образом, Он призывает и влечет их на брачный пир и удостаивает их величайшей почести. Как там не прежде призывает язычников, но иудеев, так и здесь. Как там, когда иудеи не хотели принять Его и даже, пришедшего к ним, убили, Он отдал другим виноградник: так и здесь когда они не хотели придти на брачный пир, Он позвал других. Может ли что быть хуже такой неблагодарности — быть званным на брачный пир и не придти? Кто не захотел пойти на брак, на брак к царю, царю, уготовляющему брак для сына? — ты спросишь: для чего царство небесное называется браком? Чтобы ты познал попечение Божие, любовь Его к нам, великолепие во всем, познал то, что там нет ничего печального и прискорбного, но все исполнено духовной радости. Поэтому и Иоанн называет Его Женихом, поэтому и Павел говорит: "я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистой девой" (2 Кор. 11:2). Здесь Христос предвозвещает и о воскресении. Прежде он говорил о смерти; теперь говорит, что после смерти будет брак, будет Жених.

"Отец, говорит святой Григорий Великий, устроил брак царственному Сыну, сочетав с Ним, через таинство воплощения, святую Церковь." Этот брачный пир "брак Агнца" о котором говорится в Апокалипсисе, будет праздноваться, собственно, по кончине мира, когда откроется совершенное блаженство, искупленных кровью Господа праведников; но и в первом пришествии Господа на землю уже приведена к Нему невеста Его — Церковь, уже совершено обручение, открыта вечеря брачная, — предложены все благодатные дары Божии, — придите все, насладитесь пира веры, внидите в радость Господа своего! Все восприиме богатство Божией благости! Агнец Божий Христос Спаситель заклан; Его пречистое тело и Божественная кровь предлагаются в Его Церкви всем присутствующим — все готово; крещение, покаяние, все дары Божии и самое царство небесное. На эту вечерю, в недра Церкви Христовой, Бог звал евреев издавна: позвал Он их праотца Авраама, и Авраам не отрекся, возжелал видеть день Христос, и увидел и возрадовался. Звал и предков их, через Моисея, который дал им Закон, указующий путь к вере во Христа; звал через пророков, которые открывали им волю Божию, звал их самих через Иоанна, "который всех их посылал ко Христу, говоря: Ему должно расти, а мне умаляться;" потом — Самим Сыном, ибо Он говорит: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас;" "кто жаждет, иди ко Мне и пей" (Ин. 3:30; Мф. 11:28; Ин 7:37). Он звал их не одними словами, но и делами; звал по вознесении Своем через Петра и прочих Апостолов, ибо сказано: "содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных, содействовал и мне у язычников" (Гал. 2:8).

И к чему Он их призывал? К трудам, подвигам, бедствиям? Нет, Он их призвал к веселью. Ибо Он говорит: "тельцы Мои и что откормлено, заколото." Какой пышный пир, какое великолепие! Но и это не обратило. Даже напротив, чем Он больше долготерпел им, тем более они ожесточались. Ибо они не пришли на брак по лености, а не потому, что заняты делами. Для духовных дел должно оставлять все другие занятия, даже необходимые. Но не это одно худо, что они не пришли, но вот что всего безрассуднее и ужаснее — они, пришедших весьма худо приняли, надругались над ними и убили, что гораздо хуже прежнего. Прежде приходили к ним требовать плодов и приходившие были ими убиты; теперь приходят от Убиенного ими, звать на брачный пир, и также они убивают их. Что может сравниться с такой жестокостью? Что может быть хуже этого? Это есть третья их вина. Первая вина та, что они убили пророков; вторая, что они убили Сына; наконец, третья, что призываемые от Убиенного ими на брачный пир, не идут, но представляют причины, которые хотя кажутся благовидными, но мы научаемся, что хотя бы удерживала нас необходимость, нужно духовное предпочитать всему."

"Один ушел на поле свое, говорит блаженный Феофилакт, т.е. уклонился в плотоугодной роскошной жизни, а другой на свои купли, т.е. к жизни любостяжательной" (Святой Иоанн Златоуст).

В притче не сказано, что звал на брачный пир и сам сын царев; по человечески судя, это было бы неприлично, не сообразно с его достоинством; но на самом деле Сын Царя Небесного так смирил Себя, что ради любви принял на Себя образ раба для приглашения званных. И вот до тех пор, пока эти званные только не хотели идти и оскорбляли посланных, дотоле Царь терпел и снисходил их лености и нерадению. Такое снисхождение слышится во всех беседах Апостола Петра к иудеям после Пятидесятницы: я знаю, братья, что вы сделали это по неведению, говорит он (Деян. 3:17). "Слуги, говорит святой Иларий, суть Апостолы, ибо они должны были напомнить тем, кого звали пророки. Вторично же посланные, это мужи и преемники апостольские." И Апостолы и их ученики первое свое благовестие о Христе Спасителе обращали к иудеям, но иудеи за исключением нескольких избранников благодати, отвергли их проповедь. В книге Деяний Апостольских мы часто встречаем такие известия: и наложили на них руки... посрамили их... побили их... Наконец, долготерпение Божие к народу иудейскому истощилось; Царь Небесный прогневался: "поскольку они не захотели придти, но убили пришедших к ним, то Он сжег города их и, послав войско, истребил их. Этим Господь предсказывает события, случившиеся при Веспасиане и Тите."

В Священном Писании и нечестивые люди иногда называются слугами Божьими, если Бог через них карает преступников Своей воли; так об Ассириянах говорится: "о Асур, жезл гнева Моего!" О Навуходоносоре: "Навуходоносор раб Мой." В том же смысле и римские легионы названы в притче воинством Царя Небесного. Римляне истребили и город их, Иерусалим, который уже перестал быть градом Божиим, градом Великого Царя, который отрекся от него, не признал его более Своим: "се оставляется вам дом ваш пуст!" (Мф. 23:38). "Не тотчас после смерти Христа случилось истребление города, но спустя сорок лет, после того, как они убили Стефана, умертвили Иакова и надругались над Апостолами, чтобы видно было Его долготерпение. Видишь ли, как точно скоро исполнились самые события? Ибо еще при жизни Апостола Иоанна и многих других, бывших со Христом, это случилось и свидетелями этих событий были те, которые слышали это предсказание. Заметь особое попечение Божие. Он насадил виноград и, по убиении одних рабов, послал других; по убиению же этих, послал Сына, и по убиении Сына, призывает их на брак, а они не восхотели придти. После посылает других рабов, — они и этих убили. Тогда Он погубляет их, как зараженных неисцелимой болезнью. Что их болезнь была неисцельна, это доказывают не только дела их, но и то, что они совершали их тогда, когда уверовали и блудницы и мытари" (Святой Иоанн Златоуст).

После всего этого совершается обращение ко Христу язычников. "Ученики говорил иудеям первым и прежде и после креста. Ибо прежде креста Иисус говорил: "идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева;" и после креста Он не просто сказал: "научите все народы," но "примите силу, когда сойдет на вас Дух Святой; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии, и даже до края земли" (Мф. 10:6, 28, 19, Деян. 1:8). Апостолы так и поступали. Но так как иудеи не переставали коварствовать против Апостолов, то Павел говорит им: "вам первым надлежало быть проповедану слову Божию; но как вы отвергаете его, и сами себя делаете недостойными вечной жизни, то вот, мы обращаемся к язычникам" (Деян. 13:46). Потому и Сам Господь говорит: "брачный пир готов, а званные не были достойны." Хотя Он и прежде знал об этом, но дабы не оставить иудеям никакого предлога к бесстыдному извинению, Сам пришел к ним первым и послал Своих Апостолов, чтобы им заградить уста, а нас научить исполнять все, что должно, хотя бы никто не получил от этого никакой пользы. Итак, говорит Он, поскольку "званные не были достойны, итак пойдите на распутья и всех, кого найдете, зовите на брачный пир," даже низких и презренных. Так как Он часто и раньше говорил, что блудницы и мытари наследуют небо, и первые будут последними, а последние первыми, что особенно оскорбляло иудеев, то теперь показывает, что все это делается справедливо. Ибо видеть, что язычники на их место вводятся в царство, было жесточайшим и гораздо сильнейшим прискорбием для иудеев, чем видеть разорение их города" (Святой Иоанн Златоуст).

"И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех кого нашли и злых и добрых."

Так именно и поступали Апостолы. Так Филипп пришел в город Самарийский и проповедовал им Христа. Петр крестил Корнилия и его домашних, а Павел провозгласил перед Афинянами, что Бог ныне повелевает всем людям повсюду покаяться. Сказано, что они собрали и злых и добрых. Добр был Нафанаил, добр Корнилий, добры язычники, которые не имея закона, сами себе закон; с другой стороны — злы те, на кого грех, общий всем, действовал сильнее, чем на других; болезнь, поразившая все человечество, более сосредоточивалась в одних членах, чем в других. Царство Божие есть невод, захватывающий и лучших и худших, тех которые прежде стремились к праведной жизни по Закону и тех, которые совершенно умерли во грехах и беззакониях, но, услышав проповедь Евангелия, покаялись и обратились ко Христу.

"И брачный пир наполнился возлежавшими."

До сих пор притча Христа объясняла нам, за что и как Бог наказал народ иудейский и его старейшин и учителей, которые явно отвергли благовестие о спасении; объясняла, как войдут в Царствие Божие язычники. Теперь Господь раскрывает и предостерегает нас, что и из всех, которые войдут в Его Церковь, не все будут достойны Царствия Его.

"Царь, вошел посмотреть возлежащих." Господь, как Единый Сердцеведец, Сам рассудит, кто достоин и кто не достоин Его Царствия. О нем именно сказано: "лопата Его в руке Его, и он очистит гумно Свое" (Мф. 3:12). Всем гостям, призванным на Царский пир, выдавалась приличные одежда: все, вступающие в Церковь Христову в таинстве крещения, облекаются в ризу правды, в светлую одежду чистоты духовной, становятся новыми людьми по благодати и должны хранить эту чистоту души, не оскверняя ее новыми грехами. Брачная одежда есть чистая и непорочная жизнь, подобно одежде, сотканной из добродетели. "Итак, облекитесь (Кол. 3:12) как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение." Святой Иоанн Златоуст говорит: "Под одеждой разумеются дела жизни. Хотя призвание и очищение есть дело благодати, но то, чтобы призванные и облеченные в чистую одежду постоянно ее сохраняли такой, зависит от старания призванных. Призвание бывает не по достоинству, но по благодати; поэтому должно соответствовать благодати послушанием и, получив честь, не показывать такого нечестия. Поэтому великое наказание ожидает нерадивых. Ибо ты, уклоняясь к развратной жизни, также оскорбляешь Бога, как и они оскорбили Его тем, что не пришли к Нему. Ибо войти в нечистой одежде означает: имея нечистую жизнь, лишиться благодати. Поэтому и сказано: "он же молчал." Не видишь ли, как при всей ясности дела, Господь не прежде наказывает, как тогда уже, когда согрешивший сам себя осудил? Не имея чем защитить себя, он осудил самого себя и подверг чрезвычайному наказанию."

Почему Господь сказал в притче: сотворил "брачный пир," а не "брачные пиры"? Потому (святой Симеон Новый Богослов) что сей брак бывает "с каждым верным сыном дня," каждая верующая душа может не только сделаться участницей Царства Божия, но и невестой Христовой. И Господь дает нам все средства, чтобы мы могли жить по вере; в таинствах Его Церкви мы обретаем и очищение, и обновление духа, так что нет нам никакого извинения, если не облечемся в праведность, как в одежду, которую всегда готов нам подать Небесный Царь, лишь бы всем сердцем стремились исполнять Его святую волю и взывали к Нему: "чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный и одежды не имам, да вниду в онь: просвети одеяние души моей, Светодавче, и спаси мя!" — (Светильник Великого Понедельника).

Недостойный гость молчал... Онемеет язык грешника, когда он предстанет на Суд Божий. Не дерзнет он оправдываться, когда откроются его очи и он увидит все зло, какое оскверняет его душу. Обличаемый Богом, обличаемый совестью, он будет в безмолвном трепете ждать изречение приговора Суда Божия. И Суд сей незамедлит. Избежать его он не может. Скажет Царь: "связавши ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю." И тогда для изгнанника Царства Божия, для грешника нераскаянного, наступит "ночь, когда никто не может делать" (Ин. 9:4), наступит пора, когда уже невозможно будет покаяние и исправление, ибо он сам не хотел жить во свете, не стремился к свету жизни и стал сыном тьмы и вечной погибели. Смерть свяжет ему все деятельные силы души.

"Слыша о мраке, (святой Иоанн Златоуст) не подумай, что он тем только и был наказан, что был отослан в темное место; нет, здесь еще будет плач и скрежет зубов, что показывает нестерпимые муки. Обратите на это внимание все вы, которые, приняв участие в таинствах, и будучи призваны на брак, облекаете душу нечистыми делами! Послушайте, откуда вы призваны? С распутья. Что вы были? Хромые и слепые по душе, что гораздо хуже слепоты телесной. Почтите же человеколюбие Призвавшего; никто да не приходит в нечистой одежде, но каждый пусть позаботится об одеянии своей души. Послушайте жены, послушайте мужья! Вам нужна не эта злототканная одежда, украшающая ваше тело, но одежда, которая бы украшала душу. Но нам трудно облечься в эту одежду, доколе мы будем носить первую. Нельзя украшать вместе и душу и тело, нельзя! Нельзя вместе работать мамоне и служить Христу, как должно. Итак, оставим эту худую привычку, которая у нас господствует. Ты, конечно, не снес бы великодушно, если бы кто украсил дом золотыми занавесями, а тебя заставил сидеть в рубище, почти нагим. Но вот, ты теперь сам это делаешь, украшая жилище своей души, т.е. тело, бесчисленными одеждами, а душу, оставляя в рубище. Неужели ты не понимаешь, что душу твою званную в торжественный чертог надобно будет ввести облеченной и украшенной золотыми одеждами? Хочешь ли, я покажу тебе одетых таким образом, одетых в брачную одежду? Припомни святых, облеченных в власяницы, живущих в пустынях. Они то особенно носят брачные одежды. Ты увидишь, что они не согласятся взять порфиры, если будешь давать им; но, как царь, если бы кто велел ему надеть худую одежду бедняка, отвергнул бы ее с презрением, так отвергнут и они эту багряницу. И это они делают не по другому чему, как потому, что знают красоту своей одежды. Потому же презирают они и пышные одежды, как паутину. Если бы ты мог видеть сердце и душу их, ты упал бы и не вынес сияния красоты, светлость тех одежды и блеска их совести. Итак, если мы сравним себя с ними, чем лучше будем муравьев? Ничем. Ибо мы как муравьи заботимся о вещественном, но и хуже их, ибо они заботятся о необходимом, а мы заботимся и об излишнем. Муравьи трудятся, и труд их неукоризнен, а мы всегда трудимся из любостяжания."

"Я, говорит архиепископ Иннокентий, — всегда содрогаюсь, когда вспоминаю слова: друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде? Особенно эти грозные слова должно приводить себе на память, когда готовимся приступить к Вечере Господней — к причащению Пречистых и Божественных Таин Христовых. Никакая вечеря царская не может сравниться с этой вечерей Небесного Царя. С каким же страхом и трепетом, с какой чистотой сердца и души должны мы приступать к ней!

"Никто же достоин от связавшихся плотскими похотями и страстями, приступити или приближатися и служити Тебе, Царю славы"... (Молитва иерея во время Херувимской песни).

Но благостный Царь Славы Сам же и одежду предлагает всем, желающим приступить к Его духовной трапезе: эта одежда есть благодать покаяния. Прежде чем приступить к Трапезе Господней, придя к служителю Христову, очисти себя покаянием и облечешься в ризу правды, и если и недостоин, Господь по милосердию Своему удостоит тебя за твое смирение вкусить Его Бессмертной Трапезы...

Грозно и другое слово Христово: "много званных, а мало избранных." Много людей, именующих себя христианами, но многие ли из них действительно войдут в Царство Небесное, на великую вечерю Христову? Сколько таких, которые остаются в той же одежде, в какой застал их на распутьях мира зов благодати спасающей — не переменив своего сердца, не исправив своей жизни... "Живи так, поучает святой Феофан, — чтобы Бог любви возлюбил тебя любовью вечной. Исходи на торговлю свою, но блюди, чтобы через стяжание мирских благ, не продать миру души своей. Исходи на поля свои, удобряй землю свою и сей семена, чтобы плодами их мог укрепить тело свое, но особенно сей на ниве души своей семена добродетели, да пожнешь от них плоды жизни вечной. Сохраняй чистой, незапятнанной одежду, полученную во святом крещении, до конца жизни твоей, да будешь достойным участником небесного брачного чертога, куда входят только те, которые имеют чистую одежду и светильники горящие в руках..."

С того времени, как первосвященник Каиафа изрек свое невольное пророчество, что лучше одному умереть за людей, — не проходило дня, чтобы члены Синедриона не собирались обсуждать вопрос: как уловить Иисуса и во что бы то ни было погубить Его. Фарисеи не погнушались войти в соглашение с ненавистными иродианами, приверженцами царя Ирода: до такой степени они пламенели ненавистью к нашему Господу! Тогда, говорит святой Матфей, "когда всего более надлежало сокрушаться сердцем, придти в изумление от человеколюбия Божия, устрашиться будущего суда, и смотря на то, что уже совершилось, поверить тому, что должно совершиться" (святой Иоанн Златоуст) — тогда фарисеи пошли и совещались, как бы уловить его в словах, чтобы предать начальству и власти игемона. Они прибегли к одной из самых опасных и хитро задуманных уловок. Зная, с какой прямотой и откровенностью Иисус Христос всегда высказывал свои мысли, они придумали пред всем народом предложить Ему такой вопрос, на который по их мнению, Он должен был ответить: да или нет, причем как в том, так и в другом случае подвергался опасности — или от народа, или от Римлян. Хитрость фарисеев прежде слов открывается уже в тех лицах, которых они подослали к Иисусу Христу: и посылают к Нему учеников своих с иродианами.

"А почему же не пошли к Нему сами? — Без сомнения по тому расчету, что в случае успешного действия через учеников, они насладятся успехом так же, как бы сами действовали; а в случае неудачи пусть лучше на учеников падет стыд, а учителя останутся в стороне" (Филарет, митрополит Московский). Притом их ученики, как неизвестные лично Иисусу Христу, удобнее могли вмешаться в толпу народа и притвориться благочестивыми и приверженными к Божественному Учителю. Молодые лицемеры могли начать с Ним беседу неважными вопросами и потом незаметно перейти к тому, зачем собственно пришли.

Но для чего фарисеи посылают не только учеников своих, но присоединяют к ним иродиан? "Здесь то и является искусство злоумышления (Филарет Московский). Когда Иудея была покорена римлянами, тогда неприятная обязанность платить подать кесарю сделала для многих важным вопрос: "позволительно ли давать подать кесарю или нет?" Иродиане и фарисеи были в этом противоположных мнений. Иродиане утверждали, что должно платить подать, и противников почитали мятежниками. Напротив, фарисеи полагали, что иудеи, в противоположность язычникам, как народ Божий, должны платить одну только дань Богу — на Его храм, а платить подать кесарю идолопоклоннику, значит оскорблять истинного Бога. Теперь эти люди разных мнений соединяются чтобы действовать за одно. Они отлагают на время свою вражду, чтобы общими силами сделать зло ненавистному Учителю истины. Их расчет: если Он скажет что позволительно давать подать римскому кесарю, то фарисеи объявят, что Он изменил народу Божию и Богу, и таким образом в Его лице опровергнут достоинство посланника Божия и веру к Нему народа. Если же скажет: не позволительно давать подать кесарю, то иродиане донесут на Него римскому правителю, как на мятежника и подвергнут Его смертному суду. Сеть ловко расставлена, как бы уловить Его в словах?" Иродиане были полезны фарисеям и потому (архиепископ Иннокентий), что самим фарисеям обвинять Иисуса Христа перед римским начальством значило бы навлечь на себя ненависть народа, расположением которого они очень дорожили; иродиане же могли это сделать без всяких для себя последствий. Притом, обвинение со стороны иродиан, приверженцев Ирода, ставленника кесаря, оказало бы больше действия на римского прокуратора.

И вот искусители подходят к Господу и делают вид, что между ними учениками и иродианами возник спор, для решения которого они и обращаются к мудрости Учителя Иисуса, говоря: Учитель! Есть один вопрос, о котором никто не говорит откровенно, нам бы хотелось узнать, что Ты думаешь об этом предмете. Мы знаем, что Ты справедлив, для Тебя правда выше всего, и истинно пути Божию учишь, безбоязненно, как истинный Учитель Израилев, учишь тому, чего Бог требует от человека, и не заботишься об угождении кому-либо, не обращаешь внимания на то, как думают другие люди, ибо не смотришь ни на какое лицо; Ты ничего не скажешь в угоду Пилату или Ироду…

"Смотри, говорит Златоуст, с какой лестью они приступают к Нему и как хитро прикрывают свое намерение. Знаем, что ты справедлив. Как же они прежде говорили, что Он обманщик, обольщает народ, одержим бесом и не от Бога? Незадолго перед этим они Его спрашивали: какой властью ты это творишь? И не смогли получить ответа; потому теперь надеются лестью надмить Его и склонить к тому, чтобы Он сказал что-нибудь противное закону и верховной власти. Потому и говоря: "справедлив," и таким образом признают Его тем, что Он и есть на самом деле, только не от чистого сердца и не охотно. Присовокупляют: не заботишься об угождении кому-либо, чем они намекают на Ирода и кесаря. Тщеславные ученики гордых фарисеев судили о Господе по себе: они льстили Его похвалами, не подозревая, как это противно Тому, что был кроток и смирен сердцем. Так их лесть изменяла сама себе.

Они продолжают: итак скажи нам: как Тебе кажется, позволительно ли (народу Божию) давать подать кесарю или нет? Давая эти подати не делаемся ли мы рабами язычников, не оскорбляем ли своей совести? Святой Иоанн Златоуст замечает: "Посмотри, как они коварно действуют: не говорят скажи нам что хорошо, что согласно с законом, но — "как Тебе кажется?" они только и думают, как бы уличить Его в противлении власти и предать. Это показывает и Евангелист Марк (гл. 12:14), который ясно открывая их дерзость и убийственные намерения, говорит, что они так спрашивали Спасителя: давать ли нам подать кесарю или не давать? Но Тот, Кого хотят уловить, видит не только вопрос, но и сердца и намерения вопрошающих. Он видит, что злоба уже созрела и открыто обнаружилась, и потому глубже рассекает их рану, открывает их тайные мысли, обнаруживает перед всеми с каким намерением они пришли к Нему, и, таким образом, в самом начале приводит их в замешательство.

Но Иисус, видя лукавство их, сказал: что искушаете Меня лицемеры? — одним этим гневным словом: лицемеры, Господь сразу обнажает их замысел, обличает лукавство и заставляет молчать. Потом, чтобы заставить их самих произнести приговор и сознать, что должно платить дань кесарю, Он говорит: покажите Мне монету, которой платится подать.

Фарисеи едва ли носили при себе римские монеты, но они были у иродиан. У меновщиков возле храма тоже можно было получить требуемую монету. Они принесли Ему динарий, с изображением на одной стороне кесаря Тиверия, а на другой — его титул. Господь взял монету, посмотрел на изображение и надпись. И отдавая ее обратно, говорит им: чье это изображение и надпись? Вопрошающие не знали к чему ведет этот вопрос и говорят Ему: кесаревы. Тогда Господь разрешил их коварный вопрос самым простым образом: говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. Они спрашивали, позволительно ли давать? Он поправляет их и говорит: отдавайте, давайте назад. Платить дань не значит свое добровольно дарить, но отдавать должное; это — законная обязанность, необходимость. Ваши же раввины учат: чья монета, того и царство." "А дабы они не сказали: Ты подчиняешь нас людям, присовокупляет: "И Божие Богу." Ибо и людям надобно воздавать должное, и Богу — то, чем мы в отношении к Нему обязаны. Потому и Павел говорит: "отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь." (Рим. 13:7). Кесарево не противоречит Божию: кесарь требует своего, когда требует дани, и не запрещает Божия, не препятствует исполнять Божии заповеди. "Впрочем, замечает Златоуст: когда ты слышишь "отдайте кесарю кесарево," разумей под этим только то, что нимало не вредит благочестию, ибо все противное благочестию не есть уже дань кесарю, но дань и оброк дьяволу."

"Ответ этот удивил всех, потому что сотворен был, так сказать, из ничего," говорит архиепископ Иннокентий. Враги господа были обезоружены совершенно. "На что теперь пожалуется ревность фарисейская? Сказано: "отдавайте Божие Богу." Что донесут игемону иродиане? Сказано: "отдавайте кесарево кесарю." Тем и другим должно быть стыдно, что предлагали такой как будто необычайно трудный вопрос, который разрешается одним взглядом на монету."

Услышав это, они удивились, говорит святой Евангелист, — сами вопрошающие должны были признаться, что сказано весьма благоразумно и обдуманно; они невольно удивлялись незлобивой мудрости ответа, который превзошел и обманул их ожидания. "После этого, говорит святой Иоанн Златоуст, надлежало бы им уверовать и признать себя пораженными, потому что Он предоставил им очевидное доказательство Своей Божественности, открыв их тайные мысли и кротким образом заставив их молчать. Что же? Поверили ли они? Нет: "и, оставивши Его, ушли," говорит святой Матфей, удалились в мрачном настроении. Ничто так полно не раскрывает всю глубину гнусного лицемерия этих иудейских совопросников, как то, что они, не смотря на этот Божественный ответ и не смотря на свое тайное внутреннее убеждение в истинности его, впоследствии не постыдились обосновать на нем злостное обвинение против Иисуса Христа, будет он запрещал давать подать кесарю.

Святитель Филарет Московский, рассуждая об этом посрамлении фарисейской хитрости, говорит: "так Промысел Божий самые искусно задуманные, но злонамеренные предприятия, обращает в стыд изобретателям, и даже из зла производит благо. Фарисеи думали как сетью, хитрым и лицемерным словом уловить Иисуса, и неизбежно вовлечь в погибель: но покушение кончилось тем, что Его словом обнаружена их слабость и их невежество посрамлено. Рабы Царя Небесного и ревнители славы Его! Царь Небесный не изъемлет вас от обязанностей к царю земному, но Сам провозглашает их, и Сам повелевает исполнять их, потому что Им "цари царствуют" (Притч. 8:15) и "нет власти не от Бога" (Рим. 13:1). Особенного примечания достойно, что хотя вопрос фарисеями был предложен об обязанности к кесарю, и хотя этот вопрос указанием на подать и заповедью: "отдавайте кесарево кесарю" разрешался достаточно и непобедимо: Господь однако этим не удовлетворился, но присовокупил другую заповедь: "и Божие Богу," означая этим союз обеих заповедей и неполноту первой без последней. Не трудно усмотреть, что вторая половина этой заповеди: "отдавайте Божие Богу" еще обширнее, поскольку власть Божия выше и обширнее власти кесаря. Все — Божие по праву сотворения, по праву сохранения, по праву управления; потому никаким изъятием не может быть ославлен вопрос Апостола: "Что ты имеешь, чего бы не получил?" (1 Кор. 4:7). А следовательно — что же имеешь ты, что не был бы ты обязан воздать вседаровавшему Богу, в чем бы ты мог отказать Богу? Бог дал тебе ум: отдай его Богу, посвящая его на познание Бога, на помышление о Боге. Бог дал тебе волю: отдай ее Богу; да будет в законе Господни воля твоя; употребляй ее на исполнение заповедей Господних. Бог дал тебе сердце; отдай его Богу, иначе сказать, возлюби Бога всем сердцем. Бог дал тебе земные блага: отдавай их Богу, предпосылая к Нему избыток их через руки нищих, и то что из них употребишь на себя, употребляй с благодарением Богу...

"Едва успел Господь заградить уста фарисеям, говорит святой Иоанн Златоуст, как уже к Нему приступают саддукеи. Пример фарисеев должен был бы остановить их, но дерзость так бесстыдна и безрассудна, что покушается даже и на невозможное. Потому и Евангелист, удивляясь их безумию, указывает на него, говоря: в тот день приступили к Нему саддукеи, которые составляли особую ересь между иудеями, которые говорят, что нет воскресения. Они говорили, что нет воскресения, нет будущей вечной жизни, нет ни Ангелов, ни душ человеческих." На Христа Спасителя саддукеи смотрели с высокомерным презрением, как на невежественного, по их мнению, галилеянина, на Которого им не стоило много обращать внимания. Но теперь сильные, неотразимые ответы Господа фарисеям пробудили в них чувство зависти к славе Божественного Учителя: им захотелось насмеяться над Ним. Вместе с тем они надеялись унизить и гордость фарисеев, которые были их всегдашними соперниками и врагами, — надеялись похвалиться перед ними: чего не удалось достигнуть фарисеям, того достигли они, саддукеи! "А может быть они хотели изведать, не одобрит ли Иисус Христос, так злобно оскорбленный фарисеями, учения их секты? Постоянно обличая фарисеев, Он реже и менее говорил против саддукеев" (Архиепископ Иннокентий). Они взяли тот самый вопрос, к которому постоянно обращались в спорах между собой фарисеи и саддукеи, вопрос о воскресении мертвых. "Впрочем, говорит святой Иоанн Златоуст, — приступив к Спасителю не прямо начинают говорить о воскресении, но вымышляют какую-то басню, и рассказывают о происшествии небывалом. Подобно фарисеям и они приступают как будто с кротостью," со всеми наружными знаками уважения.

И спросили Его: Учитель! Что Ты скажешь по поводу вот какого нашего недоумения: Моисей в своих законах сказал: если кто умрет не имея детей, и оставит жену бездетную, то брат его пусть возьмет за себя жену его. И таким браком восстановит семя брату своему. Вследствие такого закона случилось вот что: было у нас семь братьев, первый, женившись умер и, не имея детей, оставил жену свою брату своему, подобно и второй, взяв ее умер бездетным, и третий, и другие, даже до седьмого, но ни один из них не оставил детей. После же всех, наконец, умерла и жена. Фарисеи учат, да и Ты также, что будет воскресение мертвых, и душа человека бессмертна; но вот видишь, в книгах Моисеевых не только нет никаких доказательств бессмертия душ, но еще есть нечто и такое, что совершенно противоречит учению о воскресении мертвых, именно — этот закон ужичества: И так в воскресении, когда по вашему верованию, должны воскреснуть все семь мужей, которого из семи будет она женою? Ибо все имели ее, поэтому она должна принадлежать или всем семи мужьям, или никому, а это равно нелепо и такого нелепого закона Моисей, мудрейший законодатель, дать не мог. А если так, то значит Моисей не думал о воскресении мертвых, не верил в него, — иначе он не написал бы такого закона, — следовательно, мы правы, что также не верим в воскресение мертвых. Что Ты скажешь на это?

"Весь их рассказ, говорит святой Иоанн Златоуст, по моему мнению, был вымышлен, ибо третий не взял бы ее за себя, видя, что уже два мужа умерли; а если бы взял ее за себя и третий, то уже никак не взял бы четвертый или пятый, опасаясь той же участи. К таковым описаниям склонны были иудеи, которые и без того убегали подобных супружеств, не смотря на то, что были обязываемы к тому законом. Для чего же саддукеи выдумали, что не двух или трех, но семь мужей имела одна жена? Потому что они надеялись так еще более осмеять учение о воскресении мертвых. Теперь смотрите, как Господь показывает и то, что будет воскресение, и то, что оно будет не такое, каким его себе представляют они."

Иисус сказал им в ответ: заблуждаетесь, и не оттого ли именно и происходит ваше заблуждение, что вы рассуждаете не зная истинного смысла Писаний, ни силы Божией, не имеете правильного понятия о всемогуществе Божием? Ваши понятия о будущей жизни нелепы и ложны. Жениться, выходить замуж свойственно только в настоящей жизни, в которой господствует чувственность. Но там нет ничего чувственного, а потому и брака. Ибо в воскресении не женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как ангелы Божии на небесах, ибо и умирать уже не могут, и становятся сынами Божьими, как сыны воскресения, через воскресение родившись в новую жизнь.

Для посрамления саддукеев этого было уже достаточно; но Господь, вероятно, видел возможность вывести некоторых саддукеев из их заблуждения, посему не удовольствовался одним опровержением возражения, а присовокупил со Своей стороны весьма убедительное доказательство бессмертия" (Архиепископ Иннокентий), ибо, замечает святой Иоанн Златоуст, "Он смотрит не только на вопрос, но и на самые мысли вопрошающих. Когда вопрошают Его не со злым намерением, но по неведению, то Он в ответе Своем более сообщает, чем сколько требовалось на вопрос; а когда одна злоба внушает вопросы, то не ответствует и на то, о чем спрашивают." Вы не справедливо думаете, продолжал Господь Свою речь к саддукеям, что в законе Моисеевом нет ничего о воскресении мертвых и о будущей жизни. Разве вы никогда ни читали тех мест в книгах Моисея, где описывается явление Бога Моисею в купине? Прочтите и увидите, как там называет Себя Сам Бог. А о воскресении мертвых не читали вы реченного вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы. Бог не есть Бог несуществующих и совершенно уничтожившихся, которые никогда уже не воскреснут, но Бог живых. Господь не указал на другие ясные места Ветхого Завета, где говорится о воскресении, но только на Моисея, потому что они не приняли других книг Святого Писания, кроме Моисея.

Саддукеи замолчали. Доказательство, приведенное Иисусом Христом, кроме неожиданности отличалось глубиной и духовностью смысла, неслыханной в умствованиях раввинов. До воскресения Христова ходили между людьми темные и нетвердые мнения о бессмертии души человеческой; не светел был и взор избранного народа Божия на сей предмет. Потому когда Христос Спаситель в наименовании Бога Авраамовым, Исааковым и Иаковлевым открыл мысль о воскресении мертвых: тогда не только саддукеи, но и лучшие из мыслящих иудеев были поражены новостью открытия: и, слышав, народ дивился учению Его. Ответ был так божественно мудр, что даже из уст одного книжника вырвалось слово похвалы и удивления: Учитель, ты правильно говоришь! (Лк. 20:39).

Ответ Господа саддукеям шире раскрыл внутренность рая и дал возможность видеть в нем то, чего никогда прежде не видели люди. Для чего Бог назвал бы Себя Богом Авраама, Исаака и Иакова, когда эти праотцы давно были прахом и грудой костей, тлеющих в пещере Махпельской? Возможно ли, чтобы Он назвал Себя Богом праха и пепла? Саддукеи, вероятно, полагали, что слова эти просто означают: "Я Бог, на Которого Авраам, Исаак и Иаков уповали" но к чему же, если не было воскресения, могло сводиться их упование? К смерти, ничтожеству, вечному безмолвию, к сени смертной и мрачной, и это после жизни исполненной испытаний, жизни, которую последний из этих патриархов назвал: "малы и несчастны дни жизни моей" (Быт. 47:9). Нет; Бог разумел нечто большее. Он разумел, и так именно истолковал это единородный Сын Божий, что Он, содействуя уповающим на Него здесь, будет для них помощью и заступлением во веки веков, и будущий мир не будет для них страной забвения. И народ, слушавший Господа в простоте сердца, получил пользу, а саддукеи удалились со стыдом, как побежденные...

Фарисеи стояли в толпе народа, когда Господь посрамил саддукеев; услаждаясь унижением своих противников, они вздумали загладить свое собственное посрамление: А фарисеи, услышавши, что Он привел саддукеев в молчание, собрались вместе, отошли, может быть в сторону, чтобы сговориться между собой, и потом, всей толпой, снова подошли к Иисусу Христу. "Они опять приступают к Нему, опять с прежним злобным намерением заводить с Ним спор, дабы искусить Его" (святой Иоанн Златоуст), поставив в затруднение нелегким, по их мнению, вопросом, чтобы унизить Его в глазах народа.

И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе, какая самая первая и большая заповедь? Фарисеи разделяли заповеди на большие и меньшие; под заповедями большими они разумели все обрядовые законы Моисея, а под меньшими — правила доброй жизни. Но какая самая большая заповедь — в этом они никак не могли согласиться: одни почитали такой заповедь о субботе, другие — закон обрезания, иные — заповедь об очищениях и так далее. Вопрос об этом они считали очень важным, потому что надо было знать: какую заповедь можно оставить без исполнения в том случае, когда не будет возможности исполнить обе заповеди вместе? Никто из них не сознавал, что вся сущность Закона заключается в послушании Богу, а потому хотя бы кто и все заповеди исполнил, но если произвольно нарушил одну заповедь, он становится виновным во всем. Вот почему фарисеи, и особенно те из них, которые назывались законниками, толкователями и учителями закона, решили предложить Иисусу Христу этот вопрос, конечно — не с тем, чтобы от Него научиться: "они ожидали, что Спаситель поправит заповедь Божию, назвав Себя Самого Богом, и этим подаст им случай обвинить Его в богохульстве, а потому и предложили вопрос" (святой Иоанн Златоуст).

Господь видел намерения вопрошающих, видел, что они совсем забыли о любви, которая есть душа всех заповедей, знал, что вопрошающие истаивают от злобы и зависти, и потому прямо указал им на то, что ими забыто: Иисус сказал ему, а в лице вопрошавшего законника и всем стоявшим за ним фарисеям: Сам Бог сказал через Моисея: слыши Израиль! Господь Бог твой есть Господь единый, и потому прежде всего и более всего возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всеми чувствами твоими со всей их крепостью, И всею душою твоею, всем существом твоим, И всем разумением твоим; сия есть первая и наибольшая заповедь, первая не по порядку времени, ибо все заповеди Божии даны в одно время, но первая потому, что служит основанием всех других заповедей: без нее нельзя совершить ни одной добродетели угодной Богу. Человек создан для того, чтобы любить Бога превыше всего, и потому и любить Его должно любовью высшею, беззаветною.

Когда все сердце твое, вся душа твоя, все помышление твое будет посвящено Богу, тогда всякое желание твое будет добродетельно, всякое помышление — непорочно, всякое рассуждение свято. Любовь к Богу должна царствовать над всем что есть в душе человека, занимать его собой ежечасно, ежеминутно. Всякое доброе дело только тогда и будет Богу вполне приятно, когда оно согрето любовью, идущей из самой глубины нашего духа, нашего сердца. Но из нее же, из любви к Богу, как из своего источника, вытекает и любовь к ближнему: Вторая же заповедь подобна ей, первой заповеди, возлюби ближнего твоего, как самого себя; делай ему всякое добро, какое можешь, как самому себе, не делай и не желай ему никакого зла, как не желаешь зла самому себе. Сколько стараешься и заботишься о себе самом, столько же старайся и заботься о твоем ближнем. Иной заповеди больше сих нет. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки: эти две заповеди держат на себе, как на прочном, вечном основании, заключают весь Ветхий Завет, весь закон и всех пророков; в них сущность всего Ветхого Завета, сущность всего, что говорили и чего требовали Моисей и все пророки. "Все Божии законы, заповеди, повеления, советы, проистекают из любви, как воды из источника: любовь есть мать всех заповедей Божиих. Люби Бога и ближнего, и никакое искушение не подвигнет тебя с основания добродетели. Бог хочет, чтобы ты возлюбил Его, ибо в любви к Нему — твое счастье, твое земное благополучие, мир души, радость и вечное блаженство. Он хочет, чтобы ты любил Его от всего сердца твоего, от всей души твоей, от всего помышления твоего, и трижды повторяя это слово: от всего, Он хочет показать тебе, что это — праведно, это полезно, это необходимо. Если отдашь, посвятишь Богу только часть души твоей, помышлений твоих, сердца твоего, а другую часть отдашь миру, тогда в ту часть, непосвященную Богу, вселятся злые помыслы, похоти плотские, вселится грех, который осквернит и растлит и часть Богу посвященную. Если же посвятишь все сердце, всю душу, все помышление Богу, тогда грех не найдет в тебе места, ибо и сердце, и душа и помышление твое будут обителью живущего в тебе Бога (Никифор, архиепископ Астраханский).

Так Господь Иисус Христос, желая полнее и совершеннее раскрыть весь дух Своего Божественного учения, дал законнику ответ шире и глубже, чем он вопрошал: "Его вопрошали о первой заповеди, а Он привел и вторую — говорит святой Иоанн Златоуст — почти столько же важную, как и первая; ибо хотя и называется второй, но подобна первой. Почему же подобна ей? Потому что вторая пролагает путь к первой и взаимно поддерживается первой." "Ибо кто любит Бога по заповеди первой, тот непременно соблюдет и все прочие заповеди: если любите Меня, соблюдите Мои заповеди (Ин. 14:15), говорит Господь. А первая заповедь после любви к Богу есть заповедь о любви к ближнему. Посему, кто истинно любит Бога, тот непременно любит и ближнего своего; все люди братья, дети Отца Небесного: "и всякий, любящий Родившего, любит и рожденного от Него." Но кто не любит своего ближнего, тот и Бога не любит: "ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?" (1 Ин. 5:1; 4:20). Любовь есть искра божественного огня в нашем сердце, а огонь не может не согревать. Если любовь, эта теплота верующего сердца, не согревает ближнего, то значит ее вовсе нет в твоем сердце, нет теплоты, восприемлемой от источника жизни — Бога, Который есть любовь. Бог всех любит: если ты воистину, не на словах только, не целым сердцем любишь Бога, то как же не будешь любить тех, кого любит Бог? Мерой любви к Богу Господь положил всю нашу любовь, какой только способно любить наше сердце: "возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душой твоей, и всей мыслью твоей," а мерой любви к ближнему — ту любовь, которой любим самих себя: "возлюби ближнего твоего, как самого себя" (архиепископ Никифор).

Ответ Господа ясно показал фарисеям, что они оттого и не могут согласиться между собой, оттого и спорят: какая заповедь больше, что не понимают самого духа закона, только считают и измеряют заповеди вместо того, чтобы исполнять их на деле. Господь упомянул и о единстве Божием, чтобы иудеи, когда Он называл Себя Сыном Божиим, не толковали слов Его так, как будто Он проповедует двоебожие. В предупреждение такой клеветы Он ясно и с силою говорит, что Бог есть един.

Книжник, вопрошавший Господа, со вниманием выслушал Его Божественный ответ; видно, что слово Господа коснулось его сердца. Евангелист Марк говорит, что книжник сказал Иисусу Христу: "хорошо Учитель! Совершенную истину сказал ты, что един есть Бог, и нет иного кроме Его; и любить Его всем сердцем и всем умом и всей душой, и всей крепостью, и любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв." "Из уст книжника-фарисея слышать такое здравое суждение, произнесенное от сердца и с силой — был случай редкий, — говорит архиепископ Иннокентий Херсонский. Господь во все время Своего служения не много слышал таких здравых суждений. "Ты не далек от царствия Божия," — сказал Он книжнику, и светлый, исполненный милосердия взгляд подтвердил этот отзыв. Тем огорчительнее было для прочих фарисеев слышать от своего собрата слова, которые отзывались явной изменой их секте, постоянно утверждавшей, что предание выше Писания, обряды выше заповедей. Можно думать, что этот книжник, рано или поздно воспользовался близостью к нему царствия Божия и, сделавшись последователем Иисуса Христа, собственной жизнью оправдал, что любовь к Богу и ближнему есть большая всех заповедей."

Презрев низшие обязанности, — говорит святой Иоанн Златоуст, — он постиг, в чем состоит начало добродетели. Ибо все прочие обязанности, как то: хранение субботы и другие имеют целью любовь. Впрочем, Спаситель не приписывает ему совершенной похвалы, а показывает, что ему еще многого недостает. Ибо слова: "ты не далек от царствия Божия," означают то, что он еще не достиг его, и сказаны с тем намерением, чтобы он искал чего ему недостает.

А что Спаситель похвалил его, этому не удивляйся, но пойми из сего, как Он применяется к понятиям приходящих к Нему. Пусть они говорят о Христе много такого, что недостойно славы Его, только бы не дерзали отвергать бытия Божия. Он хвалит законника, когда тот сказал, что кроме Отца нет иного Бога, это не значит того, чтобы Иисус Христос не признавал Себя Богом; да не будет сего. Но так как еще не пришло время открыть Ему Свое Божество, то Он и оставляет законника при прежнем учении, и хвалит его за то, что он хорошо знает древний закон, чтобы таким образом сделать его способным к принятию учения новозаветного, когда оно открыто будет в приличное время. Впрочем, слова эти: "один есть Бог и нет иного, кроме Него," как в Ветхом Завете, так и в Новом, приводятся не в опровержение Божества Сына Божия, а для того, чтобы отличить идолов от истинного Бога. С этой мыслью и Спаситель хвалит законника произнесшего эти слова."

После этих опытов Божественной премудрости Иисусовой уже никто не смел предлагать Ему вопросов. Но когда все совопросники умолкли, Господь Сам начал разговор с фарисеями. Сердцеведец знал, что они предлагали Ему вопрос о заповедях с затаенной мыслью: не назовет ли он Себя Сыном Божиим и Богом: тогда они обвинили бы Его в богохульстве. Как бы отвечая на эту тайную их мысль, Он предложил им со Своей стороны вопрос, "неприметным для них образом приводя их к тому, чтобы они не только Отца, но и Его признали Богом," говорит святой Иоанн Златоуст.

Когда же собрались фарисеи, Иисус спросил их: что вы думаете о Христе, как вы понимаете данные нам пророчества о Его происхождении: чей Он Сын? Из какого рода должен Он происходить? Говорят Ему: Давидов. Фарисеи ответили без всяких колебаний и размышлений: эта истина была известна каждому отроку. Но они считали Мессию за простого человека: поэтому Господь, "исправляя это их мнение, — говорит святой Иоанн Златоуст, — показывает что пророк называет Его Господом и притом своим Господом, и потому признает истинным Сыном Божиим, Которому принадлежит одинаковая честь со Отцом. Так как Он хотел идти на страдание, то и приводит теперь такое пророчество, в котором Он ясно назван Господом." Говорит им: как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, по вдохновению от Духа Святого, следовательно, истинно, непреложно называет Его Господом, когда говорит в 109 псалме, изображающем могущество и вечную славу Мессии: седи одесную Меня, царствуй со Мной, разделяй со Мной престол, честь и славу Моего царства, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих. По замечанию святого Златоуста, Господь привел эти слова о поражении врагов Мессии для того, "чтобы возбудить в фарисеях чувство страха": если они не признают Его за истинного Мессию, то им грозит эта участь врагов Мессии, о которой говорит пророк; с этой же целью Господь прибавил, что Давид не просто, а по вдохновению от Духа Божия назвал Мессию Господом. "Смотри — говорит святой Иоанн Златоуст, — с какой скромностью Он указывает на мнение и суд о Нем пророка. Сперва сказал: "что вы думаете, чей Он Сын?" чтобы этим вопросом побудить их к ответу; потом, когда они сказали: Давидов, приводит и следующие слова, но опять в виде вопроса: "как же Давид называет Его Господом?" чтобы им не показалось противным учение о Божестве Его. По этой же причине Он не сказал: как вы думаете о Мне, но — о Христе.

Спаситель предлагает учение о Себе в виде вопроса, представляя им самим сделать заключение: итак, если Давид называет Его Господом, как же Он Сын ему? Как вы примирите это, что Давид своего Сына называет своим Господом? Если Мессия должен быть, как вы думаете простым человеком, потомком Давида, если он, Мессия, еще не существовал тогда, когда Давид писал о Нем, то как же Давид мог назвать Его своим Господом? Мог ли, например, Авраам назвать Исаака, Иакова, Иосифа или хотя бы того же Давида своим Господом? А если Мессия есть Господь Давида, если Он уже существовал в то время, когда жил Давид, то как же Он мог быть его Потомком? Не ясно ли, что Мессия по человеческому Своему происхождению — Сын или Потомок Давида, но по Своему Божеству, как воплотившийся Сын Божий, Он — Господь Давида? Называя Мессию Господом, Давид показал, что имеющий произойти от него Христос есть Владыка и Господь его, т.е. истинный Сын Божий и Бог; а сказав: "седи одесную Меня," указывал на Его человечество, ибо Сын Божий, как Бог, от века сопрестолен и соприсносущен с Богом Отцом а как Человек Он по вознесении Своем "воссел одесную престола величия на высоте" (Евр. 1:3), когда Его человечество восприяло ту же неизменную и неизреченную славу, какое имело Его Божество прежде всех веков и времен. Об этом Спаситель наш молился Богу Отцу Своему и перед страданиями; "ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира" (Ин. 17:5). "Посмотри, — говорит святой Иоанн Златоуст, — как благовременно предлагает Господь Свое учение о Божестве Своем. Сказав наперед, что Господь есть един, говорит потом о Самом Себе, что и Он есть Господь, и доказывает это не только делами Своими, но и свидетельством пророка; а вместе с тем возвещает, что Сам Отец отомстит врагам Его за Него, говоря: "доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих."

Таким образом, Спаситель и этими словами доказывает Свое согласие и равное достоинство со Отцом, и заключает беседу Свою с фарисеями, представив им учение высокое, величественное и могущее заградить уста их. Ибо они действительно с того времени замолчали, не по собственному произволению, но потому, не могли сказать ничего вопреки; и, таким образом, им был нанесен столь решительный удар, что они уже не отваживались более нападать на Него, ибо сказано: и никто не мог отвечать Ему ни слова; и с того дня никто уже не смел спрашивать Его. Враги Его убедились, наконец, что довольно одного светлого луча Его Божественной премудрости, для того, чтобы рассеять всю темную мглу их хитросплетений.

"Этим кончились их состязания с Господом," говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский. "Главные иудейские секты: фарисеи, саддукеи, иродиане — все как бы нарочито явились теперь перед лицом Иисуса Христа со своими вопросами и искушениями, чтобы показать, как ничтожна была их жалкая ученость перед Божественной мудростью мнимого Тектона (столяра) Назаретского. Вопросы ими предложенные ныне могут показаться не столь важными и трудными, но тогда они были таковы, что самые ученые раввины не знали, что отвечать на них. Святой Евангелист Марк присовокупляет, что с посрамлением книжников увеличились уважение и приверженность народа к Иисусу Христу. "И множество народа слушало Его с услаждением," — говорит он (12:37). Действительно, нельзя было без удовольствия и удивления видеть, как один Человек заставил молчать, обнаружил невежество всех, кто почитался тогда в Иерусалиме самым ученым и многознающим." И тем больнее было для неисправимых самолюбцев, гордых книжников и фарисеев, это обличение их невежества, что происходило оно всенародно, в присутствии множества любопытных слушателей, собравшихся со всех сторон мира на праздник Пасхи... Но едва ли они ожидали, что вслед за этими обличениями их невежества всегда кроткий и снисходительный к ним Галилейский Учитель с беспощадной правдой раскроет перед народом все богопротивное лицемерие, всю их пагубную ложь и отвратительное пустосвятство, и произнесет против них такую грозную речь, которую и теперь нельзя читать во святом Евангелии без сердечного трепета, — без того, чтобы читая это "горе," возглашенное древним фарисеям, не заглянуть и в свое собственное сердце; нет ли там чего-нибудь похожего на те пороки, коими были заражены фарисеи, — не таится ли в нас некий внутренний фарисей?... И страшно становится, когда подумаешь, как часто наше тщеславие, наше самолюбие похищает у нас цену и того малого добра, какое мы думаем делать во славу Божию, но обращаем потом в пищу нашему же идолу самолюбия!...

Господь, приближаясь к концу Своего служения, почел за нужное без всякой пощады обнаружить перед всем народом всю низость характера и поступков Своих врагов, чтобы по крайней мере предостеречь от подражания им простые души. Его грозные обличения, подобно громам небесным, раскат за раскатом поражали их преступные головы. С Божественным спокойствием, но и со страшной торжественностью и с несокрушимой силой и властью Он произносит ту обличительную речь, которой всегда будут трепетать лицемеры.

Тогда Иисус начал говорить народу и ученикам Своим и сказал: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи, они заняли место законодателя Моисея, присвоили себе право истолкования Закона. Итак, все что они, оставаясь верными Закону Моисея, велят вам соблюдать, в чем они не превращают Закона, то соблюдайте и делайте. "Когда слышите слово все, говорит святой Иоанн Златоуст, не разумейте здесь всего Закона, как, например, постановлений о пище, о жертвах и тому подобном. Ибо как Он мог говорить теперь о том, что отменил еще прежде? Но под словом все разумеет Он предписания, служащие к исправлению нравов, улучшению образа жизни, согласные с правилами Нового Завета и освобождения от ига Закона. Почему же Он повелевает в жизни руководствоваться не законом Благодати, а законом Моисеевым? Потому что еще не время было говорить об этом прежде креста. Заметь, какое Он оказывает уважение к Моисею, желая снова доказать согласие Своего учения с Ветхим Заветом, когда и самых книжников повелевает почитать из почтения к Моисею: "на Моисеевом седалище сели," говорит Он. Так как же Он не мог представить их достойными доверия по их жизни, то предлагает законные побуждения, упоминая о кафедре и учении Моисея." Вместе с тем Спаситель желает "всячески показать Свое совершенное согласие с Отцом. Ибо если бы Он был противен Отцу, то противное говорил бы о Законе. Но вот Он предписывает оказывать такое уважение к Закону, что велит держаться его, не смотря на развращение учителей Закона. Спаситель особенно повелевает им соблюдать то, что наиболее споспешествует ко спасению, именно: не презирать учителей и не восставать против священников, и не только другим повелевает, но и Сам исполняет это. Ибо и у этих развращенных учителей не отнимает должного уважения, и таким образом подвергает их большему осуждению, а у слушающих Его учение отнимает всякий предлог к преслушанию, чтобы кто не сказал: я потому ленив, что учитель мой худ. Поэтому-то Спаситель, не смотря на развращение книжников, так твердо ограждает права их власти, что и после столь сильного обличения говорит народу: "все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте." Ибо они предлагают не свои заповеди, а Божии, которые Бог открыл через Моисея. И чтобы народ не подумал: мы должны слушать их и подражать им, для этого Спаситель прибавляет следующие слова: По делам же их не поступайте. И действительно, что может быть несчастнее того учителя, ученики которого тем только и спасаются, что не смотрят на его жизнь? Таким образом, мнимая честь законоучителей обращается в величайшее для них осуждение, когда жизнь их такова, что подражая ей, можно совершенно испортиться.

Святитель Филарет поучает: "Желайте искренно душеспасительного наставления, расположитесь принимать его с верой: силен и верен Бог, желающий всем спастись, и через недостойного наставника преподать вам совершенное наставление. Некоторые стараясь оправдать свою небрежную жизнь, думают найти себе оправдание в том, что иные наставники не так хорошо живут, как учат. Нет, самозваные судьи своих наставников, вы не найдете своего оправдания в нашем осуждении. Мы будет осуждены, если живем недостойно преподаваемого нами учения, но и вы также будете осуждены. И это за то, что осуждаете ближнего вопреки запрещению Самого Иисуса Христа, и за то, что не следуете святому учению, которое не перестает быть святым от того, что проходит через грешные уста."

"Смотри же, говорит святой Иоанн Златоуст, с чего начинает и чем усиливает Господь Свои обличения фарисеям: ибо они говорят, и не делают. И всякий преступник достоин обвинения, тем более тот, кто имеет власть учить. Такой заслуживает вдвое и втрое большее осуждение, во-первых, потому, что преступает закон, во-вторых, потому, что имея обязанность исправлять других, сам хромает и подвергает себя большему наказанию по важности сана; а, в третьих, потому, что он, как учитель, сильнее увлекает других к пороку своим плохим примером."

Далее Господь обвиняет фарисеев в том, что они жестоко поступают с людьми, вверенными их попечению: связывают бремена тяжкие и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, как на вьючных животных невыносимое иго самых разнообразных и многочисленных предписаний Моисеева Закона, принуждают народ исполнять все эти мелкие заповеди без всякого снисхождения к человеческим немощам, а сами не хотят и пальцем коснуться до возлагаемой на других ноши: а сами не хотят и перстом двинуть их. Они и знать не хотят, что добрый начальник всегда строг и взыскателен к себе самому, а к другим кроток и снисходителен. "Когда учитель, — говорит блаженный Феофилакт, — не только учит, но и делает, то он вместе с учащимися несет бремя и вмести с ними трудится. Но когда он возлагает на меня тяжкое бремя, а сам ничего не делает, то он еще более обременяет меня, показывая своим действием невозможность исполнить то, чему учит."

Смотри, — замечает святой Иоанн Златоуст, — как Спаситель еще более увеличивает обвинение книжников. Он не сказал: не могут, но не хотят; не сказал нести, но — перстом двинуть, т.е. не хотят даже и приблизиться, даже и прикоснуться. О чем же они особенно заботятся? К чему устремлены все их усилия? К тому, что возбранено Законом: "все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди;" если они кое-что и исполняют из Закона, то делают это не ради послушания Закону, но только из преступного тщеславия, чтобы люди видели их мнимое благочестие и славили их. Оставляя все важное, все существенно нужное в Законе без всякого исполнения, книжники и фарисеи в то же время хотят казаться исправными даже в мелочах: они выходят на молитву в своих длинных одеждах, особенно во время праздников, расширяют хранилища свои, нарочно надевают на свой лоб и левую руку против сердца необычайной величины кожаные ящички, в которых вложены выписки из Закона, и увеличивают воскрилия одежд своих, увеличивают кисточки, привешенные в честь Закона у плащей своих, чтобы это было для всех заметно.

Моисей повелел делать эти хранилища, эти воскрилия не для украшения, не для того, чтобы тщеславиться ими, а для того, чтобы эти вещи напоминали заповеди Божии и побуждали к добрым делам. Но истинно добрых дел у этих лицемеров не было, а такими пустыми и ничтожными вещами они гордятся! И везде эти тщеславные люди любят первенство: также любят предвозлежания на пиршествах, первые места за пиршественным столом, и председания в синагогах, где они всегда стараются занять места у самых кафедр, близ кивота, хранящего священные книги, — любят слушать и приветствия в народных собраниях, почтительные приветствия на торговых площадях, всегда наполненных народом. И чтобы люди звали их: учитель! Учитель!

"Увы, замечает блаженный Феофилакт, — понятны для нас слова Господа: убоимся же! Господь обличает фарисеев за то только, что они любят предвозлежания; но если только любящий осуждается, то чего достоин тот, кто все делает для этого?"

Может быть кто-нибудь сочтет все это за малость, — говорит святой Иоанн Златоуст, — но эти малости бывают причиной великих зол. От них разрушились целые города и церкви.

Фарисеями овладело тщеславие там, где особенно было им заповедано предохранять себя от тщеславия, т.е. в синагогах, куда они ходили учить других. На пиршествах это могло бы еще показаться не столь предосудительным, хотя и там учителю надлежало быть образцом, чтобы другие взирали на него с уважением. Он должен быть таков не только в церкви, но и везде. Говорит ли, молчит ли, обедает ли или что другое делает, он во всем должен показывать себя образцом, и в походке, и во взоре, и в одежде, и вообще во всем. Напротив фарисеи во всем показывали себя достойными осмеяния и стыда, стараясь гоняться за тем, чего следовало убегать."

Яд честолюбия силен и заразителен; страсть тщеславия волнует иногда и смиренные, на первый взгляд, сердца. Поэтому, когда речь дошла до причины всех зол, то есть, любоначалия и предвосхищения учительской кафедры, то Спаситель, обличая этот вопрос со все строгостью, восставая против него со всей ревностью и силой, обращается к Своим ученикам со словами предостережения: а вы не называйтесь учителями, не восхищайте этого звания, сами себе не ищите, не домогайтесь, чтобы вас звали учителями, и не вызывайтесь учить, когда вы не призваны к сему; а если и будете к этому призваны, если Бог поставит, если священный закон наречет вас учителями, и тогда не возноситесь званием, которое только по дару вам принадлежит, "ибо учительское достоинство в собственном смысле принадлежит одному Богу: первоначально и по праву ибо один у вас Учитель — Христос, все же вы — братья, и "один другого ничем не превосходит, потому что ничего не имеет своего," говорит блаженный Феофилакт, а потому и почитайте себя не более, как братьями тех, которые называют вас учителями. Объясняя эти слова Господа, святитель Филарет говорит: "как же скажут, может быть, и в Христианской Церкви некоторые называются учителями? Как и Апостол Павел называет себя учителем язычников? Как еще говорит он, что "иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в третьих, учителями"? (1 Кор. 12:28). Как все это согласовать? Не трудно согласить все это. Божественный Апостол без сомнения не погрешает, когда свидетельствует, что Бог положил в Церкви учителей, а потому не погрешаем и мы, почитая учителей Церкви, которое Бог поставил в это звание; и опять Апостол свидетельствует об истине, когда говорит: "я поставлен проповедником и Апостолом (истину говорю во Христе, не лгу), учителем язычников в вере и истине" (1 Тим. 2:7). Господь же не служение учительское уничтожает, не говорит: да не будет учителей. Это невозможно, т.к., когда есть ученики, — а все христиане есть ученики, и в начале не иначе назывались, как учениками, — то по необходимости должны быть и учителя, особенно после того, как единый Учитель вознесся на небо; и не о имени ревнует Тот, Кто превыше всякого имени; но наше мудрование смиряет, превозношение низлагает, дерзость обуздывает, своеволие отсекает, осуждает и запрещает, так сказать, самозванство в учительстве. Истинно духовные люди и достойные учителя, насколько можно, скрываются в числе учеников, и никогда по своей воле не умножают собой числа учителей. В Апостолах видим готовность проповедовать царство небесное: но не в одном из них не видим того, чтобы он сам себя представил к званию Апостола, не говорю, поставил себя к этому. Таким образом, если не искать, и даже убегать учительства есть отличительная черта достойных его: то искать и домогаться его есть признак недостойных."

И отцом себя не называйте никого на земле, говорит Господь, ибо один у вас Отец, который на небесах. Это не значит (святой Иоанн Златоуст), чтобы никого не называть отцом, но чтобы знали, Кого собственно называть отцом. Ибо как учитель не есть учитель в первоначальном смысле, так и отец. Один Бог есть виновник всех учителей и отцов. "Господь не возбраняет почтения к родителям (блаженный Феофилакт), особенно же к духовным отцам, но возводит нас этим словами к познанию истинного Отца, т.е. Бога, поскольку отец не в собственном смысле есть Бог, а плотские родителяи не суть виновники бытия, и только содействователи и слуги Божии." И еще раз Господь подтвердил: и не называйтесь наставниками, не домогайтесь названия наставников, ибо один у вас наставник — Христос. Святой Иоанн Златоуст замечает: "не сказал: Я наставник, подобно как и прежде не сказал — что вы думаете обо Мне?, — но что вы думаете о Христе?" Таким образом, в самом образе выражения показывая образец смирения, Господь дает и прямой урок этой великой добродетели Своим ученикам, дает общий закон для всех христианских учителей и наставников, для всех Своих последователей: Больший из вас, кто призван быть первым, быть для других учителем, начальником и отцом, тот пусть забудет о своем первенстве, пусть считает себя только послушником Божиим и со страхом проходя свое служение, как Богом возложенное на него послушание, да будет всем вам слуга, "да будет слугой, говорит Филарет М. М., а не властителем учения и учеников." Гордость и превозношение противны Богу, и потому Бог смиряет гордых: ибо кто возвышает себя, сам себя возносит, тот унижен будет: и обратно — а кто унижает себя, тот возвысится. "Ничто не может сравниться со смирением, говорит святой Иоанн Златоуст. Видишь ли, как Он здесь ведет слушателя к делам совершенно противоположным гордости: ибо не только запрещает искать первенств, но и предписывает избирать последнее место."

После предостережения ученикам от подражания фарисеям, Господь обращает Свое грозное слово уже прямо к самим фарисеям. Подобно древним пророкам в повторяющихся восклицаниях Он грозит им страшными неизбежными карами суда Божия за их нечестие и пороки. Гласом Судьи всей Земли он изрекает им восьмеричное горе, обнажая и поражая всю мерзость из внутреннего запустения. Первое горе Он возглашает им за ложное толкование Закона Божия и Священного Писания, за извращение самого духа Закона Божия, через что они и себе и другим затворяли царство небесное, Второе горе — за ненасытное корыстолюбие, прикрываемое лицемерной набожностью. Третье горе — за развращение и погибель тех, кого они обращали к вере из язычников. Четвертое горе — за то, что они извращали смысл клятвы, и делали это ради корысти. Пятое горе за то, что не хотели понимать самого духа Закона, и, исполняя неважные предания своих старцев, забывали заповеди Божии о правде, милости и верности Божию Закону. Шестое горе — за то, что слишком много заботились о внешних омовениях и очищениях и вовсе не думали о душевной чистоте. Седьмое горе за то, что по душе были мертвы для доброделания, и это омертвение и неплодие прикрывали лицемерным благочестием. Восьмое и последнее горе — за их упорную ненависть к посланникам Божиим, пророкам, которую лицемеры скрывали от глаз народа под видом усердия к украшению их гробниц. В заключение этих, поистине громоносных обличений, Господь наш, воспламенившись праведным гневом, называет фарисеев змеями, порождениями ехидны: эти пресмыкающиеся, внушающие каждому ужас и омерзение, могли служить народу вполне понятным образом пронырливых, лукавых и злобных врагов Господа, заражавших ядом лжеучения простые души.

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, воскликнул он, что затворяете, делаете недоступным Царство Небесное человекам! Бог отверзает двери этого царства для всех, Бог всех зовет в него, но вы стоите в дверях: ибо вы сами не входите и хотящих войти не допускаете! В угоду своим страстям вы извратили понятие о Мессии и Его царстве; присвоив себе право толковать Закон, вы взяли ключ разумения Писаний, и исказили их чистый смысл измышленными преданиями; вы упорно отвергаете Меня! Злобно клевещете на Меня, называя ядцей и винопийцей, льстецом и другом мытарей и грешников, богохульствуя, будто Я совершаю чудеса силой князя бесовского... Многие из народа готовы уверовать в Меня, готовы войти в царство небесное, но вы смущаете их совесть, на вас они смотрят как на учителей, Богом поставленных, они ждут вашего слова и колеблются, и остаются за дверями Моего царства... Многие жаждут истины, жаждут спасения, но видят ваше лицемерие, вашу ложь в жизни, вашу алчность и пустосвятство, и соблазняются, вы как противники Божии сами нейдете и другим затворяете двери рая Божия... Вас по справедливости должно назвать язвой народа, губителями, а не учителями!.. А сколько зла творите вы ближнему в угоду своей ненасытной алчности и тщеславию!

Горе вам книжники и фарисеи, что поедаете домы вдов, — мало вам людей богатых, вы не щадите и бедных, ложью и обманом отнимаете у беспомощных вдовиц последние крупицы, вместо того, чтобы облегчить их бедность. И что всего возмутительней, это хищничество прикрывается самым низким лукавством, лицемерно долго молитесь, напоказ, и этой мнимой набожностью входите в доверие простых людей, особенно женщин, и бессовестно, под предлогом благочестия, обираете их, издеваясь над простотой! "Если всякий, делающий зло, заслуживает наказание, — говорит святой Иоанн Златоуст, то какому же жестокому наказанию подвергнетесь вы, принявши на себя образ благочестия и употребляющие его для прикрытия своих злых дел!"

За то примете тем большее осуждение. Вам следовало бы помогать бедным вдовицам, а вы их же обижаете. И в то же время вы стараетесь выставить себя ревнителями славы Бога Израилева: горе вам, книжники и фарисеи, что обходите море и сушу, не щадите никаких трудов, дабы обратить хотя одного чужестранца язычника в свою веру, но и после всех ваших трудов и усилий вы не умеете сберечь обращенного: и когда это случится, когда он сделается иудеем, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас, развращаете его примером своей лицемерной жизни, делаете достойным сожжения в геенне, вдвое худшим вас самих! Он становится вовсе неспособным к познанию истины Божией и гибнет на веки... И этой гибели вы сами содействуете, извращая заповеди Божии, научая его обходить Закон Божий.

Горе вам вожди слепые, вы беретесь указывать другим путь в царство небесное, а сами этого пути не видите. До каких нелепостей в мышлениях доходите вы, например, которые говорите: если кто поклянется храмом, то ничего; это по вашему ничего не значит, — можно, будто бы, изменить такой клятве; а если кто поклянется золотом храма, золотыми украшениями храма, золотыми сосудами, священными принадлежностями его, или золотом, которым покрыты врата и разные части храма, или наконец, тем золотом, которое находится в сокровищнице храма, — то такой человек повинен, обязан непременно сдержать свою клятву, а если не сдержит, то должен быть наказан как клятвопреступник. Безумные и слепые! Что больше: золото или самый храм, освящающий золото? Неужели вы не понимаете, что потому и делается золото священным, что оно находится в храме, — не безумно ли считать более священным то, что само имеет нужду в освящении от храма, чем храм, его освящающий? И также вы говорите: если кто поклянется жертвенником, на котором приносятся жертвы и всесожжения, то ничего, по вашему — ничего не значит; если же кто поклянется даром, который на нем, жертвой которая на нем, то повинен, обязан представить в храм то, чем клялся: вола, овцу или другое что приносилось в жертву. Безумные и слепые! Что больше: дар, или жертвенник, освящающий дар? От жертвенника получает освящение жертва: следовательно, жертвенник важнее и священнее, чем дар, освящаемый от него. И ради чего это лукавое разделение клятв на важные и неважные? Это для вас выгодно. И вот, из-за своих корыстных расчетов вы так исказили смысл всякой клятвы, что забыли самое главное: дело не в вещи, — человек призывает Самого Бога во свидетели своей правоты и искренности, а потому всякая клятва, чем бы то ни было священным, имеет одинаковую силу: итак, клянущийся храмом клянется не только им, но и живущим в нем Самим Господом Богом, так что клянущийся храмом клянется самим небом: и клянущийся небом клянется престолом Божиим, как местом особого присутствия Божия, и сидящим на нем во всем величии, славе и свет неприступном.

В Ветхом Завете дар освящался на жертвеннике. В Новом Завете алтарь святится от Даров, ибо по Божественной благодати хлебы прелагаются в самое Тело Господне. (Блаженный Феофилакт).

О как вы изобретательны на эти ничтожные мелочи, лишь бы только вам не делать главного, самого важного в Законе! Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры! Закон повелевает посвящать Богу десятую часть уродившегося скота, плодов земных и подобного, но ничего не говорит о травах, а вы придумали давать десятину даже с кухонных трав: что даете десятину в пользу храма с мяты, аниса и тмина, растущих в ваших садах, и, соблюдая такие мелочи, точно в Законе не предписанные, оставляете без исполнения важнейшее в Законе, самые важные постановления в Законе, а именно: суд, справедливость в разбирательстве судебных дел, милость, снисходительность к бедным и несчастным, и веру, верность Богу и Его святому Закону. Я не укоряю вас за эти мелочи, но вы поставили их на первое место; сие, т.е. суд, милость и веру, надлежало делать со всем усердием, хотя и того не оставлять. Вожди слепые, пустосвяты, напрасно хвалящиеся своим всезнанием отцеживающие комара, а верблюда поглощающие! Вы с болезненной мнительностью заботитесь о том, чтобы не нарушить какого-либо предания своих старцев, будто оцеживаете из напитка попавшего в него комара, и в то же время не хотите вовсе замечать самых важных требований Закона — поглощаете, по пословице, верблюда! А если человек забывает это главное, то нет ему никакой пользы от соблюдения маловажных предписаний. Вы останавливаетесь на этих мелочах, на одной внешности, забывая совершенно о внутреннем, важнейшем: горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они эти скляницы и блюда полны — наполнены у вам ястиями и питиями, которые приобретены от хищения и неправды. Что пользы в том, что вы так заботливо стараетесь о чистоте посуды при вашем столе?

Фарисей слепой! Ты совсем не думаешь о том, что имеешь нужду в исправлении; мало того: ты считаешь себя вправе даже других исправлять. Опомнись, очисти прежде внутренность чаши и блюда, сделай так, что пища в блюде твоем и питье в чаше твоей были приобретены не хищением и неправдой, а честным трудом, загради потоки в источнике, — и тогда только уже само собой произойдет то, чтобы чиста была и внешность их. Иначе не поможет тебе наружная чистота. Твоя собственная внутренность, твоя душа полна всякой нечистоты. "Ты стараешься сделать благолепной внешность сосуда, говорит блаженный Феофилакт, т.е. внешность твоего существа, между тем как внутренность твоя полна нечистоты." "Если в блюде важно внутреннее, то тем более в тебе самом" (святой Иоанн Златоуст).

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры! Вы считаете осквернением прикасаться к гробницам умерших; вы каждый год нарочито подбеливаете их — не ради красоты, а чтобы означить для приходящих место их, чтобы они, как-нибудь нечаянно не прикоснулись к ним: но того не подозреваете, что сами вы уподобляетесь этих окрашенным гробам, обеленным, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты! Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри, в своей душе, в своем сердце, исполнены лицемерия и беззакония!

С восточного двора храма, где Господь произносил Свою грозную речь на фарисеев, открывался вид на долину Кедронскую; так по склонам горы Елеонской, находились гробницы пророков; самая южная гробница и теперь известна под именем пророка Захарии. Смотря на эти памятники и перенося Свой взор от одной гробницы к другой, Господь начал говорить опять: горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам, стараясь всем показать, будто усердно чтите память своих ветхозаветных страдальцев за истину и добродетель, и украшаете памятники праведников, притворно осуждая отцов своих, которые избивали пророков, и говорите: "если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков." О если бы это было искренно, если бы вы действительно стыдились преступлений своих отцов, если бы от сердца чтили память убитых ими пророков, если бы от чистого сердца украшали вы их гробницы! Это было бы действительно дело доброе, ибо между костями пророческими есть кости чудотворящие, каковы были кости пророка Елисея, одно прикосновение к которым воскресило мертвеца, — но вы об этом вовсе не думаете, и тут у вас одна ложь, одно низкое лицемерие! Вы зиждите гробы пророков: какая в том польза, когда сердце ваше есть вертеп вражды и смерти, когда — "гортань их — открытый гроб" (Пс. 5:10) для убийственной клеветы против Меня, Господа пророков? Неужели вы удержались бы от убийства рабов Моих, когда уже решили в своем сердце убить Меня? Нет, в своих сердцах вы соглашаетесь со своими отцами, вы продолжаете их дело: они избили пророков, а вы строите им гробницы, "как бы хвалясь этим убийством, как бы опасаясь, чтобы память о такой их дерзости с течением времени не погибла вместе в разрушившимися памятниками," вы по доброй воле сделали себя наследниками неправды и беззаконий своих отцов, вы ставите себе в честь их дерзость!... Таким образом, вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья не по плоти только, но и по духу тех, которые избили пророков, что и вы способны быть, и действительно скоро будете убийцами, и уже не пророков, а Самого Господа пророков, — будете убийцами Мессии Христа! Дополняйте же меру отцов ваших! Превосходите отцов ваших в злодеяниях, в пролитии невинной крови! Переполняйте меру долготерпения Божия!

Змии, порождения ехидны! Вы хвалитесь: "отец у нас Авраам," — нет, не Авраам отец ваш, — вы злые дети злых отцов, и еще злее, еще хуже своих отцов!...

Как убежите вы от осуждения в геенну? Ничто не спасет вас, развратных, жаждущих крови неповинной! Если же ни суд, ни геенна не устрашают вас, если гибель ваше неминуема, если вы уже должны понести возмездие за все кровопролития, то посему, вот, Я, воплощенная Премудрость Божия, посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников, посылаю Моих Апостолов, этих некнижных, но истинных мудрецов и книжников, посылаю, хотя вперед знаю, что вы и их не пощадите: и вы иных убьете (как и были убиты первомученик Стефан, Иаков Заведеев и др.), и распнете (как был распят Симеон, сродник Господень по плоти), а иных будете бить в синагогах ваших (как не раз били Апостолов и в Синедрионе, и в синагогах), и гнать из города в город (все это сбылось над прочими Апостолами Христовыми). Зависть, это болезнь дьявольская, так овладела вашими сердцами, что вы никого из праведников не щадили, не пощадите и Моих Апостолов. Да придет на вас, которые ничем не вразумились, падет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови, первого на земле мученика, Авеля праведного, убитого по зависти братом родным, до крови Захарии, сына Варахиина, которого вы убили — беспощадно, кощунственно вы дерзнули убить не где-либо в ином месте, а самом храме, между храмом и жертвенником.

"Но для чего мне говорить о наказании отцов ваших, — вы, которые произносите осуждение на отцов ваших, сами не поступаете ли хуже их? — вопрошает святой Иоанн Златоуст. Вы сами уже произнесли на себя приговор: "злодеев предаст злой смерти." И все пророки облачали вас, что вы кровь мешаете с кровью, что вы —"мужи кровей," а потому — истинно говорю вам, все сие придет на род сей, непременно изольется чаша гнева Божия, и изольется скоро. Вы продолжаете беззаконничать не смотря на все угрозы и предостережения, и потому неотменно придет мщение Божие на ваши преступные головы за всю неповинно пролитую кровь!...

Господь недавно плакал, смотря на Иерусалим при Своем торжественном входе в него; и теперь в Его словах опять слышатся слезы глубокой скорби о несчастном городе. "Это голос милосердия, сострадания и великой любви, — говорит святой Иоанн Златоуст. Как будто перед любимой женщиной, которую постоянно любили, но которая презрела любившего ее и через то заслужила наказание, Он оправдывается тогда, когда намерен уже был поразить казнью." Господь воскликнул: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Не смотря на все твои тяжкие преступления, Я не перестал любить тебя, — напротив: сколько раз Я хотел собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, сколько раз Я приходил сюда, в этот город, учил, творил чудеса, чтобы обратить живущих здесь к Себе, чтобы они признали Меня своим Мессией и вступили в Мое царство, — Я желал всех обнять Моей любовью, всех согреть Моей благодатью, но все было напрасно: и вы не захотели! Вы сами не захотели воспользоваться Моими благодеяниями, сами отвернулись от Меня, — смотрите же: себя и вините в своих несчастьях: се оставляется вам дом ваш пуст! Я уже не называю этого храма Моим домом. Я отрекаюсь от него: с этого дня он уже не Мой, а ваш! Я не буду более заботиться о нем, хранить его, он будет скоро опустошен, разрушен, сожжен, а с ним запустеет и Иерусалим, и вся ваша земля Богом оставленная... ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, не услышите более Моего спасительного призыва, день милосердия прошел для вас, и Я буду вашим грозным Судьей. Вы не увидите Меня, доколе настанет и для вас, в конце времен, пророками предсказанный час, когда войдет в царствие Божие полное число язычников, и вы раскаетесь в своем неверии и ожесточении, познаете Меня, своего Избавителя, пока не воскликните: благословен грядый во имя Господне! Если же и тогда кто из вас останется в своем неверии и ожесточении, то будет еще великий день, последний день мира, день Моего страшного Суда, когда Я приду во славе Моей, с Ангелами и всеми святыми, когда узрят Меня, восплачутся все племена земные, — тогда, наконец, невольно и самый неверующий признает во Мне ныне отвергаемого Мессию, и хотя пожелал бы воскликнуть: "благословен грядый," но будет уже поздно...

С этими словами Господь вышел из внутренних притворов храма во внешние, — говорит архиепископ Иннокентий, — как бы желая показать, что исполнение последней угрозы началось теперь же: и вышед Иисус шел от храма... После сего Он уже не был в храме.

Такие беседы, как эта, не остаются без действия и произносятся только теми, кои на то пришли в мир, чтобы свидетельствовать истину и умереть за нее. Так никто еще и никогда не говорил в храме Иерусалимском, в присутствии народа. Обличения самого Исаии и Иеремии представляются не столько сильными в сравнении с этими обличениями Иисуса Христа. Все, в чем Господь при разных случаях упрекал книжников, собрано теперь в одно. После сего гордые лицемеры не могли простить своему Обличителю: смерть, смерть жестокая будет с их стороны ответом!

Для народа такое обличение книжников было весьма нужно. Он должен был, наконец, увидеть причину своих бедствий, узнать, кто его ведет и в какую бездну. Время пощады кончилось. Не желая преждевременно колебать существующий порядок вещей, Господь доселе не раскрывал всей низости характера народных учителей; иногда поддерживая даже важность их сана, и теперь велел слушать, чему они учат. Но, показав мудрое снисхождение, надлежало показать и неумытную строгость, и она показана! Ни одна страсть не оставлена без обличения, ни одно заблуждение без упрека. Все выставлено в таком свете, что нельзя было не видеть истины. Паче же всего — низкий характер книжников, их лицемерие и невежество изображены так живо и сильно, как только может изображать язык человеческий. И все это было тем разительнее для слушателей, что Иисус Христос говорил уже не как обыкновенный учитель, а как Мессия, отвергнутый синагогой и упрекающий ее за неверие и убийство пророков и предсказывающий бедствия, за сим неминуемо грядущие. Как прежде в Евангельских блаженствах, Он указал спасительный путь к царству небесному, вещая с кротостью небесного Учителя, так теперь, в конце Своего земного служения, Он показал тот гибельный путь, которым следуют нераскаянные и ожесточенные враги Его."

Размышляя о словах Господа: "се, оставляется вам дом ваш пуст," святитель Феофан-затворник говорит: "сколько милостей явил Господь Иерусалиму, то есть, всем Иудеям! И, наконец, таки вынужден был сказать: "се оставляется вам дом ваш пуст." Известно все, что из этого вышло: иудеи до сих пор бездомны. Не бывает ли подобного и с душой? Печется о ней Господь и всячески ее вразумляет; покорная идет указанным путем, а непокорная остается в своем противлении Божию званию. Но Господь не бросает ее, а употребляет все средства, чтобы ее вразумить. Возрастает упорство: возрастает и Божие воздействие. Но всему мера. Душа доходит до ожесточения, и Господь, видя, что уже ничего более сделать с ней нельзя, оставляет ее в руках падения своего, и гибнет она подобно фараону. Вот и возьми всякий, кого борют страсти, себе отсюда урок, что нельзя безнаказанно продолжать поблажку до конца. Не пора ли бросить, и не по временам только себе отказывать, а сделать уже решительный поворот? Ведь никто не может сказать, когда преступит границу. Может быть — вот-вот и конец Божию долготерпению"...

Страшная угроза, изреченная Иисусом Христом против храма, не могла радовать душу израильтянина и отозвалась чем-то ужасным для Его учеников. Печально шли они за своим Учителем, когда Он покидал этот храм. Не смотря на общее тогда ожидание всяких бедствий перед пришествием Мессии, апостолы, как истинные иудеи, никак не могли примириться с мыслью, что этот великолепный храм, эта заветная святыня Израиля, будет разрушен. Иудеям казалось, что это разрушение было бы оскорблением славы Самого Господа Бога, погибелью иудейской веры и народа Божия. И сему-то самому храму предсказывается теперь запустение, и кем же? Самим Мессией, Который притом отрекается от него, оставляет его навсегда... Ученики, по выходе из храма, невольно остановились, чтобы бросить на него последний тоскливый взгляд: прекрасное здание храма после скорбного предсказания Христова, казалось еще лучше, еще прекраснее. Камни, из которых он был построен, были целыми глыбами красного и белого блестящего мрамора. Его кровли были покрыты полированным золотом, которое так блестело на солнце, что ни одна птица, как говорили, не могла сесть на эту кровлю, потому что не могла вынести ее ослепительного блеска. Эти великолепные притворы, эти граненые колонны, эти огромные золотые кисти винограда, величиной с человеческий рост, висевшие над золотыми вратами, — каждый замечательный предмет, мимо которого проходили ученики Христовы, — все останавливало теперь на себе их взоры. Их сердце сжималось жалостью к этому храму, обреченному на разрушение; они не смели сомневаться в истине слов своего Божественного Учителя; но им хотелось думать, что они не так поняли предсказание своего Учителя; им, как детям, хотелось чтобы Учитель вместо ужасных предсказаний и гнева на Иерусалим, обратил побольше внимания на великолепие храма, спас его, если можно, от гибели, от разрушения, и обратил потом в Свою собственность, как Мессия. Один из них, вероятно Петр, не мог удержаться, чтобы не выразить вслух своего удивления чрезвычайной огромности камней, красоте и прочности всего здания.

Учитель, воскликнул он, посмотри, какие камни и какие здания! Подошли и другие ученики: и приступили ученики Его, чтобы показать Ему здание храма, все дары, которыми были украшены столбы и стены многочисленных притворов храма. Ученики как бы так говорили: неужели все это должно погибнуть? И Господь остановился, посмотрел на предметы, которым удивлялись ученики; им даже показалось, что Он разделяет их мнение о великолепии храма, что Он даже сожалеет о нем; но в ту же минуту, вопреки их ожиданиям, Он еще сильнее и яснее подтвердил прежнюю угрозу против храма: Иисус же сказал им: видите ли все это? — все эти великие здания? Истинно говорю вам: нет на земле ничего истинно великого, истинно прекрасного в делах человеческих, если на них не будет Божия благословения. А люди сделали из сего дома Божия вертеп разбойников: как же пребудет на нем Божие благословение? Не останется здесь камня на камне: все будет разрушено. Не останется и следов этого великолепного храма!...

Решительность и сила, с которой произнесены были эти слова, звучали как непреложный приговор вечных судеб. И страшный приговор исполнился во всей точности спустя 36 лет после произнесения Господом этого пророчества. Когда Иерусалим был взят Римлянами, его храм был превращен в развалины. Напрасно римский полководец Тит хотел сохранить храм для славы римского имени: Господь судил иначе. Напрасно этот военачальник, сам бросившись тушить пожар храма, приказывал сотникам убивать непокорных воинов: они не хотели слушаться, не хотели гасить пламени. Тит вынужден был удалиться, и храм был истреблен огнем. Все было сравнено с землей и плуг в прямом смысле слова прошел по развалинам некогда славного здания. Напрасно Иулиан отступник, спустя 300 лет, пытался восстановить храм иудейский, чтобы посмеяться над великим пророчеством Христовым: по его приказу тысячи иудеев со всех сторон света стекаются в Палестину; начинают разрывать основание храма; богатейшие женщины своими руками копают священную землю, усердие доходит до восторга: все напрасно! Из земли вдруг вырываются множества огненных шаров, которые и прогоняют работающих. То же явление грозное, нестерпимое, повторяется всякий раз, когда начинается прерванная работа, и строители храма, подобно строителям вавилонской башни, рассеиваются, собственным опытом свидетельствуя, что развалины этого храма находятся в распоряжении не кесарей земных, а Царя Небесного, предназначившего их свидетельствовать о славе Сына Своего... Приговор Господа остается в силе даже днесь. Ученые люди спорят, в каком именно месте стояло Святое святых, и только близ мечети Омаровой, стоящей на месте величественных зданий храма Соломонова, есть остаток древних стен — оснований храма: сюда раз в год, собираются к этим жалким остаткам древнего величия Иерусалима, иудеи, и со слезами и воплями обнимают эти камни, как бы желая исполнить слова пророка (Пс. 101:15)...

С печальными мыслями и скорбными чувствами апостолы последовали за Господом из храма. Они не смели более нарушать безмолвия своего Учителя, молча взошли на одну из высот Елеона, которая была прямо против храма. На вершине горы все остановились: Господь сел отдохнуть. Не без чувства страха ближайшие и наиболее возлюбленные Господом из апостолов, Петр, Андрей, Иоанн и Иаков, свидетели самых сокровенных деяний Учителя, пользуясь отдалением прочих, подошли к Нему, и видя, что взоры Его устремлены на храм, решились предложить Ему томивший их вопрос: когда же сидел Он на горе Елеонской, то приступили к Нему ученики наедине и спросили: скажи нам, когда это будет! И какой признак Твоего пришествия и кончины мира? "Наедине приступили, говорит святой Иоанн Златоуст, потому что имели намерение спросить о столь важных предметах. Ибо они нетерпеливо желали узнать о дне Его пришествия, так как сильно желали видеть ту славу, которая будет причиной бесчисленных благ." Притом они были так уверены в неизменности ветхозаветных учреждений, что два события: разрушение храма и кончина мира в их мыслях соединялись в одно. Господь не благоволил дать прямой ответ на их вопрос. Позднее, после воскресения, Он сказал им прямо, что не их дело знать времена и лета, которые Отец Небесный положил в Своей власти; а теперь дал только ясно понять, что Его второе пришествие и кончина мира последуют очень не скоро после разрушения Иерусалима. Он ясно сказал, что напрасно иудеи думают, будто Мессия придет освободить их святой город: Иерусалим не избежит суда Божия за свои грехи. Одной чертой Он означает продолжение времени между судом над Иерусалимом и судом над миром, но как далеко простирается эта черта — Ему единому известно. Иерусалим, сказал Он, будет попираем язычниками, как пленник попирается победителем, до тех пор, пока не окончатся "времена язычников." Этого указания, хотя неопределенного, было достаточно, чтобы предостеречь учеников от многих искушений и бед.

Для них наступало время разлуки с Господом, после которой они должны были сделаться учителями и вождями всех верующих, всей Церкви Христовой. А первые христиане во всех скорбях своих находили утешение в ожидании скорого пришествия Христова. Необходимо было предостеречь их, чтобы их не вовлек в обман какой-либо лжехристос, чтобы несбывшееся ожидание скорого пришествия Христова не охладило их веры и не погасило надежды, не потрясло самых оснований Церкви Христовой. И эти предостережения, эти указания Господь дает в Своей пророческой беседе о разрушении Иерусалима и последних днях мира. Оба эти события в речи Господа изображаются как бы на одной картине: многие события отдаленнейшие, имеющие совершиться при конце мира, представляются как бы современными разрушению святого города, и это потому, что суд Божий над Иерусалимом был прообразом, предзнаменованием грядущего последнего суда Божия над миром. Тогда окончились судьбы Церкви ветхозаветной, а в последнем страшном суде Божием завершатся судьбы Церкви новозаветной. Связь этих двух великих событий неразрывная, а потому и в пророческой речи Господа они изображаются нераздельно, так что иногда трудно с точностью определить: к какому именно событию относятся те или другие слова Господа, и не все, даже древние толкователи одинаково объясняют некоторые изречения Иисуса Христа и сами указывают на это разность. Должно помнить при этом, что перед очами Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день, — Главные мысли этой речи, ее основной тон заключается в четырех наставлениях: "Берегитесь!" "Смотрите!" "Терпите!" "Молитесь!"

Иисус сказал им в ответ: вы не напрасно заботитесь о будущем: по разлучении со Мной вас действительно ожидают многие искушения и соблазны. Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас касательно Моего второго пришествия. Скоро Я отойду к Моему Отцу; тогда ложь и обман усилятся до того, что явятся самозванцы лжехристы: ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: я Христос, настали времена Мессии: Немало найдется и таких, которые поверят им и обольстятся: и многих прельстят. Но вы не ходите вслед их — берегитесь! — Это пророчество Господа сбылось вскоре после Его вознесения: явилось много лжехристов обольстителей. "Страна иудейская, говорит историк Иосиф Флавий, была полна чародеями, которые водили народ в пустыни, чтобы там показывать чудеса, производимые будто бы силой Божией." Таковы были: Досифей самарянин, называвший себя христом, Симон-волхв, тоже самарянин, хотевший купить за деньги дары Духа Святого и дерзко споривший с апостолом Петром; Менанд, ученик Симона, Февда, который увел за собой множество иудеев на берег Иордана, обещая разделить воды подобно Илии и Елисею; какой-то египтянин, упоминаемый в книге Деяний Апостольских, и другие.

"Война, говорит Господь, будет двоякого рода: со стороны обольстителей и со стороны врагов; но первая гораздо жестче, потому что откроется при обстоятельствах смутных и ужасных, когда люди будут находиться в страже и смущении" (святой Иоанн Златоуст).

Также услышите о войнах и военных слухах, смотрите, и как бы не были страшны эти слухи, не ужасайтесь: ибо надлежит всему тому быть. Не бойтесь, что при этом смятении прекратится проповедь Евангелия; все, что сказал, сбудется без всякого вреда для нее. "Если бы события происходили случайно, говорит митрополит Филарет Московский, то нельзя было бы поставить предел страху; но когда знаете, что все события, не только благоприятные, но и могущие потревожить и устрашить, каковы "войны и военные слухи," бывают, как "надлежит быть," под невидимым управлением Промысла Божия, в направлении к благим целям Божеского мироправления, тогда хотя бы все народы мира восстали, чтобы устрашить вас, этот страх, если уповаете на Бога, может быть так мал, как малы перед Богом все народы, а они, по слову пророка, — "как капля из ведра или как пылинка на весах." Итак, храните веру, правду, упование на Бога, и не будьте боязливы, вверяя себя Божию Провидению." "Смотрите, не ужасайтесь: ибо надлежит всему этому быть." Святитель Филарет Московский замечает: "ум пытливый может сказать: каким образом "надлежит быть" и таким событиям, как брани, бедствия, страдания даже лучших из людей, и это под управлением премудрого, праведного и благого Провидения? Это возражение может показаться сильным, но в самом деле оно только дерзновенно: потому что через него земной прах пытается взлететь на небо, судить Творца и Судию мира и постигнуть тайны Его мироправления. Дадим совопроснику краткий ответ. Не слышал ли ты, что Христос о бранях и бедствиях Своих последователей сказал: "надлежит всему тому быть"? Можешь ли сомневаться в том, что Христос есть самая Премудрость, самая Правда, самая Благость? Как же можешь сомневаться и в том, что, если чему, по Его предусмотрению, под Его владычеством, "надлежит быть," то непременно бывает и будет сообразно с премудростью, правдой и благостью? Можешь это усмотреть и в самых событиях, если будешь смотреть чистым оком."

"Господь говорит о тех войнах, которые имели быть в Палестине, а не во всех местах вселенной. Ибо какая нужда до них ученикам Его?" замечает святой Иоанн Златоуст.

Но это еще не конец, не вдруг после этого настанет конец храму и городу. Придут бедствия еще большие: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры — голод и мор — и землетрясения по местам и великие знамения на небесах будут. Но и эти ужасы, которые многими будут приняты за решительный признак пришествия Мессии, на самом деле будут только началом болезней рождения, первыми родовыми муками грядущих великих бедствий. Все же это начало болезней.

"Господь предсказывает все это, говорит святой Иоанн Златоуст, в удостоверение того, что и Сам Он восстанет против иудеев и будет воевать против них гладом, язвой, землетрясением; Он Сам попустит быть войнам и все это не просто случится, а по гневу Божию. Поэтому говорит, что это произойдет не случайно или внезапно, но со знамениями."

И все это исполнилось в точности. Перед разрушением Иерусалима, повсюду были смуты и раздоры. Возмутившись против Римлян, Иудеи перессорились между собой и прежде сражения со врагами их кровь полилась от междоусобий. В Риме, по смерти Нерона, в полтора года сменились три императора, и каждая смена сопровождалась возмущениями войска и народа. Слухи об этих возмущениях доходили до Иудеи, и житель Иерусалима мог подумать: везде кровопролития: настали последние времена! В книге Деяний мы читаем, что пророк Агав предсказывал голод в Иудее, который и был, по словам Иосифа Флавия, так силен в Иерусалиме, что множество народа умерло от него. С 41 по 45 год от Рождества Христова, следовательно, спустя 7 или 10 лет по вознесении Господнем, был четыре раза голод в Риме, Греции и Палестине. Были и опустошительные язвы, как пишут историки тех времен (Иосиф и Тацит). Были и землетрясения от которых разрушены города: Смирна, Хиос, Милет и Самос. Кроме этих бедствий Господь являл особенные чудесные знамения Своего правосудия над Иерусалимом: целый год над ним виднелась комета на подобие меча, в храме ночью замечался свет дневной; от коровы, веденной на жертву в праздник опресноков, родился агнец; восточные врата храма обитые медью отворились в полночь сами собой, тогда как обыкновенно их с трудом могли отворить двадцать человек; в облаках представлялись колесницы и войска в день Пятидесятницы, при входе священников в храм, слышен был необычайный шум и, наконец, раздельный голос: "прейдем отсюда!" так точно исполнилось слово Господа: "будут большие землетрясения по местам, и глады и моры, и ужасные явления и великие знамения с неба" (Лк. 21:11). Господь сравнивает все эти бедствия, все эти страшные знамения с муками рождения по их тяжести и чувствительности. Предсказывая их, Он говорит ученикам: не бойтесь этих бедствий, они неизбежны по судьбам Божиим. Прежде всего того вам самим грозят великие опасности: будьте мужественны! Еще до начала всеобщих бедствий вы успеете испытать на себе все роды злоключений. При всей вашей невиновности на вас обратится ненависть всех народов, злоба иудеев и язычников. Тогда возложат на вас руки, и будут гнать вас, будут предавать вас на мучения, поведут пред царей и правителей, будут бить вас, заключать в темницы. В слепом исступлении от предрассудков самые близкие сродники: родители, братья, друзья, сделаются вашими гонителями, предателями, убийцами: и будут убивать вас; и вы будет ненавидимы всеми народами, но и при этом радуйтесь, ибо все это будете терпеть за имя Мое. Самое имя ваше: христианин будет ненавистно для иудеев и язычников; но не унывайте: над вами будет промысл и любовь Отца Небесного, без Его всемогущей воли не упадет с вашей головы ни один волос.

И тогда соблазнятся многие и отпадут от веры; больнее и опаснее всех гонений будет то, что в это время любовь охладеет даже между своими, откроются раздоры и вражды, явятся изменники и предатели даже между присными в вере: и друг друга будут предавать, отрекшись от веры будут предавать оставшихся верными из угождения гонителям, будут указывать на своих прежних братьев, на их жилища и убежища, дабы гонители могли и тех — или соблазнить, или мучить и убивать.

И возненавидят друг друга, отвергшиеся от веры будут ненавидеть твердо пребывающих в вере, ибо последние своей твердостью будут обличать их измену.

И многие лжепророки восстанут, как в среде самих верующих, так и среди иудеев. И прельстят многих своими лжеучениями и ересями. Взаимное доверие умалится, дружба и любовь оскудеют.

И по причине умножения беззакония, испорченности нравов, во многих охладеет вера: чем больше будет грехов, тем меньше будет любви, так что и самая вера подвергнется затмению. Будут времена тяжкие, но вы, избранные Мои, должны искупать души терпением: претерпевший же до конца спасется. Сохранивший веру, не смотря на все искушения, будет спасен.

Все эти предсказания Господа исполнились на апостолах и верующих первых времен христианства; но все это еще повторится в большей мере в последние времена мира пред вторым пришествием Господа Иисуса Христа.

Дерзайте, говорит Господь: сколько бы и кто бы не преследовал вас, дело Божие не может быть остановлено или замедлено: прежде чем решится судьба Иерусалима и народа иудейского, гонимое Евангелие царствия Божия, благовествование о царстве Христовом, успеет быть проповедано всем народам: И проповедано будет сие Евангелие царствия по всей вселенной, по всей земле, во свидетельство всем народам, что и они призываются ко спасению, что преграда между ними и народом избранным рушилась, и двери царствия Божия для всех открыты. "Кто за сорок лет мог поручиться за такое исполнение?... И однако это несбыточное предсказание исполнилось на сомом деле со всей точностью... Малое стадо, оставленное в пустыне среди волков, но блюдомое промыслом Божиим, растет, и своими совершенствами доказывает язычникам и иудеям, что ему завещано духовное царство в целом мире. Церковь распространяется с неимоверной скоростью у самых непросвещенных и диких народов; проповедь Апостолов обходит видимо все концы вселенной; победа Евангелия достигает дома кесарева. Никто не может противиться премудрости, которая является всякий раз в устах проповедников Евангелия, когда они свидетельствуют перед судьями за имя Иисусово. Выслушав Павла, римских прокуратор едва не делается христианином; сами фарисеи, увлеченные его словами, превращаются из обвинителей в защитников; целый Синедрион не знает, что отвечать на слова рыбарей, которые его упрекают в убийстве Мессии!" (Архиепископ Иннокентий)

"Потому-то, говорит святой Иоанн Златоуст, уже после проповедания Евангелия всей вселенной разрушается Иерусалим, чтобы неблагодарные не могли иметь и тени извинения. Ибо видевшие могущество его, воссиявшее всюду и столь быстро протекшее вселенную, какое могут иметь извинение, оставаясь в неблагодарности? А что Евангелие тогда было всюду проповедано, послушай, что говорит Павел: "благовествование, которое возвещено всей твари поднебесной" (Кол. 1:23). Тебе известно, как он скоро перешел из Иерусалима в Испанию. Если же он один обошел столь великую часть вселенной, то размысли, сколько сделали и другие. Ибо в другом месте Павел говорит об Евангелии, что оно "приносит плод и возрастает во всем мире" (6).

Это и служит величайшим знамением силы Христовой, то есть, что слово Его достигло пределов вселенной в течение двадцати или тридцати лет, — "И тогда, говорит Христос, придет конец, не всего мира, а только Иерусалима." А что Господь говорит здесь о разрушении Иерусалима это видно из пророчества Даниила, которое Он приводит: когда увидите, говорит Он, Иерусалим окруженный войсками, знайте, что приблизилось запустение его, Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, где не должно, — читающий указанное место в книге пророка Даниила да разумеет таинственный смысл его, — когда увидите на месте святого города страшное запустение, которое будет возбуждать омерзение или отвращение, когда увидите среди развалин храма римские знамена с изображениями орлов, которым римляне воздают божеские почести, когда увидите их идолов, вносимых в полуразрушенный храм, и статую их военачальника в том же храме: тогда каждый оставь надежду на спасение отечества и думай только о своей собственной безопасности: находящиеся в Иудее, как христиане, так и другие жители города, всего лучше да бегут в горы, ибо на ровных местах не будет убежища от множества неприятельских войск. А в горах много пещер, развалин, глухих мест, где можно безопасно укрыться. И кто на кровле, тот да не сходит вниз взять что-нибудь из дома своего, хотя бы это была самая необходимая одежда: пусть он поспешно бежит по той лестнице, которая ведет с кровли на улицу: иначе его гибель неминуемы. И кто будет тогда работать на поле, тот да не обращается назад, в город, хотя бы за самой нужной вещью, например, чтобы взять одежды свои, захватить верхнюю одежду, без которой обычно не работают в поле, — пусть бежит прямо с поля.

Для всех будет одно спасение — бегство. Это — дни исполнения угроз пророческих, ужасные дни суда и воздаяния небесного. Горе же беременным и питающим сосцами в те дни! "Первым потому, что они, отягощаемые беременностью не могут удобно бежать, говорит святой Иоанн Златоуст, а последним потому, что они связаны узами сострадания к детям и не смогут спасти с собой питающихся сосцами. Деньги легко и пренебречь, и сохранить, также и одежду; но того, что бывает от природы как можно избежать? Как может быть легкой беременная женщина? Как питающая молоком может оставить свое дитя?" Молитесь, просите Бога, чтобы тяжесть бедствия была по крайней мере облегчена Его милостью, чтобы не случилось это несчастье — бегство ваше зимой, когда дожди и непогоды увеличивают страдания беглецов, или в субботу, когда по Закону запрещается далекое путешествие даже в крайних случаях. (Субботний путь это 2.000 шагов, около километра). Я говорю вам: ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира до ныне, да и не будет! Много должно пасть от меча, еще более отведется в плен во все народы, Иерусалим будет лишен покрова небесного и отдан в попрание язычникам, которое продолжится дотоле, пока не исполнятся их времена. И если бы не сократились те дни, дни осады, голода и войны, то не спаслась бы никакая плоть: никто низ иудеев не избежал бы смерти, все жители Иерусалима погибли бы от меча, голода и язвы. Но ради избранных, ради верующих в Меня, или имеющих уверовать, чтобы сохранить их, сократятся те дни... "Это сказал Господь для того, чтобы утешить верующих, находившихся среди иудеев" (святой Иоанн Златоуст). По свидетельству историка Евсевия (Церкв. Ист. 3,6), христиане, составлявшие Иерусалимскую Церковь, видя исполнение слов Господних, оставили город и переселились в небольшой городок Пеллу, лежавшую в горах за Иорданом, так что при разорении Иерусалима никто низ них не погиб.

Размышляя благоговейно над исполнением этих пророчеств Господа, святитель Херсонский Иннокентий восклицает: Боже мой! Какое страшное и поучительное зрелище! Какое чрезвычайное согласие с предсказаниями! Какая непредвидимая случайность и точность в исполнении. Страшные землетрясения, голод, язвы, кровопролитные междоусобия — словом, все те самые бедствия, о которых говорил Иисус Христос, кажется, предвещают всему миру нечто необыкновенное, заставляют ожидать исполнения одного из великих судов Божиих. Но вот, тучи бедствий, носившиеся дотоле по разным местам, вдруг устремляются в Палестину, сосредоточиваются над Иерусалимом, на первый взгляд, за возмущение против кесарей, а в самом деле за противление иудеев Богу отцов своих, за отвержение Мессии. Начинается скорбь, коей, по точным словам очевидца Флавия, не было подобной и не будет. Десятки тысяч иудеев подобно бессловесным животным закалаются еще прежде войны; города иудейские один за другим падают в развалинах; земля кипевшая некогда медом и молоком, становится пустыней. Один Иерусалим еще стоит. Но, Боже мой, какой Иерусалим! Со всех сторон окруженный легионами римлян, коих знамена с изображениями полубогов римских, кажется, призывают его погибель; внутри — наполненный разбойническими толпами зелотов, идумеев, сикариев, которые величая себя защитниками святилища, оскверняют его преступлениями, неслыханными в домах разврата, безжалостно предают смерти лучших граждан, режут друг друга, издеваются над пророками Мессии, над Самим Господом Богом!..

Виденная Даниилом мерзость запустения могли ли быть больше этой мерзости?... "Друзья, обезумев от голода, дерутся из-за пучка кореньев, или глотка воды; осажденные покупают на вес золота и употребляют в пищу то, к чему отказывались прикасаться животные, что благопристойность запрещает называть... Знатная женщина, в припадке голодного бешенства, убивает и съедает собственного младенца; окровавленные зелоты с разинутыми от голода ртами, шатаясь, бродят и падают подобно бешеным собакам... Все улицы, площади, дома, покрыты трупами мертвецов, которых насчитывают до шестисот тысяч, а за воротами Иерусалима недостает места для крестов, недостает и крестов для распятия этих Богом отверженных иудеев, которых беспощадно вешали римские солдаты, из ненависти и мщения пригвождая их одних к другим... На улицах, на дворах храма, у самого подножия алтаря стояли лужи крови, от которой даже по местам даже пламя пожара погасало... Сам римский полководец приходит в ужас от бедствий, которые терпят осажденные, и клянется, что он не повинен в них, ибо много раз предлагал мир" (архиепископ Иннокентий). Тит хотел принудить город к сдаче голодом, окружив его окопами со всех сторон, чтобы воспрепятствовать подвозу съестных припасов и никого не выпускать из города. Но дела империи в это время потребовали его возвращения в Рим, и он ускорил осаду и взял город приступом. Так "избранных ради" Бог сократил дни этих ужасных бедствий, "чтобы иудеи не сказали, как говорит святой Иоанн Златоуст, что эти бедствия случились по причине Евангельской проповеди и поклонения Христу," и чтобы показать им, что "верующие не только не были причиной этих зол для них, но еще напротив, если бы верующих не было, то они совсем бы погибли."

Наконец, Иерусалим пал; все было предано пламени; на месте беспримерного по огромности, богатству и крепости храма являются груды камней и кучи пепла. Из всего Иерусалима остаются только три башни, в память прежнего величия. Сто тысяч иудеев, переживших отечество, влекутся в плен, более здоровых и красивых из них назначают для торжественного вшествия в Рим, для игр и цирка, на растерзание зверям; других продают, как презренных рабов, на торжищах Азии, Европы и Африки, так что, наконец, некому и покупать этих рабов... Более миллиона гибнет их в эту злосчастную годину. "Да не подумает кто, говорит святой Иоанн Златоуст, что это сказано преувеличенно; но пусть прочитает сочинения Иосифа и узнает истину слов Христовых. Никто не может сказать того, что Иосиф, как верующий, увеличил изображение этих бедствий для того, чтобы подтвердить сказанное Христом, так как он был не христианин, а иудей, и иудей весьма строгий, ревнитель, и из числа тех, которые жили после пришествия Христова. Что же он говорит? То, что эти бедствия превзошли всякое описание бедствий, и подобной войны никогда не бывало ни у какого народа. Такой, по словам его, был голод, что сами матери ели своих детей и спорили об этом между собой, и у многих, даже мертвых разрезали чрево"... Невероятное, по-видимому, число погибших иудеев объясняется тем, что римляне осадили город во время праздника Пасхи, когда собралось в Иерусалим до двух миллионов евреев, кроме женщин и детей. Так исполнилось над ними страшное слово, сказанное ими же: "кровь Его на нас и на детях наших!" (Мф. 27:25). Флавий, писав свою историю не искажал истину в пользу христианства, но многие страницы его истории как бы написаны, чтобы свидетельствовать перед потомством, как верно исполнилось на народе иудейском предсказание Иисуса Христа (архиепископ Иоанн).

С другой стороны, заметь, говорит святой Иоанн Златоуст, премудрое распоряжение Духа Божия в том, что Евангелист Иоанн ничего об этом не писал, чтобы не показалось, что он пишет на основании самого повествования о происшествиях, ибо он жил еще долгое время после разрушения Иерусалима; но те Евангелисты пишут об этом, которые умерли прежде разрушения и не видели ни одного из этих событий, так что сияет сама сила пророчества.

Исполнилось оно и до наших времен.

Кончив предсказание о Иерусалиме, Христос переходит уже к Своему второму пришествию (Святой Иоанн Златоуст) и говорит ученикам о знамениях, которые полезны не только им, но и нам. Тогда: когда же? Здесь слово тогда не означает строгого порядка времени в упомянутых событиях. Подобно тому, как в начале Евангелия, евангелист Матфей, сказав о рождестве Иисуса Христа, о пришествии волхвов и смерти Ирода, тотчас говорит: "в те дни приходит Иоанн Креститель," и этим не обозначает времени, которое тотчас последовало, но имеет ввиду время, которое было спустя много лет, так как тридцать лет протекло между этими событиями, — так и здесь, опустив весь промежуток времени от разрушения Иерусалима до начала конца мира, Христос говорит о времени, имеющем быть незадолго до кончины мира. Впрочем, должно помнить, что разрушение Иерусалима было прообразом кончины мира, а потому оба события Господь изображает нераздельно, так что некоторые черты приложимы к одному, а другие — к другому событию. И слова Господа о мерзости запустения, о лжехристах и лжепророках относится к обоим событиям. Святые Отцы говорят, что мерзость запустения явится и перед кончиной мира, когда придет антихрист, "человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся превыше всего, называемого Богом, или святыней, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога" (2 Фес. 2:3-4). Осквернение ветхозаветного храма было прообразом осквернения Церкви Божией этим слугой дьявола. Тоже относительно и лжехристов и лжепророков. Иудеи не вразумились ни разрушением Иерусалима, ни рассеянием их по всему миру, и продолжали мечтать о восстановлении родной столицы своего отечества. Этим воспользовались лжехристы, как, например, Баркохав и Омерит, выдававшие себя за Мессию; они прельщали народ, возмущали его, и снова лились потоки крови, и снова сотни тысяч иудеев отводились в плен и тяжелое рабство... Еще хуже, еще опаснее будут лжехристы и лжепророки последних времен. Предостерегая Своих учеников и всех верующих от тех и других, Господь говорит: тем осторожнее должно быть вам, ибо тяжкость бедствия усилит ожидание обетованного Избавителя то того, что расположит верить всякому известию о Нем, а это даст случай сынам погибели злоупотреблять именем Мессии.

Смотрите же, если кто скажет вам: вот здесь Христос, или там, — не верьте; истинный Мессия "не так явится тогда, как в первое свое пришествие явился в Вифлееме, в малом углу вселенной, когда сначала никто не знал о том, — говорит святой Иоанн Златоуст, — но явится открыто, со всей славой, так что не нужно будет кому-нибудь возвещать о том." И так, не верьте этим слухам: ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут ложные великие знамения и чудеса, покажут такие страшные и необыкновенные дела, которые будут уподобляться истинным чудесам, так что трудно будет распознать обман, чтобы прельстить, если возможно и избранных. Подобно тому, как египетские волхвы подражали чудесам Моисея, и эти самозванцы и обманщики будут представлять дьявольской хитростью перед очами зрителей такие явления, что некоторые обольстятся... да и самые праведники истинные христиане, если не будут всегда осторожны, могут обмануться, впасть в прелесть и признать этих лжемессий и лжепророков. Таковы будут перед кончиной мира антихрист и его слуги. О нем говорит и апостол Павел, подобным же образом. Назвав его человеком беззакония, сыном погибели, он продолжает: "того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякой силой и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих" (2 Фес. 2:9-10). И апостол Иоанн Богослов говорит о нем же в Апокалипсе, в главе 13-й. "Апостолами основанная Церковь пребывает на земле: это есть Православная Церковь. И здесь Христос. Если же услышите кого говорящего: во мне говорит Христос, а между тем Церкви он чуждается, пастырей ее знать не хочет и таинствами не освящается, — не верь ему..." (епископ Феофан). Потому-то я и сказываю вам все это, говорит Господь: вот, Я прежде сказал вам, чтобы вы тверже стояли против обмана. Итак, если скажут вам: вот Он — Мессия — в пустыне не выходите, не ходите туда; вот, Он в потаенных комнатах, — не верьте. Не так придет истинный Мессия, когда Ему должно будет придти. Он не будет иметь нужды в указателях.

Ибо как молния исходит от востока и видна бывает — и вдруг блистает — даже до запада, так будет в свое время и пришествие Сына Человеческого — неожиданно, мгновенно. "А как блистает молния? Она не требует вестника, не требует проповедника, в одно мгновение является во всей вселенной, говорит святой Иоанн Златоуст, и тем, которые сидят в домах, и тем, которые находятся во внутренних отделениях дома. Таково же будет пришествие Христово, которое вдруг явится везде по причине сияния славы." Ибо где будет труп, мертвое тело, там соберутся орлы: как на труп скоро собираются хищные орлы, так и туда, где явится Христос, за всех умерший, соберутся все святые, царящие на высоте добродетелей, носимые облаками на высоте небесной подобно орлам...

В глубоком благоговении слушали речи Господа Его ученики; не четыре только, но все собрались и расположились на горе около Него: от времени до времени, когда Он умолкал, они обращались к Нему с вопросами о грядущих событиях, и Он, продолжая речь, отвечал на эти вопросы. Евангелисты не записали этих вопросов; остались одни слова Господа и этот разговор записан как одна речь. Вот почему в этой речи заметна некоторая отрывочность, отдельные события сближаются, слова, сказанные в ответ на вопрос, кажутся относящимися к предыдущим... Таково, например, следующее выражение: и вдруг. И вдруг, после скорби дней тех...

"О какой скорби дней говорит Он? Вопрошает святой Иоанн Златоуст и отвечает: о скорби дней антихриста и лжепророков. Ибо тогда будет великая скорбь, когда будет столь много обольстителей. Впрочем, она не долго продолжится, ибо если иудейская война для избранных была сокращена, то тем более сократится это искушение для них же. Потому-то Христос не сказал: после скорби, но вдруг, после скорби, ибо все случится почти вдруг. Лжепророки и лжехристы своим пришествием произведут возмущение, и вдруг придет Сам Христос. Как же придет Он? Так, что преобразится вся тварь."

Последующие явления на небе и на земле: Солнце померкнет — не уничтожится, но будет побеждено светом пришествия Христова, как свеча или лампа побеждается светом солнца; и луна не даст света своего, по той же причине, и звезды спадут с неба, перестанут быть видимы, ибо не будет уже ночи: все выйдет из своего чина и предела, и силы небесные — Ангелы Божии — поколеблются, видя такую перемену. "На земле будет как перед бурей: везде уныние, недоумение, боязнь и трепет. Море восшумит и возмутится. Ожидание бедствий сделается ужаснее самих бедствий. Вся природа будет в болезнях рождения," говорит святой Иоанн Златоуст. Тогда явится знамение Сына Человеческого на небе, "т.е. Крест, который светлее солнца, ибо солнце помрачается и скрывается, а крест является. Он не явился бы, если бы не был гораздо светлее солнечных лучей. Но для чего является это знамение? Для того, чтобы совершенно посрамить бесстыдство иудеев. Ибо Христос придет на суд, имея величайшее оправдание — крест, показывая не только раны, но и постыдную смерть" (блаженный Феофилакт).

"Знамением Господь называет крест, как победное и царское знамя." И тогда, увидев крест, восплачутся от страха славного пришествия Христова все племена земные, и, во-первых, все колена Израильские, оплакивая свое непослушание, "ибо нисколько не воспользовались смертью Его, и распяли Того, Кому должны были поклоняться." Восплачутся и все которые земное мудрствуют. "Видишь ли, говорит святой Иоанн Златоуст, сколь страшным поставил Христос Свое пришествие? Как ободрил сердца учеников? Для того Он сперва представляет печальные знамения, а потом радостные, чтобы таким образом утешить и успокоить их. Еще раз напоминая им о страдании и воскресении, Он предоставляет крест в блистательнейшем образе, чтобы они не стыдились и не скорбели, когда Он полагает его вместо знамения при Своем пришествии. В другом же месте Писания говорится: "и они воззрят на Него, Которого пронзили" (Зах. 12:10). Поэтому-то восплачутся все племена, увидев того Самого, Которого пронзили. Слыша о кресте, говорит Господь, не представляйте себе чего-либо печального, ибо крест явится для того, чтобы грех иудеев сам собой осудился: как пораженный камнем показывает камень или окровавленные одежды, так Я покажу Мой крест, чтобы иудеи сами над собой произнесли суд." Но для истинных Моих последователей это время должно быть временем надежды и утешения. Они спокойно могут тогда восклонить и поднять голову. Для них настанет время избавления: и увидят Сына Человеческого, грядущего уже не на кресте, но на облаках небесных, на коих Он по воскресении Своем вознесся на небо, увидят Его грядущего с силою и славою великою. Сила Его проявится тогда особенно в потреблении огнем земли, в воскрешении всех мертвых, в изменении живых по образу воскресших и в суде над живыми и мертвыми. Слава Его явится в величии всего Его пришествия, окруженного десятками тысяч Ангелов.

И пошлет ангелов своих, и полетят сонмы их по Его мановению, от одного конца вселенной до другого, с трубою громогласною, со всесильным Божиим повелением, которое прогремит как труба Божия, труба громогласная, и по гласу этой трубы восстанут мертвые, и соберут Ангелы Бога всевышнего избранных Его — всех истинно верующих, призванных к царству Христову, соберет и всех творящих беззаконие, от четырех ветров, от востока и запада, от севера и юга, от края небес до края их, со всей поднебесной, со всей земли. Избранных они соберут для вечной славы, грешных — для вечного мучения. И тогда последует кончина мира, и настанет царство Божие. "Но для чего Христос через Ангелов будет призывать избранных, если Он придет так явно? Вопрошает святой Иоанн Златоуст и отвечает: для того чтобы и этим почтить их. Павел говорит, что они будут восхищены на облаках. Рассуждая о воскресении, он говорит: "Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба" (1 Фес. 4:16). Итак, Ангелы соберут воскресших, а облаках восхитят избранных, и все это произойдет в кратчайшее время, во мгновение. Для чего же будут трубы и глас? Для возбуждения, для радости, для представления ужасных событий, для мучения тех, кои оставляются. Горе нам от сего страшного дня! Надлежало бы нам радоваться, слыша это, но мы скорбим, сетуем и печалимся. Или я один терплю это, а вы радуетесь? Восклицает святитель-Златоуст. На меня находит некоторый ужас, когда говорят об этом и я горько плачу и из глубины сердца вздыхаю. Я плачу, представляя, какой мы лишимся славы, какой надежды благ и притом навсегда, если хотя мало не потщимся"...

Тут Господь указал ученикам на смоковницы, которых много росло по склонам Елеона, и продолжал: От смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то, видя это вы сами без всякого пророчества уже знаете и говорите, что близко лето. Так, когда увидите все сие, все что Я говорил вам, сбывающимся над Иерусалимом и народом иудейским, то знайте что суд Божий близко, наказание Божие при дверях. Как по законам природы необходимо, чтобы за весной настало лето, так необходимо должно исполниться и все то, что Я теперь предсказываю. Истинно говорю вам, с Божественной властностью изрек Господь: не прейдет род сей, как все сие будет! Не умрет еще все настоящее поколение людей, как сбудется все то, что Я предрекаю о судьбе Иерусалима и иудейского народа, не пройдет и сорок лет, как пронесутся над этой страной и войны, и голод, и мор, и землетрясения, и мятежи, и раздоры, — появятся лжехристы и лжепророки. Не прейдет род верных, род ищущих Господа, как все это непременно сбудется.

"Разрушится Иерусалим и погибнет большая часть иудеев, но ничто не преодолеет сего рода — верующих в Меня — ни голод, ни мор, ни землетрясения, ни ужас браней, ни лжехристы, ни лжепророки, ни прельстители, ни соблазнители, ни предатели, ни лжебратия, ни другие подобные искушения. Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут! Скорее разрушится небо и земля, столь твердые и неподвижные, чем прейдет одно Мое слово" (святой Иоанн Златоуст).

"Неизъяснимое Божественное величие отражалось в этих словах Господа Иисуса. Каждый из слушавших чувствовал, что слышит не простую угрозу, что в самом деле небо и земля готовы выйти из своего чина, только бы дать место их исполнению" (архиепископ Иннокентий).

Кто сомневается в этом, тот пусть исследует все сказанное и увидит, — говорит святой Иоанн Златоуст, — что последующие события совершенно оправдали истину пророчества. О стихиях же Иисус Христос упомянул для того, чтобы показать, как то, что Церковь превосходнее неба и земли, так и то, что Он есть Творец всего существующего, Владыка вселенной."

О дне же том и часе, продолжал Господь Свою речь ученикам, — о последнем дне и часе мира никто не знает, ни ангелы небесные, которые хотя и проникают в тайны Божии, но не знают того, что им не открыто, ни даже Сын, а только Отец Мой один. Сей день и час покрыт такой тайной, что вам не только не следует знать, но и спрашивать об этом. Всякое любопытство здесь неуместно. Для вас довольно тех признаков, какие Мною указаны; разуметь же времена и лета — не ваше дело: их Отец Мой Небесный положил в Своей власти.

"Господь умолчал о времени суда потому только, говорит святой Василий Великий, что не полезно было людям слышать об этом: ибо всегдашнее ожидание делает более ревностными в благочестии, а знание, что до суда еще долго сделало бы более нерадивыми в надежде, что можно спастись, покаявшись впоследствии. Да и возможно ли, чтобы Ведавший все, что будет до того часа, (ибо все это Он сказал) не знал того часа? Иначе и Апостол напрасно сказал: "в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения" (Кол. 2:3). "Дух все проницает, и глубины Божии" (1 Кор. 2:10). А Сын знал, каким образом должно судить, знал тайны каждого, возможно ли, чтобы Он не знал того, что менее важно? Если "все через Него начало быть, и без Него ничего не начало быть" (Ин. 1:3), то может ли быть, чтобы Он не знал этого дня? Ибо если Он сотворил веки, если сотворил и времена, то без сомнения сотворил и день. Как же ему не знать того дня, который сотворил? Сын ли Божий не знает последнего дня, Сын, Который всегда пребывает в недрах Отца, не смотря на то, что познание сущности гораздо важнее, чем познание дней, — бесконечно важнее. Если о дне и часе ты спрашиваешь, говорит Господь, то не услышишь от Меня ничего; если же вообще о времени и предварительных признаках, то не скрывая ничего, объясню тебе все подробно. Что Мне известен тот день, на это Я представил много доказательств, сказавши о расстоянии времени, Я предсказал все будущие события, означил даже и то, сколько от настоящего времени осталось до того дня — это объясняет тебе притча о смоковнице, — и таким образом довел тебя до самого преддверия. Если же Я не отворил тебе дверей, то для твоей же пользы." Можно слова Господа объяснить и так, говорит блаженный Феофилакт: Он, как Бог, знает, а как человек, не знает времени Своего пришествия. Посему, будучи человеком ради нас, Он и является незнающим, ибо людям свойственно не знать будущего."

Если вникать благомысленно, замечает святой Василий Великий, то Господь много говорит людям от Своего человечества."

"Для всякого явно, говорит святой Григорий Богослов, что Сын знает, как Бог, приписывает же себе незнание, как человек. Такую мысль подает и то, что наименование Сына поставлено в Евангелии Марка без присовокупления: чей Сын, чтобы мы это неведение приписывали человечеству, а не Божеству. Можно читать это место и так: и Сын не по иному чему знает день и час, как потому, что знает Отец. Поскольку знает Отец, а потому знает и Сын, то явно, что ни для кого это неизвестно и непостижимо, кроме Первой Причины."

Для большего удостоверения в том, что Иисус Христос умолчал о дне кончины не по незнанию, Он открывает новые признаки Своего пришествия: Но как было во дни Ноя, так, так же внезапно, неожиданно, будет и пришествие Сына Человеческого: ибо как во дни перед потопом, как тогда вели обычный образ жизни, как будто ничего особенного не должно было случиться, жили беспечно, ели, пили, женились и выходили замуж, до самого того дня, как вошел Ной в ковчег, — как тогда никто не думал о будущем, не воображал никакой опасности, хотя и должны были думать, ибо Ной проповедовал грядущий гнев Божий уже самой постройкой ковчега, но никто на это не обращал внимания: и не думали, а некоторые даже еще смеялись над приготовлением ковчега, пока не пришел потоп и истребил всех, — так будет и пришествие Сына Человеческого, та же беспечность, роскошь, то же безверие, тот же разврат. Так же, как было во дни Лота: если, пили, покупали, продавали, садили, строили; но в тот день, в который Лот вышел из Содома, пролился с неба дождь огненный и серный, и истребил всех. Так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится.

Иисус Христос сказал это в доказательство того, что Он придет вдруг, неожиданно, — говорит святой Иоанн Златоуст, — когда большая часть людей будет утопать в удовольствиях. Тоже самое говорит и Апостол Павел: "ибо когда будут говорить: мир и безопасность, тогда внезапно постигнет их пагуба" (1 Сол. 5:3). И в объяснение этой нечаянности Апостол прибавляет: "подобно как мука родами." Как же Иисус Христос сказал: "после скорби дней тех"? Если тогда будут удовольствия, мир и утверждение, как сказал апостол Павел, то для чего же говорит Господь: "после скорби дней тех"? При радостях что за скорбь? — у тех только будут удовольствия и мир, которые не имеют никакого чувства. Потому-то Апостол и не сказал просто: когда будет мир, но, "когда будут говорить: мир и безопасность," изображая тем их бесчувственность; так как и во дни Ноя беззаконные люди пресыщались удовольствиями, праведные же проводили жизнь в скорби и печали. Отсюда видно, что с пришествием антихриста между нечестивыми и отчаявшимися в своем спасении, умножится необузданное сластолюбие: тогда будет чревоугодие, объедение и пьянство. Как в то время, когда приготовлялся ковчег, люди не верили, и даже тогда, когда был готов и предвещал им близкое несчастье, они спокойно смотрели на него и предавались удовольствиям, как будто не предстояло им никакое бедствие; так и теперь, хотя и явится антихрист, за которым будет кончина, после кончины — наказание и неизреченные мучения; но в людях опьяневших от разврата, и эти будущие бедствия не произведут никакого ощущения страха. Потому-то, как мука постигает имеющую во чреве, как говорит Апостол, так и их постигнут эти ужасные и неотвратимые бедствия.

Далее Иисус Христос представляет новое знамение Своего пришествия, так что из соображения всех этих знамений становится очевидным, что Он знал тот день. Какое же это знамение? Тогда, говорит Он, по чрезвычайной внезапности того дня, может случиться, что будут двое работать на поле, из них — вдруг, внезапно, один берется, один будет взят, будет или похищен смертью, или же восхищен ангелами, которых пошлет Христос собрать избранных, а другой оставляется, две рабыни мелющие в жерновах, и их них одна берется, чтобы быть со Христом, а другая оставляется. "Берутся и оставляются, — говорит святой Иоанн Златоуст, и слуги, и рабы, и те, которые будут упражняться в труде, и те, которые будут находиться в праздности, из всех состояний. Так как и в Ветхом Завете говорится: "от сидящего на престоле до рабыни, которая у жернова" (Исх. 11:5). Праведные берутся, а неправедные оставляются. "В то время — толкует блаженный Феофилакт, когда все беспечно будут заниматься своими делами, на селе, — а село есть мир, — один, т.е. праведник будет взят для встречи Господа на воздух, а другой, то есть, грешник, недостойный встретить Господа, останется долу. Даже если бы кто был и раб, и молол, то есть упражнялся в работе, или молве житейской, — ибо жернов означает молву, — то и из этих людей одни, то есть достойные, возьмутся, а другие, как недостойные, будут оставлены." Смотрите же, предостерегает Господь, бодрствуйте и молитесь, ибо не знаете, когда наступит время. Смотрите за собой, чтобы не обременять себя ничем излишним, чтобы сердца ваши не отягчались объедением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот не постиг вас внезапно. Ибо он как сеть захватит всех живущих на лице всей земли. Бодрствуйте на всякое время и молитесь, да сподобитесь избежать всех сих грядущих бедствий и предстать пред Сына Человеческого...

В Евангелии от Луки приводятся слова Господа: "в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится" (17:4). Святой Иоанн Златоуст говорит, что Господь этими словами указывает на то, что Его пришествие будет в ночи. Вот видишь, как верно Иисус Христос знает все обстоятельства последней кончины. Но чтобы не спросили об этом Его ученики, опять присоединяет: итак бодрствуйте, не спите духовно, не будьте беспечны, — будьте внимательны к признакам времен всегда готовы к встрече Господа, на всякий час потому что не знаете, в какой час Господь ваш придет. Не сказал: не знаю, но — не знаете. Объявив им почти самый час, опять предупреждает их вопросы об этом, желая, чтобы они постоянно были бдительны. Но это вы знаете, что если бы ведал хозяин дома, в какую стражу, в какую часть ночи, придет вор, то бодрствовал бы, не стал бы вовсе спать, и не дал бы подкопать дома своего. Потому и вы будьте готовы к встрече своего Господа во всякое время, хотя и не знаете, но именно потому, что не знаете точно когда, в какой день и час он придет; Он может придти в такое время, когда вы и не думаете: ибо в который час не думаете, придет Сын Человеческий.

Если бы люди знали когда умрут, говорит святой Иоанн Златоуст, без сомнения позаботились бы об этом дне. Итак, для того чтобы не заботились об одном только дне смерти, Иисус Христос не открывает ни для общей кончины, ни дня смерти каждого; Он желает, чтобы Его всегда ожидали, чтобы этот день был предметом непрестанной заботы. Для того оставил в неизвестности конец жизни каждого. Потом открыто называет Себя Господом, между тем как до тех пор никогда еще так ясно не говорил этого. Здесь содержится еще одна укоризна и против ленивых, именно та, что они о душе своей заботятся меньше, чем пекутся о своих деньгах те, которые ожидают вора. Эти последние не спят и ничего не позволяют унести из своих кладовых, а вы, говорит Он, хотя и знаете, что Господь придет непременно, однако же нисколько не бодрствуете, не готовитесь, и смерть постигнет вас неожиданно; оттого-то этот день и приходит на погибель беспечных: ибо как богатый, если бы знал время в которое будет обокраден, избежал бы того, так и вы предохранили бы себя, если бы были готовы."

Ожидание пришествия Христова можно еще сравнить с ожиданием слугами их домовладыки. Представьте, что кто-либо, отправляясь с путь, оставил свой дом в управление слугам, назначив каждому свое дело. Кто же верный и благоразумный раб, которого господин его поставил над слугами своими, над своими домашними, чтобы давать им пищу во время? Блажен тот раб, которого господин его пришед, найдет поступающим так, и не от кого не услышит жалобы на него. Истинно говорю вам, что — уже не только над слугами, но и над всем имением своим поставит его. В этой притче Господь дает предостережение и наставление главным образом Своим апостолам и их преемникам — пастырям Церкви Своей: они — по преимуществу Его слуги, которым Он поручил раздаяние даров благодати Своей всем верующим.

"Верный и благоразумный раб (блаженный Феофилакт), есть и всякий учитель, во время дающий каждому пищу учения, каков например Павел, иного напояющий молоком, а иного питающий хлебом, когда изрекает высокую мудрость. Он — верный раб, хотя прежде был хульник из ревности к закону. Он раб благоразумный, ибо распознал козни врага. И всякий, получивший что-либо от Бога имущество, или власть, или начальство, должен распоряжаться этим верно и благоразумно, как имеющий дать отчет во всем."

"Это сказано, говорит святой Иоанн Златоуст, не об одном имении, но и о слове, и силе, и дарованиях, и о всех обязанностях, положенных на каждого. Эта притча может относиться и к гражданским начальникам, ибо каждый должен употреблять дары свои на пользу общую. Одарен ли ты премудростью, или вручена тебе власть, богат ли ты, или имеешь что другое, ты не должен употреблять своих даров во вред своих собратий, или для собственной погибели. От упомянутого в этой притче раба требуются две вещи: благоразумие и верность, ибо грех бывает также и от неразумия; раб называется верным за то, что из достояния своего господина ничего не утаил для себя, и ничего не расточил напрасно и без цели; а мудрым и благоразумным за то, что умел употребить вверенное ему достояние надлежащим образом. И нам также нужны верность и благоразумие. Если раб и верен, и не крадет, но погубляет имение, расточая его на предметы бесполезные, то и это большая вина. Если же он умеет хорошо распоряжаться имением, но между тем крадет, то и это немаловажное преступление. Пусть заметят это те из нас, которые имеют деньги, так как слова Христовы относятся не к одним учителям, но и к богатым. И тем и другим вверено богатство: учащим более необходимое, а вам менее необходимое. Если учителя щедро расточают блага, более важные, а вы не хотите оказать щедрости и маловажным, и не только щедрости, но даже и благодарности, ибо дается чужое: то какое будете иметь оправдание? А между тем, какое слово достаточно выразит то достоинство, то блаженство, когда Царь Небесный, Коему принадлежит все, поставит человека над всем Своим имением? Потому и называет его мудрым, что верность в малом ведет к приобретению великого: за благоразумное действование он получает здесь небо."

Далее Иисус Христос поучает слушателя не только представлением награды, предлежащей добрым, но и наказания, угрожающего злым: Если же тот раб, которого господин на время отсутствия поставил над своими слугами, если этот негодный раб, будучи зол, скажет в сердце своем: не скоро придет господин мой, может быть и вовсе не придет, — и начнет злоупотреблять властью ему данной, бить товарищей своих, мучить, соблазнять и развращать их, расточать имущество своего господина, и есть и пить с пьяницами — то придет господин раба того в день, в который не думает, и лишит его всех даров своих, и подвергнет его великим мукам: рассечет его во гневе своем пополам, и подвергнет одной участи с лицемерами, и будет он ввержен во тьму кромешную, там будет плач и скрежет зубов — там будут муки нестерпимые и бесконечные...

Святой Иоанн Златоуст говорит: "Если кто скажет: видишь ли какая мысль пришла рабу по причине неизвестности дня? Ибо он сказал: не скоро придет господин мой... На это скажем то, что мысль эта пришла ему не потому, что день был неизвестен, но потому, что он сам был плохой раб. Ибо почему же такая мысль не пришла на ум рабу верному и мудрому? Несчастный! Хотя и медлит господин, но почему ты вовсе не ожидаешь его пришествия? Почему не заботишься? Но Господь не медлит. Послушай апостола Павла, который говорит: Господь близко. А ты внимай следующему и примечай, как часто Иисус Христос напоминает о неизвестности дня, показывая тем, как спасительна эта неизвестность, так как она держит нас в непрестанной заботливости. И поскольку мы всегда ослабеваем в беспечной и спокойной жизни, а от несчастья более укрепляемся, то потому Он непрестанно внушает нам, что за покойной и беззаботной жизнью следуют бедствия. Рассмотрим еще и то, не так же ли мы поступаем, хотя и не замечаем того? И действительно ему подобны имеющие деньги и не помогающие бедным. Ибо и ты только распорядитель своего имущества точно так же, как служитель Церкви — распорядитель ее достояния. И ты не можешь расточать своих сокровищ по своей воле. Хотя и получил родительское наследство и, по-видимому, все имущество твоя собственность; но в самом деле все это принадлежит Богу. Он для того тебе и вверил богатство, чтобы ты давал другим пищу в надлежащее время. Что значит давать в надлежащее время? Давать бедным, алчущим. Как ты поручаешь распоряжаться имением подобному себе рабу: так и Богу угодно, чтобы ты Его сокровище употреблял должным образом. Потому, хотя Он и может лишить тебя, но оставляет у тебя для того, чтобы любовь одного к другому тем соделалась пламеннейшей. Иисус Христос говорит это насчет обидчиков и лихоимцев, объявляя им жестокое осуждение за то, что они бьют тех, которых должны питать. Думаю также, что Он здесь намекает и на сластолюбцев, ибо и сластолюбию также предлежит тяжкое наказание: ест и пьет, — говорит, — с пьяницами"...

Чтобы как можно тверже запечатлеть на сердцах учеников те великие истины, о которых Господь беседовал с ними, Он сказал еще две поучительные притчи: о десяти девах и о талантах. "Эти притчи сходны с прежней притчей о рабах верном и неверном, расточавшем имение своего господина. Все эти притчи, хотя и различным образом, направлены к одной цели: т.е. чтобы мы старались подавать милостыню и помогать ближнему во всем, в чем только можем, так как иначе нельзя спастись. Но в этих притчах говорится вообще о всяком благодеянии, которое мы должны оказывать ближнему. А в притче о девах говорится, в частности, о денежном подаянии. Той притчей осуждается на мучение раб, который бьет товарищей своих, пьет с пьяницами, расточает и губит имение своего господина; в этой и тот, кто не старается о пользе ближнего и не делает щедрого подаяния ближним от имущества своего" (святой Иоанн Златоуст).

Тогда, в великий судный день, когда Господь внезапно явится обличителем лицемеров и неверующих, тогда Он и самих верующих в Него подвергнет последнему испытанию, и смотря потому, выдержат ли они это испытание, или нет, Он их примет или отвергнет — уже навсегда. Тогда подобно будет царство Небесное, Церковь Христова, сущая на земле, десяти девам, — в то решительное время с членами Церкви Христовой произойдет то же, что случилось с десятью девами, приглашенными на брачный пир, которые, взявши светильники свои, вышли на встречу жениху, приготовились встречать жениха, который должен был ночью прийти в дом тестя за своей невестой. Из них пять было мудрых, предусмотрительных, благоразумных, и пять неразумных, непредусмотрительных, безрассудных, незаботливых. Неразумные девы взявши светильники свои, свои лампады, не взяли с собой масла в запас, чтобы в случае замедления жениха не погасли их лампады; мудрые же, вместе со светильниками своими взяли масла в сосудах своих. И как жених замедлил, то сначала задремали все, и потом и крепко уснули. Они были спокойны, полагая, что у них все готово, чтобы в каждую минуту встретить жениха. Но можно себе представить тревогу неразумных дев, и беспомощную крайность, в ту минуту, когда в полночь раздался с улицы крик сопровождавших жениха гостей и толпы народа, громко приветствовавших жениха: вот жених идет, выходите на встречу ему, тогда встали все девы те и поправили светильники свои, которые от нагара уже издавали слабый свет. Благоразумные девы при этом подлили масла в свои лампады, но у безрассудных масла не было в запасе. В крайности своей глупые девы обращаются к подругам: Но время было слишком кратко, мудрые спешили оправить свои лампады; бедным подругам они дают единственный возможный совет при подобных обстоятельствах: а мудрые отвечали: мы охотно поделились бы с вами, но это невозможно, чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе. Неразумным девам ничего не оставалось делать: без светильников нельзя было выйти на встречу жениху, и они пошли покупать масло. Когда же пошли они покупать, пришел жених, и готовые девы, у которых оправленные лампады горели в руках, вошли с ним на брачный пир. Начался брачный пир и двери затворились. Между тем, неразумные девы напрасно поискав елея, ибо в полночь никто не торгует, возвратились к дверям брачного чертога с мольбою — простить им недостаток елея: после приходят и прочие девы и говорят, взывая сквозь заключенные двери: Господи! Господи! Отвори нам. Они услышали изнутри брачного чертога только приговор о своем отвержении: Он же сказал им в ответ: истинно говорю вам, не знаю вас, не признаю вас своими; так как вас не было в числе подруг моей невесты. Итак, бодрствуйте, заключает Господь эту притчу, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который придет Сын Человеческий. Всегда будьте готовы встретить Его, ибо Он придет внезапно — для тех, кто доживет до Его пришествия — со славою страшного суда Своего, а для тех, кто не доживет в теле до сего дня судного, Он придет внезапно в час смертный, вслед за которым наступит и суд для души...

Эта притча, как и все другие, взята нашим Спасителем прямо из жизни и потому должна была произвести особенно сильное впечатление на Апостолов. По обычаю восточному жених, после сговора, одетый по праздничному, в сопровождении друзей, отправлялся в дом невесты, которая, также в лучших нарядах, окруженная своими подругами, ожидала его прибытия. Обычно торжество происходило ночью, и потому жениха встречали со светильниками. Затем, жених и невеста, со всеми участниками торжества, при шумных ликованиях, с пением и музыкой, шли в дом жениха, где обыкновенно продолжался до семи дней. Обычаи на Востоке сохраняются неизменно в продолжении тысячелетий; путешественники рассказывают, что и теперь там совершаются браки, с теми же обрядами, как и во время Христа Спасителя. Один миссионер был при индусском браке, вот его рассказ: "жених посещал свою невесту. В полночь, после того, как его прибытия ожидали часа два или три, возвестили о его приближении словами почти евангельскими: "вот жених идет, выходите на встречу ему!" Каждый спешил зажечь свой светильник, который держал в руках, и занять свое место в процессии. Многие растеряли свои светильники и некогда было искать их, потому что шествие приближалось к дому невесты. Все общество взошло на крыльцо, убранное и великолепно освещенное, где ожидали их другие родственники и друзья в праздничных одеждах. Жених, несомый своими спутниками, был помещен на великолепном седалище посреди собрания. Через некоторое время все вошли в дом, двери которого были тотчас затворены и их охраняли стражи. Я и другие со мной тщетно просили этих стражей — пустить нас туда. Никогда величественная притча Спасителя не поражала меня более, как в то минуту, когда затворились двери."

Еще ветхозаветные пророки неоднократно пользовались образом брака для выражения тесного единения Бога с народом Израильским. В Новом Завете нередко употребляли тот же образ и Предтеча Христов, и Сам Господь, и святые апостолы. Поэтому в притче под образом брака — Его соединение с верующими в блаженной вечности.

"Но почему Господь в этой притче представляет не просто какое-либо лицо, а именно дев? Вопрошает святой Иоанн Златоуст и отвечает: Он превознес девство, когда сказал: "есть скопцы, которые сами себя сделали скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит" (Мф. 19:12). Само девство по природе своей — великое дело, которое было не под силу людям Ветхого Завета, не обновленным еще духовно. В Новом Завете оно не поставлено в необходимый закон. Христос не дал о нем заповеди, а предоставил его произволению слушающих. Почему и Павел говорит: "Относительно девства я не имею повеления Господня" (1 Кор. 7:25). Я хвалю того, кто хранит девство, но не принуждаю того, кто не хочет быть девственником, и совета не делаю законом. Итак, само по себе девство есть дело великое. Однако, чтобы кто, храня его, не предался беспечности, так как будто уже все исполнил, и чтобы не стал нерадеть о прочем, Иисус Христос приводит эту притчу, которая может убедить в том, что имеющие девство и все другие добродетели, но чуждые дел милосердия, осуждаются вместе с людьми прелюбодейными. Это справедливо: одними обладает плотская страсть, другими сребролюбие. Но плотская страсть и сребролюбие не равны между собой в силе; первая сильнее и мучительней. Поэтому, чем слабее противник, тем непростительней побежденные им девы. За это-то Иисус Христос и называет их юродивыми; они, совершивши большой подвиг, за несовершение меньшего лишились всего."

Впрочем, в этой притче девство означает не одну только чистоту телесную или целомудрие; в смысле духовном под именем девства должно разуметь исповедание чистой веры Христианской, как наоборот, — ересь и богоотступничество можно уподобить нарушению девства. В этом смысле девы в притче означают всех христиан, православно-верующих во грядущего судить живых и мертвых Господа нашего Иисуса Христа, всех ожидающих Его пришествия и надеющихся получить жизнь вечную. Но не все православно-верующие христиане живут согласно с той верой, какую исповедуют устами: одни живут по заповедям Божиим и являют свою веру в делах добрых: это девы мудрые; другие остаются христианами больше по имени, чем по душе, живут беспечно, если и делают какое добро, то делают его без участия сердца; это девы юродивые, глупые, безрассудные. О, как много среди нас таких полухристиан!... В том то и опасность для них, что они думают о себе: мы не то, что язычники, в Бога неверующие, мы и веруем по православному, и делаем кое-что доброе: неужели Господь нас отвергнет? Есть много людей похуже нас... И в своей беспечности они предаются духовной дремоте, забывая, что у неимущего отнимется и то, что он думает иметь, отнимется и та малая частица благодатных даров Божиих, которые по милосердию Божию, еще ими не утрачены... Их храмина строится на песке; семя слова благодатного падает у них на каменистую почву, и они кончают жизнь в этом духовном нечувствии...

Что же означают светильники и елей в сосудах? Святой Иоанн Златоуст говорит: "светильниками называет Он здесь самый дар девства, чистоту святости, а елеем — человеколюбие, милосердие, помощь бедным." Пока мы живы, пока смерть не похитила нас, возьмем светильники благих дел в свои руки, да исполнится на нас слово Христово: "так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного" (Мф. 5:16). Если мы, согласно с апостолом Иаковым, назовем веру телом, а дела душой, то в этой притче вера есть светильник, а добрые дела — елей в сосудах. А если, согласно с апостолом Павлом, будем думать, что добрые дела только тогда Богу приятны, когда они одушевлены верой и любовью, тогда дела — светильник, а любовь и вера — елей, питающий его. Блаженный Августин говорит: "у мудрых дев елей истинный — смиренная любовь к Богу; а у глупых — неистинный — это людская похвала, которая прекращается с концом жизни человеческой." Жених умедлил: этим Господь прикровенно показывает, что нельзя ожидать Его второго пришествия в скором времени.

Что же значит: Задремали и уснули? "Это не значит — по слову епископа Михаила, что при втором пришествии Христовом все христиане уснут, т.е. окажутся не бодрствующими, беспечными, холодными к вере, а указывает лишь на постоянную обязанность христиан бодрствовать, быть готовыми к сретению Господа, или же сон означает здесь смерть."

Но в полночь раздался крик. Это вопль, о котором говорит апостол Павел: "при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией." (1 Фес. 4:16). Господь "снидет с небес," снидет в сопровождении Ангелов, друзей небесного Жениха, ведя с Собой невесту — торжествующую Церковь святых Божиих, и ожидая приветствия со стороны Церкви, еще воинствующей на земле. Крик раздался в полночь: Иудеи верили, что Мессия придет внезапно, в полночь, подобно тому, как их предки вышли из Египта в полночный час. Через эту полночность весьма живо изображается внезапность дня Господня, который придет как тать ночью. Если изменяют нам собственные наши дела, то ничто не может помочь нам, даже хотя бы и изъявлял на то свое желание. Так и девы ссылаются на невозможность... Это объяснил блаженный Авраам, когда сказал: "между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут..." (Лк. 16:24-31).

Пойдите лучше к продающим и купите. Кто эти продающие? Где они? Они здесь, и теперь только можно находить их, а не после. Потому не трать напрасно своего имущества на роскошь и для пустой славы, потому что там много для тебя нужно будет елея.

Кто зажигает свечу для другого, тот не истощает света своей свечи; но ничто не может передать другому того, что составляет неотъемлемое достояние его души, не может передать доброты своего сердца, чистоты совести, святости... Мудрые девы не воображают, что у них есть какой-либо избыток, который как ненужный им самим, они могли бы отдать другим; счастливы они, если их собственные светильники горят так светло, что они могут войти в радость брачного чертога.

"Слова: чтобы не случилось недостатка у вас и у нас, показывают, что здешние труды наши весьма малы в сравнении с тамошним воздаянием" (святой Ефрем Сирин).

Потому ложно учение католиков о каких-то сверхдолжных заслугах святых Божиих. На суде Божием "и праведник едва спасается" (1 Петр. 4:18). "Юродивые девы пошли купить елея, (слова святого Златоуста), но не получили никакой пользы: этим Христос показывает, что хотя бы мы сделались человеколюбивыми после смерти, это не избавит нас от мучения. Для них бесполезно было и самое усердие, потому что они не здесь, но там уже искали продающих. Так и богачу не принесло пользы, когда он сделался так человеколюбив, что стал заботиться о своих сродниках. Тот, который проходит мимо лежащего при вратах его, спешит исхитить из геенны тех, которых уже не видит. Но все уже бесполезно"...

И двери затворились... Какие двери? Это — двери, для приходящих отверстые от востока до запада, чтобы возлечь с Авраамом, Исааком и Иаковом в царствии небесном; это та Дверь, которая гласит: "грядущего ко Мне не изжену вон." Теперь она отворена, а тогда будет заперта навсегда. Убийцы приходят и их допускают, мытари и блудницы приходят и приняты, и дверь для них не закрывается, ибо Христос прощает всех кающихся. Но что говорит Он затем? "И двери затворились"... Ни чье раскаяние, ни чья молитва, ни чьи вздохи не будут услышаны. Заперта дверь, принявшая Давида после прелюбодеяния и убийства, не только не отвергнувшая Петра после его троекратного отречения, но и даровавшая ему ключи царствия... Дверь затворена и слышится грозное: не знаю вас. Я отвергаю вас, ибо вы не хотели знать Меня, Я не приемлю такой любви которая не соединяется с милосердием к Моим возлюбленным : "отойдите от Меня, делающие беззаконие" (Мф. 7:23)... Участь безрассудных дев решена навсегда и двери для них никогда не будут открыты. "Царство небесное (блаженный Августин) есть место, куда враг не входит, и откуда друг не исходит." "После многих усилий (святой Иоанн Златоуст), после великих трудов, после жестокой брани и победы над сильными влечениями природы, девы, со стыдом потупив взоры, отошли с угасшими светильниками... Ничто так не помрачает девства, как недостаток милосердия."

Предостерегая нас от такой участи, Господь говорит: бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа. "Видишь (святой Иоанн Златоуст), как часто Иисус Христос повторяет эти слова, показывая, что неведение смертного часа полезно для нас. Где же теперь те, которые ведут жизнь беспечную и грозят: мы при кончине все оставим бедным? Пусть они услышат эти слова и исправятся. Многие быв похищены внезапной смертью, не успели даже объяснить о своей воле родственникам." Безвестен день смерти для каждого, ибо "Тот, Кто обещает кающимся прощение, не обещает согрешающему завтрашнего дня." А потому будем чаще повторять в своем сердце умилительную песнь церковную: "Се Жених грядет во полунощи, и блажен раб, его же обрящет бдяща, недостоин же паки, его же обрящет унывающа: блюди убо, душе моя, да не сном отяготишеся, да не смерти предана будеши и царствие вне затворишися, но воспряни зовущи: свят, свят, свят еси Боже, Богородицею помилуй нас!" (Тропарь Великого Понедельника).

В притче о делах Христос показал, чего Он требует от нашего верующего сердца; в притче о талантах учит, как каждый истинно верующий в Него должен послужить Ему своей волей, всей своей деятельностью. Скорбная участь неразумных дев предостерегает нас от небрежения и холодности в духовной жизни; а здесь приговор ленивому рабу осуждает нашу беспечность и небрежность в делах нашего призвания, нашего служения ко благу ближнего. Притча о девах требует от нас сердечной ревности к Богоугождению и милосердия к ближнему; притча о талантах — усердного исполнения долга, чтобы радостно, а не печально предстать с отчетом ко Господу в последний день. Не без причины Господь сказал притчу о девах прежде притчи о талантах. "В лукавую душу не войдет премудрость" (Прем. 1:4); из нечистого сердца не могут истекать вполне чистые, бескорыстные, святые желания и действия. Поэтому каждый должен прежде всего потрудиться над очищением своего сердца от страстей, чтобы воспитать в нем святые чувства молитвы и любви, а затем послужить и ближнему тем талантом, какой он получил от Бога. Таков порядок духовного делания. Это не значит, впрочем, что можно было говорить в извинение своей лености: "я еще не достаточно потрудился над очищением своего сердца от страстей, надо самим собой, я еще не готов служить спасению ближних: довольно у меня забот о своей душе"... Сам не вызывайся на подвиг, а когда Бог позовет, укажет случай — не отказывайся. Этому учит нас Господь Своей притчей о талантах.

Хотите ли знать, — как бы так говорит Он Своим Апостолам, — как поступит Сын Человеческий по Своем пришествии и как должно поступать вам, ожидающим Его пришествия? Выслушайте еще одну притчу: Ибо Он поступит как человек, который отправляясь в далекую чужую страну, призвал рабов своих, не наемных служителей, а собственных рабов, с которых мог строго взыскать за неисправность, и поручил им имение свое, отдал им на руки свои капиталы и одному, более ревностному и способному, дал он пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе и способностям, с тем, чтобы они пустили эти деньги в оборот, и тотчас отправился. В отсутствии господина каждый раб мог действовать свободно, как хотел. Так и было: рабы честные, добросовестные тотчас принялись за дело. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело, пустил их в оборот, и приобрел трудами своими другие пять талантов. Точно также поступил и получивший два таланта и приобрел другие два. Но не так поступил третий: получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего. Ему не хотелось потрудиться, обременять себя заботами, — он хотел воспользоваться отсутствием господина, чтобы предаться праздности на свободе.

По долгом времени, приходит господин рабов тех и требует у них отчета. С радостью явились пред своим господином верные и честные рабы. И подошел получивший пять талантов, принес другие пять талантов, добытые его трудом и заботами, и говорит: господин! Пять талантов ты дал мне: вот другие пять талантов я приобрел на них: возьми их. Господин его был очень доволен таким усердием раба и сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю, я доверю тебе и многое. Войди в радость господина твоего, раздели со мной радость, будь участником моей праздничной трапезы. Подошел также и получивший два таланта и сказал: господин! Два таланта ты дал мне; вот другие два таланта я приобрел на них. Господин его и этому рабу выразил свое благоволение и сказал ему: хорошо, добрый и верный раб! В малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего.

Настала очередь последнего раба. Не трудно понять, почему он медлил до конца: его страшила совесть, он недоумевал, как ему поступить, что сказать в оправдание своей беспечности. Правда, он не расточил данного ему капитала подобно неправедному домоправителю, не прожил своей части подобно блудному сыну, не задолжал десятью тысячами талантов, подобно немилосердному слуге заимодавцу. Но он не исполнил воли своего господина, он показал непростительную леность; чувство зависти к счастливым товарищам смешивалось в нем с чувством страха за свою небрежность; досаду на самого себя он захотел излить на господина же, и в этом злом расположении сердца, как бы в отчаянии решившись на все, он дерзко входит к домовладыке: подошел и получивший один талант и сказал: господин! Я знал тебя, что ты человек жестокий, суровый, беспощадный деспот, жнешь где не сеял, и собираешь, где не рассыпал; и убоявшись, пустить в оборот твои деньги, чтобы не потерять их вовсе, и не понести за то от тебя строгого наказания, пошел и скрыл талант твой в земле, чтобы по крайней мере вернуть его тебе в целости: получай его обратно; вот тебе твое — ни больше, ни меньше, как сколько ты дал мне. Он даже гордо похвалился тем, что вернул господину его талант в целости. Он как бы не замечает того, что глубоко оскорбляя господина, называя его жестоким корыстолюбцем, он уже произносит приговор против себя самого: если господин жесток, то надлежало еще больше стараться и страшиться; если господин требует чужое, то тем более потребует свое. И господин произнес свой праведный суд на этого ленивого дерзкого раба: господин же его сказал ему в ответ: лукавый раб и ленивый, лукавый потому что защищаешь себя клеветами на меня и хочешь обмануть меня ложью, и ленивый, как это доказываешь самим делом, я буду судить тебя твоими же словами: ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; пусть так, пусть я таков, каким ты меня представляешь: строг, взыскателен, жесток; но ты все же обязан был исполнить мою волю, если не из любви и преданности ко мне, как другие, то по крайне мере из страха, что я жестоко взыщу с тебя, и это ты мог сделать без всякого вреда и опасности для себя: посему надлежало тебе только отдать серебро мое торгующим, отдать торговцам за известные проценты, и оно умножилось бы само собой, без твоего участия, хотя и не столько, сколько бы увеличилось при твоих трудах, при твоем собственном усердии и благоразумии. Даже не было нужды тебе самому заботиться в возращении моего капитала: и я пришел получил бы мое с прибылью.

Затем господин обратился к другим слугам и сказал: этот раб обвиняет меня в алчности, хотя сейчас видел, как щедро я награждаю моих верных и усердных рабов. Итак возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов. Пусть он знает, что я не по жадности требую умножения талантов, а ради вашей же пользы. Кто трудится, тот увеличивает свое достояние, а беспечный и нерадивый теряет и то, что имеет: ибо всякому имеющему дастся и приумножится, трудолюбивому охотно все дают и все у них в избытке, а у неимеющего отнимется и то малое, что имеет, что он считает своим и перейдет в руки усердных и трудолюбивых. Но этого мало: а этого негодного раба выбросьте во тьму внешнюю, бросьте в самую глубокую и мрачную темницу: там будет плач и скрежет зубов — пусть там он век свой в безнадежном отчаянии плачет и скрежещет зубами от нестерпимых страданий!... Сказал сие, заканчивая эту притчу, Господь возгласил: кто имеет уши слышать, да слышит! Кто хочет быть внимательным, тот внимай и прилагай сказанное к себе!

Последуем сему приглашению Господа, вникнем в смысл Его божественной притчи, чтобы получить для себя душевную пользу и избежать участи ленивого раба. "Человек в этой притче означает Бога Творца и Промыслителя, — говорит святитель Филарет, — Который Своим рабам, т.е. всем людям дает различные дары, естественные и благодатные, в особенности же Богочеловека Христа, Который отходя от земли на небо, "взойдя на высоту, дал дары человекам" (Еф. 4:6), как то: дары Святого Духа, Евангелие, таинства, и вообще "от его Божественной силы даровано нам все потребное для жизни и благочестия" (2 Петр. 1:3). Эти различные таланты даются нам каждому по силе его, т.е. вполне достаточно для потребностей нашей жизни. Апостолы в день сошествия на них Святого Духа получили особые благодатные дары, потребные для их великого служения; их преемники, пастыри Церкви, в таинстве рукоположения получают также дары Божественной благодати, немощных врачующей и оскудевающих восполняющей; каждый христианин в таинствах Церкви приемлет благопотребные дары благодати Господней, укрепляющей его в жизни духовной, врачующей его душевные и телесные недуги, освящающей его семейную жизнь, благословляющей все его добрые начинания. Кроме этих благодатных даров каждый человек получает от Бога естественные дары: разные средства и способы служить Богу и ближнему, кто — способностями и природными дарованиями, умом, наукой, искусством, житейской и духовной опытностью, кто — средствами денежными и т. п.

Все эти дары Божии и разумеются в притче под именем талантов. Бог знает, сколько ему нужно, сколько кто может употребить в пользу, и сообразно с этим разделяет Свои дары: кому пять талантов, кому два, а кому только один. Божья благодать не стесняет свободы человека, не насилует его природы, не подводит всех под один уровень. Бог, любящий всех как Отец, раздает Свои дары смотря по человеку: кто не способен стоять на высоте общественного служения, тот может быть полезным для ближних на низшей степени. Как все тело не есть око, не есть ухо, так и в Церкви не все правители и учители. Но часто бывает, что человек менее даровитый трудится усерднее того, кто более талантлив, но ленив. Притча Христова учит, что кто более получил, с того больше и взыщется, но и тот, кто мало получил, тоже даст отчет. Людей совсем бесталанных нет: Бог "хочет чтобы все люди спаслись" (1 Тим. 2:4), а потому каждому дается хоть один какой-нибудь талант, как средство ко спасению. Велик ли был талант у сарептской вдовицы? Одна горсть муки и немного елея в сосуде. Но она увеличила его, пропитав пророка Илию. А лепта евангельской вдовицы принята Господом и оценена дороже богатых фарисейских приношений.

Святитель Филарет продолжает: "Правда, все зависит от дарованных талантов, без которых рабы как были, так и остались бы ни с чем. Но не одно получение, а делание и приращение вводит в радость Господа. И удивительно, что те, которые имеют, более стараются приобретать, а получивший менее, совсем не старается. Не указывает ли это на нас, которые часто говорят, что мы не апостолы, не святые, не праведные, не имеем их благодати, и тем думаем извинить у себя недостаток подвигов и добродетелей? Видите, как уже полученный дар Божий может оказаться принятым к осуждению, ибо Раздаятель прозорлив и после крайнего милосердия совершенно правосуден: не попустит, чтобы дар Его был расточен бесплодно и чтобы под личиной немощи укрылись лукавство и леность. Он отнимет пренебреженный дар и неключимому рабу оставит только тьму кромешную."

В притче говорится, что господин приходит по прошествии долгого времени: этим Господь опять указывает на то, что Его пришествие будет не так скоро, как думали Его ученики.

Достойно внимания, с какой радостью являются к господину усердные рабы. Их совесть спокойна; они исполнили свое дело, кто как мог; в чувстве благодарности к своему господину, который доверил им свои капиталы, они не себе, а ему же приписывают успех своих трудов, — каждый говорит: ты дал мне и я приобрел. Значит, если бы ты не дал, я бы ничего не приобрел. Так смиренно смотрят и праведники на свои дела: не я, а Благодать Божия сделала это, говорит апостол Павел. Мы рабы ничего не стоящие... Таким праведникам и смерть не страшна: она для них — конец трудового дня; не страшен и суд Божий, ибо их сердце предчувствует, что они услышат от Господа столь вожделенное: войди в радость Господина своего, "получите то, чего око не видало, ухо не слыхало, и что не приходило на сердце человеку. Для них не может быть награды более этой, потому что быть с Господом и видеть радость Самого Господа есть самая высшая награда," говорит блаженный Иероним.

"Получивший пять и получивший два удостаиваются одинаковых благ: значит и совершивший малое получит равную часть с совершившим великое, если данную ему благодать, как бы не была она мала, употребить по надлежащему" (блаженный Феофилакт).

Поучительно, что нерадивым является в притче получивший один талант. Мог оказаться нерадивым и получивший пять талантов; к несчастью, в жизни нередко бывает, что люди, весьма щедро наделенные от Бога и природными дарованиями, и благами земными, не хотят употреблять их во славу Божию. Но Господь выставляет в Своей притче раба с одним талантом, чтобы научить, что не высокая или знатная доля, не то, много или мало тебе дано талантов, а верно ли ты исполнил свой долг — вот что послужит оправданием на Божием суде. "Иной успокаивает себя мыслями, говорит Филарет, митрополит Московский, я не то, что лукавый раб, который зарыл данный ему талант и ничего доброго не сделал: я ничего не делаю; то еще не беда что некоторые заповеди не исполнены, некоторые дни или часы не посвящены Богу как бы надлежало, что некоторые средства добра обращены только к собственному удовольствию... Ах, клеврет мой, ты не так рассуждаешь, как судит праведный Господь наш. Только верному в малом Он дарует многое, следовательно, допуская неверность в малом, ты сам себя лишаешь права на многое"...

Поразительна дерзость неверного раба: он не стыдится назвать своего господина в глаза жестоким и алчным. Так и закоснелый, неисправный грешник может дойти до того, что будет обвинять Господа в своей погибели, как будто Бог, призывая к труду, не дает сил и уменья, возлагает бремя и не услаждает сердца несущих это бремя. Ленивый раб хвалится тем, что возвращает талант в целости господину. Но не для того господин вручил ему этот талант, чтобы только сберечь его, а чтобы приумножить. Не для того, например, Господь дает человеку богатство, чтобы он берег его под замком, но для того чтобы благотворил ближним и через это умножил славу Божию; не затем Господь дает ему ум, дар слова, силы и способности телесные и душевные, чтобы человек ничего не делал, а для того, чтобы все это употреблял на пользу ближним и через то еще более в самом себе укреплял эти Божии дары во славу Божию и себе во спасение. Наши ближние и есть торжники, умножающие наши таланты: лихва — это есть добрые дела, по нашему научению сделанные, из благодарения Господу Богу за то добро, какое они через нас получили, и наше по их молитвам вечное спасение.

В сущности, возвратить Богу эти дары так, как возвратил талант ленивый раб, невозможно: дары и призвание Божие непреложны, говорит Апостол, их можно или приумножить, или вовсе потерять. И ленивый раб только хвалится, будто он добровольно возвращает талант: на самом деле талант у него отнимается: возьмите у него талант, говорит господин. Так и бывает с тем, кто не употребляет даров Божьих во славу Божию.

Все земные блага отнимает у человека смерть; силы и способности душевные и телесные, если человек не пользуется ими, часто глохнут, постепенно оскудевают от бездействия, так что и под конец жизни нередко человек только воображает, что он обладает ими, а на самом деле уже стал неспособен ни к какому труду. Так сбывается над ним слово Христово: всякому имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что имеет. И мы часто видим, что на место способного и талантливого, но ленивого, становится другой, более усердный, и таким образом обогащается талантом, отнятым у первого. Вот почему святой Иоанн Златоуст говорит: "кто получил дар слова и учения для пользы других и не пользуется ими, тот губит и самый дар... Итак, будем внимать словам этим, пока есть время будем приобретать на талант, ибо если здесь будем ленивы и станем жить беспечно, то там никто не окажет нам сострадания, хотя бы мы пролили реки слез. Ты не беднее той вдовицы, не ниже по званию Петра и Иоанна, которые были из простого народа и необразованные. Потому-то Бог и дал нам и дар слова, и руки, и ноги, и крепость телесную, и ум, и разумение, чтобы все это употребляли мы для нашего собственного спасения и для пользы ближнего. Слово нужно нам не для одних только песнопений и благодарения, но и для научения и утешения. Если таким образом пользуемся им, то соревнуем Господу, если же напротив, то — дьяволу"...

Нет во всем Евангелии истины столь страшной, как истина второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа и Его страшного всемирного суда. Воистину страшен суд твой, Господи!.. "Вспомнил я об этом часе, говорит святой Ефрем Сирин, и вострепетал от великого страха, помышляя о том, что тогда откроется. Кто опишет это? Какой язык выразит? Когда помышляю о сем, страхом объемлются все члены мои, я весь изнемогаю, глаза мои источают слезы, голос ослабевает, уста смыкаются, язык немеет и помысел научается молчанию. Таких великих и страшных чудес не было от начала твари и не будет во все роды!"

С таким благоговейным трепетом размышляли о втором пришествии Христовом святые Божии угодники. Приникнем и мы благоговейным вниманием к словам Господа нашего Иисуса Христа о страшном суде. Этими словами заключается и последняя беседа Его с учениками о последних днях мира.

"Он много говорил о человеколюбии и милостыне, толкует святой Иоанн Златоуст, но здесь говорит о том уже гораздо явственнее и сильнее, представляя не два или три лица, а целую вселенную, и притом две стороны: одну послушных, а другую непослушных, и предлагает нам о том слово и более страшное, и более торжественное. Потому и не говорит: "подобно будет Царство Небесное, но прямо указывает на Самого Себя: "Когда придет Сын Человеческий во славе Своей, в Своем прославленном теле, со всем величием и славой, какая Ему подобает, как Царю вселенной, как единородному Сыну Божию и Судии всего мира, и все святые ангелы с Ним, как воинство Царя Небесного... Прежде Он приходил в образе раба, в бесславии и уничижении, а тогда сядет на престоле славы Своей, как Владыка всей твари. "Приидет во славе... сядет на престоле славы..."

"Он часто упоминает о славе, — замечает святой Иоанн Златоуст; так как приближалось время Его крестной смерти, которая считалась позорной казнью, то и возводит ум Своих учеников к высшему, представляя их взору судилище и всю вселенную перед ним. Слово Его становится страшным, ибо самые небеса представляются опустевшими: все святые Ангелы, говорит Он, будут при Нем и будут свидетельствовать сколько они служили, быв посылаемы Господом для спасения человеков." С Ним будут все Ангелы, которые безотлучно пребывают с нами во время всей нашей жизни от колыбели до гроба, видят все дела наши, слышат все слова наши и наблюдают все тайные движения нашего сердца... Свидетели верные, неподкупные!... Ничто не утаится от их взора, все будет представлено на суд Судьи — Сердцеведца! И вот, при таких свидетелях, перед таким Судьей предстанут все люди, от первого Адама до последнего земнородного, кого тот последний день Господень застанет живым. И соберутся перед ним все народы, восстанут мертвые от века, а живые мгновенно изменятся по подобию воскресших, и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов...

"Ум наш во всю жизнь ни на одну минуту не остается без дела, — говорит святитель Илия Минятий — сколько же за это время он худого передумал! Язык никогда не перестает говорить; сколько же зла наговорил! Воля наше склонна ко всему греховному; сколько же зла она наделала! Тогда все, что ни нагрешили мы языком, до единого праздного слова; все, что не нагрешили умом, до малейшего помышления; все что когда-либо сделано нами со всеми мельчайшими подробностями предстанет перед нашими очами, откроется перед очами всего мира и всей вселенной"...

"Какою-то несказанной силой, говорит святой Василий Великий, во мгновение времени все дела нашей жизни, как на картине, запечатлеются в памяти нашей души и вдруг все предстанут перед взором нашего ума, каждое дело в собственном образе, как что было сделано." "Разделение будет самое точное, говорит святой Иоанн Златоуст. Сперва он разделяет их местами, а потом и самыми наименованиями показывает их внутренние расположения, называя одних козлищами, а других овцами, ибо они приносят большую пользу тем, что дают волну, молоко, ягнят, чего не доставляет козел. Впрочем, бессловесные животные приносят или не приносят плод — по своей природе, а люди — по произволу."

И поставит овец по правую свою сторону, на место почетное, а козлов — по левую сторону, на место осуждения. "О, ближние мои, — говорит святитель Филарет Московский, — где мы тогда будем? Что, если не будет призваны на правую сторону Царя, и потом в царство, уготованное от сложения мира? Что если очутимся на левой стороне, между козлищами? Как это постыдно! И только ли постыдно? Нет, и ужасно, и гибельно"... Праведный судья не будет различать богатого от бедного, благородного от худородного, не будет смотреть на дружбу и родство, на ходатайства и мольбы. Он разлучит праведных от грешных, как отделяют пшеницу от плевел. И радостнее всего для праведных и ужаснее всего для грешников будет последний приговор, который изречет Судия мира, — который и теперь нельзя читать или слышать без трепета и умиления. Тогда скажет царь тем, которые по правую сторону его: придите, благословенные Отца Моего, придите чада, удостоенные благословения Отца Моего Небесного, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира...

"Самое имя сыны, говорит святитель Филарет, здесь умолчено; нельзя однако сомневаться, что оно подразумевается, так как вслед за сим Сын Божий называет человеков меньшими братьями Своими." "С какими благами можно сравнить наименование благословенные, и притом благословенные Отца? Говорит святой Иоанн Златоуст. Сколько чести, сколько блаженства в этих словах! Он не сказал: примите, но наследуйте, как свое собственное, как отеческое, как ваше, как от века вам принадлежащее. Прежде чем вы стали существовать, это уже было для вас уготовано и устроено, ибо Я знал, что вы будете таковыми."

Вы вполне заслужили эту честь, эту награду: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть, когда у Меня не было хлеба, вы подали мне милостыню, и Я напитался ею; жаждал, когда Я томился жаждой, и вы напоили Меня; был странником бесприютным, и вы приняли Меня, вы ввели Меня в дом свой, радушно приветили и успокоили Меня; был наг, бедно, скудно одет, и вы одели Меня, вы прикрыли наготу Мою, защитили Меня от холода и палящих солнечных лучей; был болен, Я лежал, томился тоской от болезни, и вы посетили Меня, вы пришли ко Мне, утешили Меня своим добрым словом, согрели теплым сердечным участием; в темнице был, в заключении Я был, и туда вы пришли ко мне, и там вы не забыли Меня, не покинули... "Смотри, говорит святой Иоанн Златоуст, как легки Его заповеди, Он не сказал: Я был в темнице и вы освободили Меня; Я был болен, и вы воздвигли Меня от одра болезни; но сказал: вы посетили Меня, вы пришли ко Мне. Господь, снисходя к нам, требует от нас того, что нам по силам, и еще гораздо менее этого, предоставляя самим нам ревновать о большем. Перед лицом вселенной, при явлении той неизреченной славы, Он провозглашает и увенчивает тебя, признает тебя Своим питателем и странноприимцем, и не стыдится говорить это, дабы венец твой сделать более блистательным. Так-то увенчиваются праведники по благодати. Говорю: по благодати, потому что, если бы они оказали и тьмочисленные благодеяния, это уже есть преизбыток щедрот благодати, что за столь маловажное и ничтожное дается небо, царство, да еще оказывается такая честь перед лицом вселенной."

Что будет ощущать сердце праведных, когда они услышат эти сладостные слова своего Господа и Спасителя? О, какой несказанной радостью вострепещут их сердца, каким райским блаженством взыграют их души! В смиренном сознании своего ничтожества, изумляясь дивному величию благости Господней, они не в состоянии будут сдерживать этот восторг, это изумление: тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! За что Ты являешь нам такие несказанные милости? Чем мы заслужили все это? Где и когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? Или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? Или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице и пришли к Тебе?

С неизреченной любовью воззрит на избранных Своих Господь Судия: и царь скажет им: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из малых сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. "На эти слова, написанные в Евангелии, — говорит святитель Филарет, ты можешь смотреть, как на заемное письмо, которым Господь признал Себя должным тебе во всем, что ты подал, или что благотворительно сделал нуждающемуся ближнему. Владыка мира, без сомнения, не имел нужды в этом ничтожном займе, не только для Себя, но и для тех, для которых делает его: но такова дивная благость Его, что он уничижает Себя до образа твоего должника, чтобы привлечь тебя к благотворению и через благотворение к блаженству. Он занимает у тебя безделицы, прах, тлен, которые ты называешь земными благами, чтобы иметь случай, без оскорбления Своего правосудия, платить тебе истинным благом, нетлением, блаженством, с такой лихвой, которой ты никогда исчислить не сможешь."

Господь называет бедных Своими братьями, говорит Никифор, архиепископ Астраханский, потому что и Он преискренне приобщился нашей плоти и крови, Он был Человеком, освятил естество человеческое: "потому Он не стыдится называть их братьями, говоря: возвещу имя Твое братьям Моим" (Евр. 2:11). Он называет их меньшими братьями ради униженности их состояния, как и Сам он "смирил Себя, был послушным даже до смерти; и смерти крестной" (Фил. 2:8).

"Какой это краткий путь, говорит святитель Филарет, и как далеко достигает! Какой тихий, пеший ход, и как высоко возводит, быстрее колесницы! С мыслью о Христе ты подаешь кусок хлеба и тебе даруется право на царство; одеваешь нагого тленной одеждой, и благодать отдаривает тебе нетленной ризой правды; идешь встречать странника, навестить больного или узника, и теми самыми шагами идешь на правую сторону грядущего во славе Христа Судии, в собор благословенных Отца Небесного. Если с любовью утешаешь нищего и благотворишь ему, то хотя мало и ничтожно, однако же споспешествуешь Господу хранить и спасать нищего. Вот каким образом твое благотворение нищему переходит ко Господу. Спасенный великим Спасителем, ты сам становишься орудием спасения и так сказать — малым спасителем для малых сих, и, если не смело сказать, некоторым образом благодетелем своего Спасителя, ибо Он сказал: "так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне."

Впрочем, этот благословенный жребий может принадлежать только тому, кто поступает осмотрительно, с рассуждением. Дело благотворения, сделанное без рассудительного и сердечного участия к бедствующим, есть дело без души. Углубите мысль в слово Судьи мира: "так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне." Если вы творите добро несчастному потому, что видите в нем жалкое существо и это есть дело естественного сочувствия. Но чтобы это дело было духовно добрым, достойным Христа, вы должны видеть в бедствующем меньшего брата Его. При таком воззрении сердце христианина скажет ему: какое счастье для тебя, что твоя благодарность и любовь ко Христу может проявиться на том, кого Он называет Своим меньшим братом! Поскольку для тебя Христос от превыспреннего небесного престола нисшел на землю, и даже до ада, провел на земле тягостную человеческую жизнь, пострадал и умер: ты ли не снидешь к меньшему брату Его, в какую бы глубину бедствия и унижения он ни был повержен? Не сладостно ли будет для тебя, не только твоим избытком восполнить его лишения, но и самому понести лишение для него, и пострадать самому, чтобы облегчить его страдания? Итак, чтобы дела человеколюбия были чисты, достойны Господа, благотворны, надобно, чтобы они в лице человека были сделаны Самому Господу."

Иной может подумать: на страшном суде Господь взыщет только дела милосердия, значит, для спасения не нужны другие подвиги, не нужны, пост, молитва, труды покаяния... Не обольщай себя такой мыслью — она от врага искусителя. Помни, что дела милосердия только тогда и будут Богу приятны и для тебя спасительны, когда ты будешь их совершать в глубоком смирении сердца, не будешь видеть цены этого добра, как и праведники на суде Божием сами удивятся: за что их милует праведный Судья? Если же ты будешь сам давать цену своим добрым делам, то знай, что тогда они потеряют всякую цену в очах Божиих. Значит, чтобы научиться истинному христианскому милосердию, за которое можно ожидать и себе милосердия Божия, научись прежде нищете духовной, оплачь свои грехи, соделай сердце кротким, возжелай всем сердцем правды Божией и оправдания во Христе, и только тогда будешь способен приносить Богу дела милосердия несомненно спасительные.

"Неужели, говорит святитель Филарет, найдутся люди, которых не привлечет это легкий и приятный путь, которые обленятся идти по нему? Несчастный опыт показывает, что это почти обыкновенно у немалого числа людей. О, бедные странники земли! Куда же мы идем, если не идем путем милосердия христианского к милосердию Христову? Ведь перед нами только два пути: путь приближения ко Христу и путь отдаления от Него."

Выслушайте же, что тогда скажет царь и тем, которые по левую сторону, скажет грозно, так что содрогнется тогда от страха вся вселенная: идите от Меня, проклятые, отверженные, осужденные на вечные муки в огонь вечный, огонь геенский, уготованный первоначально не вам, а диаволу и ангелам его! Вы сами себя ввергаете в этот огонь, себя вините в том... Я давал вам все средства ко спасению, вам так легко было исполнить все Мои животворящие заповеди, но вы не хотели исполнить их. Ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили меня.

Три страшных казни объявляет грешникам этот приговор небесного Судьи: отлучение от Бога, муку вечную и пребывание с злым дьяволом во веки веков. Все эти казни столь тяжки, столь мучительны по лютости, столь нестерпимы по времени, страшны по самому имени — проклятые, что ум человеческий не в силах их изобразить. "Соберу на них бедствия" (Втор. 32:23), угрожает Господь грешникам. Собрание, соединение всех зол, всех бед и мук вместе — вот состояние мучимых во аде! Все яды скорбей собраны в одну чашу, все пламени огня неугасимого соединены в один пламень, все муки вечные в одной минуте"... (слово Ильи Минятия).

Ужасом вострепещут грешники от этого грозного приговора праведного Судьи; в смятении духа они ничего не найдут сказать в свое оправдание, и только безнадежно повторят то, что в своем смирении уже раньше их сказано праведниками: тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! Когда мы видели тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили тебе? И в этом уже не имеющем смысла вопросе осужденных будет слышаться полное отчаяние. Ведь из ответа Господа праведникам на этот же вопрос они уже будут знать, да они знают уже и теперь — из Евангельского повествования, из уст Самого Христа, как должно понимать слова Господа; а потому их вопрос мог бы остаться вовсе без ответа; но небесный Судия соизволит, к большему их осуждению, повторить Свой Божественный ответ: Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам, так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали мне!

"Если бы пришел и враг, то холод, голод, узы, нагота, болезнь, бесприютное блуждание всюду — сего довольно к прекращению вражды. Но вы не поступили так и с Другом, Благодетелем, Владыкой...

Заметь, говорит святой Иоанн Златоуст, что у осужденных не было ни одной добродетели. Они не только не напитали алчущего, не одели нагого, но даже, что гораздо легче было исполнить, и больного не посетили. Но и тогда, как Он алкал, не трудно было исполнить Его требование. Ибо Он просил не пышной трапезы, но только самого нужного, необходимой пищи, и притом просил в самом жалобном виде. Таким образом, все делало их достойными наказания: и легкость исполнить прошение, ибо Он просил только хлеба; и жалобный вид просящего, ибо Он был нищ; и естественное сострадание, ибо Он был Человек; и особенная привлекательность обещания, ибо обещано царство; и страх наказания, ибо угрожает геенна, и важность Приемлющего, ибо Он Сам Бог принимал в лице нищих; и величие чести, ибо Он такое показал снисхождение; и вся законность подаяния, ибо Он принимал Свое. Но при всем том своекорыстие совершенно ослепило плененных им, даже и при таких угрозах. Ибо как раньше Он сказал, что неприемлющие учеников будут наказаны более, чем Содомляне, так и здесь говорит: "так как вы не сделали одному из сих меньших, то не сделали Мне!" Что ты говоришь, Господи? Кто Твои братья? Почему называешь их меньшими братьями? Потому они братья, что они уничижены, что нищи, что отвержены: таковых Он в особенности призывает в Свое братство, то есть незнаемых, презираемых, разумея всякого верующего. Ибо крещение и причащение Божественных Тайн соделывает нас братьями.

Но чтобы ты и с другой стороны видел справедливость приговора (Златоуст) то он еще прежде восхваляет тех, которые исполнили свое дело и говорит им: "придите благословенные"... Чтобы осужденные не сказали, что им нечего было дать, Он осуждает их указывая на товарищей, подобно тому, как осуждает и дев, указывая на дев же, — раба неверного, указывая на раба верного, — раба скрывшего свой талант, указывая на раба представившего два таланта, и вообще осуждает каждого грешника, указывая на исполнивших свои обязанности. Справедливость Своего приговора Он объясняет и тем, что осужденные оказались непослушными даже в том, в чем бедность не могла им препятствовать, например, когда можно было напоить жаждущего, посетить больного, придти к находящемуся в темнице. Мы жалеем и пса голодного и зверей в нужде; а ты, видя своего Владыку, не преклоняешься? Чем можно извинить это?"

"Та же Любовь, Которая приходила не судить мир, но чтобы Ею мир спасен был," придет осудить тех, которые "не приняли любви истины для своего спасения" (2 Фес. 2:10). Осудит злых, поскольку любит добрых. Милосердный судит нераскаянных, потому что милует кающихся. И для чего иначе возвещает Он гибель отверженных, если не для того, что не хочет ничьей погибели? Потому, за несколько еще веков, дает нам услышать последнее проклятие на левую сторону, чтобы заблаговременно спастись бегством на правую!" Праведный Судья лишит осужденных права наслаждаться Его лицезрением: "идите от Меня, проклятые," изречет он. Мы не можем постигнуть все то неизреченное блаженство, какое уготовано любящим Бога в лицезрении славы Его. "Горька и солона вода морская, говорит Илия Минятий, представь же себе, что упала в море с высоты небесной одна только капля, которая все море усладила бы: понимаешь ли ты, как должна быть сладка эта вода небесная? Вот так же горек и ад; но если бы упала в него одна только капля райской сладости, то эта капля усладила бы всю его горечь, погасила бы пламень адский, утолила бы все слезы грешников, и ад стал бы тогда раем. Разумеешь ли теперь, какова радость райская?

Возрадуется сердце ваше, и этой радости вашей никто и никогда уже не отнимет от вас! Да, в блаженной вечности ты будешь радоваться радостью Божией, будешь царствовать во царствии Божии, будешь прославлен славой Божественной. Тогда подобны Ему — Самому Богу будем, говорит Апостол, потому что увидим Его, как Он есть."

И вот всего этого блаженства лишен будет грешник. Митрополит Филарет Московский Говорит: "Авессалом, отверженный Давидом, просит Иоава, чтобы он или испросил ему позволение видеть отца своего Царя, или убил бы его несчастного. Так отверженный Богом грешник предпочитает смерть своему состоянию, только он не найдет ее. Он будет умирать непрестанно, а не сможет умереть и один раз." Соединить тысячу геенн, (Златоуст) это отнюдь не так тяжко, как быть изверженым от славы, быть ненавидимому Богом! Лучше подвергнуться бесчисленным ударам молний, чем видеть кроткое лицо Господа от нас отвращающимся, и Его ясное око, не могущее взирать на нас. И действительно, если Он меня, врага Своего, при всей моей к Нему ненависти и отвращении к Нему, так возлюбил, что даже не пощадил Самого Себя, но предал себя на смерть, и если после всего этого не подам Ему и хлеба, когда Он алчет: то какими уже глазами буду взирать на Него?"

"Подумайте только, говорит святитель Илия Минятий, что если бы прекраснейшее и святейшее лицо Божие на одну минуту сокрылось от очей праведных, то самый рай стал бы для них адом; и если бы Он на одну только минуту показался мучимым во аде, то самый ад стал бы раем. Подумайте если бы грешники имели надежду когда-нибудь увидеть лицо Божие, то мучение миллионов веков показалось бы им за ничто. Каково же их мучение, когда они будут вечно желать — без надежды узреть лицо Божие! Желать Бога всегда и не надеяться увидеть Его никогда — да это такое мучение, которое и объяснить не могу!"

Но и этого мало: праведный Судия посылает осужденных в огонь вечный, на вечные мучения.

"Напрасно, (святитель Филарет) объясняют этот огонь действием совести; напрасно вопрошают: какие это мучения? Какой это огонь, который мог бы действовать на бессмертного человека? Но разве пределы человеческого разумения должны быть пределом Божия всемогущества? Кто может это тленное облечь в нетление и сделать тело духовным, Тому трудно ли приготовить столь тонкий и проницательный огонь, чтобы также был ощутим бессмертным составом, как нынешний огонь нынешним телом? Если бывший на третьем небе Апостол не описал того, что там уготовано любящим Бога, и признался, что это совсем невозможно постигнуть человеку; то можно ли представить себе свойство ужасных последствий гнева Божия тот, кто не сходил в преисподнюю? Довольно для нас знать только то, что огонь этот бесконечен: идите в огонь вечный, говорит вечный Судья.

И тотчас исполняется слово Его: и пойдут сии в муку вечную, во веки веков нескончаемую, так же, как будет нескончаемо блаженство праведных: а праведники в жизнь вечную. Мука вечная, жизнь вечная, — слово вечный одно и то же, значит и смысл его один и тот же. Если бы Бог прославлял вечно, а наказывал временно, то было бы вечным только Его милосердие, а правосудие было бы не вечным, не действительным. Но Бог сколько милосерден, столько же и правосуден. Беспредельно Его милосердие и также правосудие. "Как нет сравнения между грехом временным и мукой вечной, так же точно ведь нет сравнения между человеком, этим червем непотребным каков ты, и Богом Всевышним, Которого ты оскорбляешь своим грехом (Илия Минятий).

Если бы ты жил вечно, то вечно бы и грешил, а потому и следует тебе мучиться вечно. Вот теперь адские муки у тебя перед очами, а ты все-таки грешишь, а за это-то и следует тебе мучиться вечно. Тебе следовало бы ежечасно благодарить правду Божию, которая открыла перед тобой адскую пропасть, чтобы пресечь в тебе путь твоей злобы. Да если бы адские муки имели конец, то какова была бы жизнь христиан? Воистину праведен суд Божий!"

Праведен, но в самой правде своей исполнен милосердия. Вечно будут грешники томиться жаждой потерянного блаженства, но если бы он и мог получить это блаженство, то не на радость себе: он стал уже неспособен к блаженству. Душа его сроднилась со злом и грехом, он не воспользовался помощью благодати Божией в земной жизни для ее очищения, а после всеобщего воскресения уже нет покаяния, нет благодати спасающей грешных, нет возможности духового обновления и возрождения... Как непереносимы солнечные лучи для больных очей, так не может грешник вынести лицезрения Божия. Как не может рыба жить в воздухе, так неспособен грешник к райской жизни. Уже и теперь, еще в этой земной жизни, разве не скучает он в молитве? Разве не бежит из храма Божия? Что же чувствовал бы он в царстве небесном, где и Ангелы Божии, и праведники обретают блаженство в славословии Бога — Творца и Спасителя?

В его грешном сердце как змеи кишат страсти и похоти: ему ли с нечистой совестью открытым лицом зреть славу Божию вместе с чистыми сердцем? Нет, ад с его муками будет ему сроднее, чем пресветлый рай Божий, ибо и рай и ад, человек сам себе уготовляет в своем сердце, живя здесь на земле.

"Представьте же себе (Святитель Филарет), насколько это возможно, эту страну непроницаемого мрака, кипящую огнем и серой, червями, скрежетом зубов и стонами; там минуты проходят как годы — и еще это только начало мучения; проходят века — это еще начало, сколько бы не прошло — начало мучения. Подумайте также с кем будут разделять грешники это бесконечное проклятие на вечные мучения: это огонь, уготованный диаволу и его ангелам. Губительные взоры врага будут непрестанно пронзать жертву им убитую! Лютый змий, гнусным жалом будет терзать сердце им отравленное, и в новые раны будет проливать новый яд... Но да удаляться эти страшные виды, да будет только в воображении. В грозных вещаниях правосудия внушите сладкий глас: "придите, благословенные Отца Моего!" Слышите ли что говорит Любовь? Не для вас устроены жилища адовы, но дьяволу и ангелам его; не для вас возожжено геенское пламя, но для князя тьмы устроено царство тьмы; для вас уготованы обители райские от сложения мира. Обратитесь, "покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!" (Мф. 4:17). Хочешь ли быть в числе благословенных Отца Небесного? Очищай свое сердце, побеждай страсти и похоти, подвизайся в молитве, самоотречении и делах милосердия. В этом поможет тебе Сам Пастырь Небесный Христос Господь Своей благодатью. Через Него ты можешь сделаться сыном Отца Небесного по реченному: "Тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божьими" (Ин. 1:12). Через Него сделаешься благословенным от Отца Небесного, по реченному: "Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением в небесах" (Еф. 1:3). Это благословение уже готово для нас, но нам нужно всеми силами души стремиться к нему, чтобы не случилось с нами по слову псалмопевца: "не восхотел благословения, — оно и удалится от него" (Пс. 108:17).

Приведем в заключение умилительное размышление святителя Никифора Астраханского о страшном суде Христовом: "Яви же ныне милость Твою на нас; озари сердце наше светом покаяния, дабы мы, раскаявшись от всей души до наступления того немилосердного времени, обратились к Тебе. Укрепи нас непобедимой силой Твоей благодати, да ею укрепленные сохраняем всегда Божественные Твои заповеди и ходим неуклонно во все дни нашей жизни по стезям добродетели, да удостоимся тогда услышать сей блаженный и человеколюбивый Твой глас: "придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство уготованное вам от создания мира." Да будет, Господи, сие, да будет! Аминь".

Самые враги Иисуса Христа свидетельствовали, что еще из людей не говорил так, "как этот Человек" (Ин. 7:46). Но для бедного человечества не довольно было только возвестить во всей полноте волю Божию; для его спасения было необходимо еще примирение с правосудием небесным. И вот, ожидаемый веками Спаситель, возвестив волю Божию как Пророк, совершает это примирение неба и земли как Первосвященник, Самого Себя добровольно обрекая на великую всемирную жертву искупления грешного мира. Его слово о втором пришествии, о торжественном всемирном суде могло на минуту пробудить в умах его учеников старые надежды на Его близкое воцарение как Мессии; поэтому Он еще раз, уже в последний раз, окончив беседу о последних днях мира, совсем неожиданно для учеников, напомнил о Своих последних днях, снова предсказал о Своих грядущих страданиях: Когда Иисус окончил все слова сии, то сказал ученикам своим: вы знаете, что через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие. "Обратите внимание на то, говорит святой Иоанн Златоуст, с каким необыкновенным искусством Он скрывает в первых словах то, что могло особенно опечалить Его учеников. Он не сказал: вы знаете, что через два дня буду предан, но что сказал: что через два дня будет Пасха и Сын Человеческий предан будет, а потом присовокупил — на распятие, показывая этим, что имеющее совершиться есть таинство, праздник и торжество вселенной, и что Он идет на страдание все предвидя. Этого уже было достаточно для их утешения и Он ничего не говорит теперь о Своем воскресении, не упоминает, потому что прежде говорил о нем так много."

Пасха была самым торжественным праздником у евреев. Она напоминала им о спасении первенцев Израиля от Ангела, губившего первенцев Египта, и о спасении всего народа израильского от фараона, погрязшего в волнах Чермного моря. Но самое главное в этом празднике было то, что пасхальный агнец прообразовал Агнца Божия, внемлющего грехи мира. Не видно, поняли ли ученики Христовы это указание Господа на таинственное стечение дней Его страдания с днями Пасхи. Но впоследствии, преосвященные Духом Святым, они ясно и настойчиво указывали Иудеям на эту таинственную связь событий. "Пасха наша, Христос заклан за нас" (1 Кор. 5:7), говорит апостол Павел. Мы спасены, учил апостол Петр, "драгоценной кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца"...

Почти в то время, когда Он беседовал на Елеоне со Своими учениками о печальной судьбе Иерусалима и о кончине мира, в этом Иерусалиме со всего города сходились во двор первосвященника Каиафы члены Синедриона, на чрезвычайно тайное собрание для рассуждения о том, что делать с Галилейским Учителем. Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во дворе первосвященника по имени Каиафы. В общей ненависти к Иисусу Христу они забыли все свои разногласия: фарисеи, саддукеи, иродиане, священники, книжники, старейшины, хитрый и жестокий Анна, низкий и раболепный Каиафа — все поднялись на ноги.

"Предпринимая дела беззакония, (святой Иоанн Златоуст) они идут к первосвященнику, надеясь получить дозволение там, где надлежало бы ожидать препятствий. По закону первосвященник должен быть один, а когда умрет, тогда быть другому, но тогда было много первосвященников, потому что в последнее время они были избираемы каждогодно; и так, когда говорится о первосвященниках, то разумеются бывшие прежде первосвященниками."

"Со времени воскрешения Лазаря, (архиепископ Иннокентий) дело дошло до того, что вождям народа иудейского оставалось избрать одно из двух: или признать с благоговением Пророка Галилейского за Мессию, к чему была расположена большая часть народа и даже некоторые из членов Синедриона, или, став против Него, взять решительные меры, чтобы прекратить дальнейшие успехи Его проповеди и чудес. После торжественного входа в Иерусалим! После посрамления всех сект иудейских и самих членов Синедриона, особенно после последней грозной проповеди в храме, которая всей тяжестью пала на вождей народа, Пророк из Галилеи казался первосвященникам самым опасным личным противником, против которого позволительно употребить все: и закон, и гражданские меры, и хитрость и насилие."

И положили в совете, взять Иисуса хитростью и убить. Всеми совещаниями, видимо, руководил хозяин дома, сам Каиафа.

"Если бы кто из учеников Иисуса Христа услышал, чем кончилось теперешнее совещание вождей народа иудейского, то мог бы подумать, что они узнав каким-либо образом о беседе на горе Елеонской с учениками, решили воспрепятствовать исполнению Его пророчества о времени Своей смерти. Твердо положив лишить Его жизни, и для этого захватить Его в свои руки, но не спустя два дня, как Он говорил ученикам, а по прошествии всего восьмидневного праздника," продолжает Иннокентий, архиепископ Херсонский. Но говорили: только не в праздник, — не потому, что боялись оскорбить величие праздника ужасным злодейством, а единственно из опасения, чтобы не сделалось возмущение в народе. Члены Синедриона понимали, что затевают дело нечистое, богопротивное, и потому боялись народа, так как к празднику Пасхи со всего света стекались в Иерусалим более двух миллионов паломников: "очевидным казалось, что этот народ "не будет безмолвным зрителем насилия над Воскресителем Лазаря, и не выдаст Его спокойно той малочисленной страже, какой располагал Синедрион" (архиепископ Иннокентий).

"Опасались, может быть и того, что смерть Христа не сделалась общеизвестной и славной, если убьют Его в праздник: им хотелось истребить и память о Нем" (блаженный Феофилакт).

"Кипя гневом, (святой Иоанн Златоуст) они во всем действовали, как ослепленные... В то самое время, когда надлежало дать свободу всем, даже и виновным, они убили Праведника, Который оказал им бесчисленные благодеяния и Который для них оставил до времени и язычников. Но какое человеколюбие! Таким преступным, упорным исполнителям всяких неправд людям Он опять предлагает спасение, посылает Апостолов на смерть за спасение их и через Апостолов молит их: "от имени Христова просим: примиритесь с Богом" (2 Кор. 5:20).

Еще в то время, когда Господь наш Иисус Христос проповедовал в Галилее, вскоре после воскрешения сына Наинской вдовы, в доме некого Симона фарисея произошло трогательное событие, о котором благовествует только Евангелист Лука (7:36-50). Когда Господь возлежал за трапезой, одна женщина, всем известная в городе грешница, принесла алавастровый сосуд с миром, стала сзади у ног Его, и плача, начала обливать ноги Его слезами, мазать миром, отирать волосами своей головы и целовать их. Видя это, Симон фарисей подумал: "если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница." Не скрылся этот помысел фарисея от Всеведущего... Обратясь к нему, Господь сказал: Симон, Я имею нечто тебе сказать. Он отвечал: скажи Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьюстами динариев, а другой пятьюдесятью. Но как они не имели чем заплатить, то он простил обоим. Скажи мне: который из двух больше возлюбил его?

Симон отвечал: думаю тот, которому больше простил. Господь сказал ему: "правильно ты рассудил." И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты сию женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами своей головы отерла. Ты лобзание Мне не дал, а она, с тех пор как Я вошел, не перестает лобызать у Меня ноги. Ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот меньше любит. Ей же сказал: прощаются тебе грехи. И возлежавшие с Ним начали про себя говорить: Кто это, что и грехи прощает? Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя, иди с миром.

Может быть, вскоре после этого Симон фарисей заболел тяжелой неизлечимой проказой, с верой обратился ко Христу Спасителю и получил исцеление. Оба облагодетельствованных Господом, и Симон, и покаявшаяся грешница, носили в благодарных сердцах глубокое благоговение к своему Божественному Благодетелю. У Евангелистов Матфея и Марка Симон уже назван не фарисеем, а прокаженным в напоминании о Христовом благодеянии. Его так называют в том смысле, в каком Лазаря называют умершим, или Матфей называет себя мытарем. У Симона был другой дом в Вифании, куда он, вероятно, переселялся на время великих праздников; здесь он жил в ту Пасху, в которую пострадал Господь наш. Прибытие Господа в Вифанию всегда было большим праздником для Его друзей и почитателей, и каждый из них считал за счастье принять у себя дорого Гостя. Обычно Господь пребывал в доме друга Лазаря; но за день до Своих спасительных страданий, именно в Великую Среду, Он благоволил принять приглашение в дом Симона, исцеленного Им от проказы.

"Уже то показывало величайшее уважение к Господу, что все это происходило близ Иерусалима, когда каждый Израильтянин, под опасением проклятия и казни, должен был доносить верховному Синедриону о месте пребывания Иисуса" (архиепископ Иннокентий).

Узнала об этом посещении Господом дома Симона и помилованная Им грешница, пришедшая также на праздник, и, движимая чувством глубокой благодарности к милосердному Целителю ее души, со святым дерзновением решилась выразить это чувство тем же, чем выразила она раньше — излиянием дорогого благоухающего мира на главу Того, Кто уничтожил мрак ее грехов...

Когда же Иисус был в Вифании, в доме Симона прокаженного, приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала ему возлежащему на голову. Благоухание дорогого мира разлилось по всему дому Симона. Евангелисты не говорят, но можно думать, согласно с церковными преданиями, на Великую Среду, что усердная и благодарная жена возливала миро не только на главу, но и на ноги своего Господа Благодетеля. "Бывши грешницей, она осмелилась только помазать ноги Иисуса Христа (блаженный Августин), не считая себя достойной коснуться Его пречистой главы; а очистившись от грехов, она же потом дерзнула возлить миро не только на ноги, но и на главу Его."

Святая Церковь воспевает: "О блаженных рук, власов и устен целомудренной блудницы, ими же возлия, Спасе, миро на нозе Твои, отирающи я и часто лобызающи... Грешная тече к миру купити многоценное миро, и мироподателю вопияше: даждь ми миро, да помажу и яз Очистившаго все моя грехи," как помазала Его Мария, брата которой он воскресил.

"Приступльши жена к ногама Твоима, Спасе, возливаша миро, благоухания исполнивши и мира исполняема дел очищения... Благоухания таинственного исполнена, первого избавися зловония, Спасе, многих грехов: миро бо источаеши жизни"...

Рассуждая о том, что побудило жену помазать Господа миром, святой Иоанн Златоуст говорит: "Евангелист не просто упомянул о проказе Симона, но с тем, чтобы показать причину, почему жена с дерзновением приступила к Иисусу. Поскольку проказа казалась ей нечистой и гнусной, и между тем она видела, что Иисус исцелил человека и очистил проказу, — иначе не захотела бы остаться у прокаженного, — также возлежал у него: то она возымела надежду, что Иисус легко очистит и ее нечистоту."

То же говорит и блаженный Феофилакт: "видя сего прокаженного очищенным, и означенная жена возымела веру, что и она получит отпущение грехов и очистится от своей душевной проказы. По вере она идет, покупает миро, и с дерзновением возливает на главу Господа, воздавая этим честь важнейшей части тела. Так и ты, когда бываешь одержим душевной проказой, превозносясь фарисейски и через то удаляясь от Бога, прими в дом свой Иисуса и помажь Его миром добродетелей. Ведь и ты можешь принести Божеству Христову благовоние мира, составленное добродетелей. И исповедуя Его не только Человеком, но и Богом, этим помазуешь Его миром, т.е. православно богословствуешь. Святой Иоанн Златоуст называет Марию, сестру Лазаря, чудесной женой, но и эту бывшую блудницу признает достойной удивления.

"Все прочие жены, говорит он, приходили за получением здравия телесного, а она пришла затем, чтобы воздать честь Иисусу и получить душевное исцеление. Она не имела никакого телесного повреждения и потому надо особенно ей удивляться. Приходит к Иисусу не как к простому человеку, иначе не отерла бы своими волосами ног Его, но как к такому Лицу, которое выше человека. Почему и принесла к ногам Христовым главу свою, часть тела, которая драгоценнее всех членов."

Этот поступок ее происходил от благоговейной мысли, теплой веры и сокрушенного сердца. "Видя мысли жены, Господь попускает ей приблизиться, и так как ее благоговение было велико и усердие неизреченно, то Он, по величайшему Своему снисхождению, позволяет ей излить миро на главу Свою. Если Он не отрекся соделаться Человеком, носим был во чреве, питался молоком: то чему удивляться, если и это не отвергает? Как Отец Его принимал курения и дым; так и Он принял блудницу, приемля ее расположение. Елеем Иаков помазал столп и жертву Богу, елей приносим был в жертвах; елеем помазуемы были священники."

Господь ничего не сказал жене; но самое молчание Его уже показывало, что чистое усердие жены Им принято, а больше награды и не нужно для сердца признательного. Все радовались, но эта общая радость вдруг была возмущена неудовольствием: увидевши это, ученики Его вознегодовали... можно думать, что и на этот раз, как четыре дня тому назад, в доме Лазаря, когда Мария помазала Господа, это неудовольствие первый высказал Иуда Искариотский и не утерпел, чтобы не поделиться своими мыслями с теми из учеников, которые сидели ближе к нему; а те стали открыто высказывать свои мысли и говорили: к чему такая трата? Ибо можно было бы продать это миро за большую цену, больше чем за 300 динариев и дать нищим. "Откуда родилась в учениках такая мысль? Вопрошает святой Иоанн Златоуст. Как могли они согласиться с мнением сребролюбивого Иуды?" "Они слышали, как Учитель говорил: "милости хочу, а не жертвы" (Мф. 9:13), и порицали иудеев за то, что они оставляли важнейшее в законе — суд, милость и веру, и из всего этого выводили заключение и рассуждали друг с другом: если Он не принимает всесожжений и древнего Богослужения, то тем менее примет помазание миром. Так думали ученики. Не зная мыслей жены, они неуместно укоряли ее и в самом обвинении указали на ее щедрость, упомянув сколько истратила она на миро." Но рассуждая так, нарушая долг уважения к доброму поступку жены, а еще более — к Своему Учителю, они говорили не от злого умысла и не от худого сердца, а от простоты, от привычки высказывать свободно перед Учителем все мысли, от похвальной, но теперь безвременной заботы о нищих, а более всего, конечно, от увлечения примером Иуды, который по наглости своего характера легко мог увлекать других своим дерзким суждением. Ученики были уверены, что рассуждают в духе своего Учителя. Совсем другие мысли и чувства таились в сердце Искариота.

"Корыстолюбие было неизлечимым недугом души Иудиной и владело теперь всеми его мыслями и желаниями" (архиепископ Иннокентий).

Теперь представим себе, что должна была чувствовать жена, помазавшая Господа при таком взгляде учеников на дело ее искреннего усердия и беспредельной любви к Нему. "Если жена кровоточивая, — говорит святой Иоанн Златоуст, — нечистота которой была от природы, со страхом и трепетом приступила; то тем больший страх и стыд надлежало иметь этой жене по причине нечистоты ее совести," которая впоследствии была очищена благодатью Христовой. Но вот — она у ног Спасителя, к нему обращает глаза со слезами, у Его человеколюбия ищет для себя защиты против строгости Божественного правосудия, и если не устами, то сердцем взывает к Нему: "ароматы богатею, добродетелями же нищенствую, яже имам Тебе приношу: даждь ми яже имаши... Миро у меня тленное, миро у Тебя жизни, миро бо Тебе имя излиянное на недостойныя, но ослаби ми и остави... Разреши долг, якоже и аз власы, возлюби и любящую, праведно ненавидимую, и близь мытарей Тебе проповем, Благодетелю Человеколюбче!" (служба Великой Среды).

Но Иисус, уразумев сие, сказал им: что смущаете женщину? Она доброе дело сделала для Меня: она оказала Мне услугу. Ибо нищих всегда имеете с собою, и всегда можете делать им добро: это похвально, но всему свое время, а Меня не всегда имеете. Я скоро разлучусь с вами видимым образом, хотя невидимо всегда пребуду с вами: поэтому такую честь, какую оказала Мне жена, нельзя уже будет тогда воздавать. Вы не знаете того, что эта женщина поступила так по особенному внушению Божию, прообразуя Мое погребение: Возливши миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению.

"Потому никто да не порицает ее. Я не только не хочу осуждать ее, как бы за худой поступок, или укорять, но даже не попущу остаться в неизвестности случившемуся, и произведу то, что весь мир узнает о поступке, сделанном в доме и втайне. Ибо этот поступок происходил от благоговейной мысли, теплой веры и сокрушенного сердца" (святой Иоанн Златоуст).

Истинно говорю вам: где не будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала.

"Вот, исполнилось то, что Христос предсказал, и куда не пойдешь во вселенной, везде увидишь, что возвещают о жене той, хотя она не знаменита, не имела многих свидетелей, была не на сцене, а в доме, и притом в доме некого прокаженного, в присутствии одних только учеников Господних. Кто же возвестил и проповедал? Сила того, Кто предсказал это. Умолчано о подвигах бесчисленных царей и полководцев, памятники которых еще доселе сохранились; никому не известны те, которые построили города, одержали победы, покорили народы, издали законы: но та жена блудница, излила елей в доме некого прокаженного в присутствии двенадцати мужей, все воспевают во вселенной. Прошло столько времени, а память об этом происшествии не истребилась; и Персы, и Индийцы и Скифы, и Финикияне, и Сарматы, и поколения Мавров, и жители Британских островов — повествуют о том, что сделала жена блудница в Иудее тайно, в доме" (святой Иоанн Златоуст).

Особенно должны были поразить сердца апостолов слова Господа о близкой Его смерти. Они только что слышали от Него, что не позднее, как "через два дня" он будет предан на распятие; сейчас слышат, что жена излиянием мира приготовила Его уже к погребению. Неужели в самом деле Он так скоро должен умереть?... Больно должна была отразиться и в сердце доброй жены мысль о том, что она оказала Господу почесть погребальную, когда сказал: "она приготовила Меня к погребению." Чтобы не показалось (святой Иоанн Златоуст), что Он приводит к смущению жену, говоря о гробе и смерти, смотри, как опять укрепляет ее, говоря: "в целом мире сказано будет, что она сделала." Это служило для учеников увещанием, а для жены утешением и похвалой. Все, говорит Он, прославят ее в последствии, и теперь она предвозвестила страдания, принесши необходимое для погребения.

Для чего Христос обещает жене не духовное что-нибудь, а всегдашнюю о ней память? Для того, чтобы вселить в ней надежду на получение духовных благ. Если она сделала доброе дело, то, очевидно, получит и достойную награду. Изъясняя слова Господа: что смущаете жену? Святой Иоанн Златоуст говорит: "если и ты увидишь, что кто-нибудь сделал и приносит священные сосуды, или заботится о другом каком-либо украшении церковном, то не позволяй продавать или истреблять то, что сделано, чтобы не ослабить его усердия."

В том же духе Христовом рассуждает и блаженный Феофилакт: "Когда кто приносит дар Богу, не отклоняй его и не подавляй его усердия, не отсылай его раздать нищим то, но предоставь ему совершить приношение. Но если кто попросит совета о том, нищим ли что нужно отдать, или принести Богу: в таком случае посоветуй ему отдать лучше нищим. Но когда он уже принес, то напрасно его отсылать: надобно и то творить, и сего не оставлять. Притом, честь, воздаваемую непосредственно Богу, должно предпочитать вообще всем добродетелям, а, следовательно, и самой милостыне. И если Христос, ради человеколюбия, относит дела милосердия к Себе, то не подумай, что Бога должно оставлять и заботиться лишь о милостыне. Но этого нельзя допустить. Иное дело служить Христу, и иное миловать нищих, хотя по человеколюбию Своему, и относит к Себе Самому то, что делают для бедных, добро ли то, или зло."

Заключим это размышление молитвенными словами святого Златоуста:

"как не презрел, Господи, войти и вечерять в доме Симона прокаженного, удостой также войти и в дом моей души, смиренной и грешной, как не отвергнул ты от себя подобной мне грешной блудницы, пришедшей и прикоснувшейся к Тебе, смилуйся также надо мной, грешным, приходящим и прикасающимся к тебе. И как не погнушался нечистотою ее оскверненных уст, не погнушайся также еще более нечистыми и скверными моими устами и моими отвратительными нечистыми и отвратительными губами, и еще более нечистым моим языком." (Последование ко святому Причащению).

"Паче блудницы, Блаже, беззаконновах, слез тучи никакоже Тебе принесох; но молчанием моляся припадаю Ти, облобызая пречистеи Твои нозе, яко да оставление ми, яко Владыка, подаси долгов, зовущу Ти, Спасе, очисти мя грешнаго!" (Кондак Великой Среды).

"На земле, — говорит святитель Иннокентий, в совете человеческом положено не лишать Пророка Галилейского жизни до окончания праздника Пасхи; иначе положено было на небе, в совете Всевышнего: Агнцу Божию, вземлющему грехи мира, надлежало быть принесену в жертву в одно время с агнцем пасхальным, который столько веков служил Его прообразом. Люди, которые сами не зная, пошли было вопреки вечных судеб Его, сами того не зная, внезапно обратились к исполнению их, решившись захватить и умертвить Иисуса Христа немедленно, при первом удобном случае. Причиной такой перемены в мыслях Синедриона был один человек, который явясь к первосвященникам, объявил, что он издавна принадлежал ученикам и постоянных спутников Иисуса, и потому, зная все тайные места Его пребывания, легко может содействовать их желанию — захватить Его в свои руки тайно от народа, и готов для этого употребить все свои средства и силы, если Синедрион обратит внимание на такую важную услугу. Жалкий этот человек действительно был тот самый ученик, который на вечери в Вифании притворно сожалел о мире и нищих: это был Иуда Искариотский." Так назывался он в отличие от другого ученика Христова Иуды Иаковлева или Леввея. Искариот был родом из города Кариота, и только он один происходил из Иудеи; прочие все были галилеяне. Он пришел ко Господу с земными воззрениями и с чувственными надеждами на славное земное царство Мессии. Примечая, что Учитель не ищет земного царства, что Он вместо царства говорит о кресте, о страданиях, Иуда стал тяготиться общением с Ним и решил оставить Его. Но и тут в нем сказалась та же страсть корыстолюбия: почему не воспользоваться этой близостью к Иисусу, чтобы нажить лишние деньги?... И мысль о предательстве стала близка его сердцу. Он постарался войти в сношение с врагами Господа.

"По должности хранителя денег в малом обществе Иисусовом, (архиепископ Иннокентий) — Искариот мог благовидно оставлять это общество и отлучаться за покупками в город, а потому имел возможность вести постыдные переговоры с врагами своего Учителя и торговаться за Его жизнь, не будучи ничем подозреваем в измене."

Забыто все, чему он был свидетелем в течение трех с половиной лет; забыта вся Божественная любовь Учителя, Который так щадил его самолюбие, Который не лишил его счастья вместе с прочими проповедовать царство Божие и творить чудеса... Вот он у запертых ворот Иерусалимского храма; он просит стражей храма доложить первосвященникам, что пришел к ним по важному делу. Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам. Тогда... Когда же? "Когда чуждая жена блудница оказывает такую честь, тогда ученик уходит, чтобы предать Его!" восклицает святой Иоанн Златоуст. Иуда не тронулся словами Господа: "приготовила Меня к погребению," не убоялся, когда услышал, что Евангелие будет проповедано повсюду, — ибо сказанное заключало в себе невыразимую силу, — но тогда как жены, и к тому же жены блудницы, оказывали такую честь Иисусу, он совершал диавольское дело. Для того сказано: тогда — чтобы ты не смел обвинять Учителя в бессилии, когда видишь, что ученик предает Его. Учитель имел такую силу, что и блудниц привлекал к покаянию. Отчего же, скажешь, Он ученика не мог привлечь? Мог и ученика привлечь, но не хотел принуждать делать добро и силой привлекать к Себе.

Тогда пошел... Первосвященники не звали, не принуждали, — он сам собой и добровольно свое намерение привел в действие, не имея ни одного советника этому нечестию. Слова: один из двенадцати служат для него великим обвинением. Это был лик, окружающий Царя, это было общество приближенных к Учителю, и от него-то Иуда отторгся."

Святая Церковь в трогательных песнопениях Великой Среды делает поразительное сопоставление помазания Господа женою и предательства Иудина, происшедших в один и тот же день. "Блудница приступи к Тебе, миро со слезами изливающи на нозе Твои, Человеколюбче, и смрада зол избавляется повелением Твоим: дыша же благодать Твою ученик неблагодарный, сию отдает, смрадом одевается, сребролюбием продая Тебе, Слава, Христе, благоутробию Твоему!

Егда грешная приношаше миро, тогда ученик соглашается беззаконным. Она убо радовашася, истощающи миро драгоценное: сей же тщашеся продати Безценного." "Простре блудница власы Тебе Владыце, простре Иуда руце беззаконным: она убо прияти оставление, он же взяти сребренники. Темже тебе вопием проданному и свободшему нас: Господи, слава Тебе!"

Допущенный к первосвященникам, Иуда сразу высказал всю свою алчную душу: лишь только его ввели в палату, где наскоро собрались несколько членов Синедриона, он сказал: Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Прямо говорит, что ему нужны деньги и за деньги он готов предать своего Учителя.

"Не просит даже определенной цены, чтобы по крайней мере предать выгоднее, (блаженный Иероним), — но на волю покупающих оставляет цену, как бы продавая какого-либо презренного раба."

"О проклятое слово! — восклицает святой Иоанн Златоуст. Как оно исторглось из уст? Как подвигло язык? Как все тело не оцепенело? Как не потерялся ум?... Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Сему ли тебя учил Христос? Для сего ли Он говорил: "Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои" (Мф. 10:9). Что вы дадите мне, и я вам предам Его... Какое безумие! За что, скажи мне? За какую вину, малую или большую, предаешь Учителя? За то ли, что он дал тебе власть над демонами? За то ли, что Он дал тебе исцелять болезни, очищать проказу, воскрешать мертвых? За то ли, что Он дал тебе власть над смертью? За такие благодеяния — тем ли ты воздаешь? О, безумие или лучше: сребролюбие, — ибо все зло от него родилось, оно сильнее демона приводит в неистовство души, которыми овладевает, заставляя забыть все — и себя, и ближнего, и законы природы, отнимает даже ум и делает сумасшедшими... Несмотря на то, что Иуда часто видел, как Иисус проходил среди толпы невредимым, являл многие доказательства Своего Божества и силы, он думал удержать Его, и притом тогда, когда Иисус столько раз повторял ему и страшные и кроткие слова с тем, чтобы разрушить злой умысел"...

Нельзя себе представить то истинно-адскую радость, какой исполнились сердца врагов Иисусовых при появлении предателя. Его предложение как нельзя более отвечало их желаниям и сразу изменило их первоначальных план.

"Хитрый саддукей Каиафа мгновенно рассчитал в своем уме, что при помощи такого человека можно будет захватить Иисуса без всякого шума, даже без ведома народа. Немедленным же осуждением Его на смерть и преданием в руки Римского правительства предполагалось удалить от себя и последнюю опасность. Народ, думали, не посмеет предпринять что-либо против Римлян, которые на время Пасхи особенно усиливали свою военную силу в Иерусалиме... Немедленно назначается и цена преданию — та самая, которую Моисей велел взыскивать за раба, когда он будет убит кем-либо ненамеренно, т.е. тридцать сребреников или сиклей": Они предложили ему тридцать сребреников" (святитель Иннокентий).

"Тем удивительней алчность предателя (святитель Иннокентий), которая могла удовлетвориться такой малостью, при таком случае, где враги Иисуса Христа, по всей вероятности, не подорожили бы никакими сребрениками." Итак, Иуда согласился и с того времени он искал удобного случая предать Его тайно от народа."

Заключив этот постыдный договор, предатель тайными путями возвратился из двора Каиафы в святое общество Иисусово, чтобы до времени представлять в нем лицо Апостола.

Размышляя о том, как "трудно было, находясь столь долго в такой близости к Сыну Божию, не сделаться добрым, не занять от Него Духа Божия, невольно приходишь в изумление и вопрошаешь с Церковью: кия тя образ, Иуда, предателя Спасу содела? Еда от лика тя Апостола разлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда со онеми вечеряв тебе от трапезы отрину? О, коликих благ не памятлив был еси!" (архиепископ Иннокентий).

Душа Иуды обуревалась грешными помыслами. Поистине в нее вошел сам сатана. Так и объясняют его состояние святые Евангелисты. "В самом деле, только сатана мог сделать из Апостола предателя и сына погибели." Должно помнить, что тайна искупления рода человеческого смертью Сына Божия была недоведома для духа тьмы. Под кровом этой тайны Премудрость Божия, посмеивающаяся козням сего врага исконного, соделала то, что он в этом случае сам устроил свою погибель. Ему хотелось только положить конец нестерпимому для него действию проповеди и чудес Иисуса Христа, подобно тому, как он доводил до мученической кончины пророков, и недавно еще руками нечестивого Ирода запечатлел уста Иоанну Крестителю; но в этом случае вышло совершенно противное: смертью Сына Божия, которая стоила стольких усилий врагу рода человеческого, нанесена ему решительная победа, однажды и навсегда ниспровергнута его держава греха и смерти. Святой Иоанн указывает, так сказать, на то отверстие, сквозь которое древний змий вполз в душу Иуды и неприметно опутал собой его ум и сердце. Это — страсть к сребреникам, которая издавна зародившись в его душе, постепенно тлела и, наконец, разгорелась в пламень совершенно адский, в котором, как в своем чертоге сидел и царствовал сатана. Во время вифанской вечери, на которой Иуда жалел о мире, диавол наложил последнюю петлю на душу сребролюбца, чтобы влечь его с собой в ад. Господь все видел, что творилось в этой несчастной душе, но с намерением скрывал это от учеников Своих до последней возможности: иначе чего не позволила бы себе пламенная ревность Петра для предупреждения такого несчастья?

"Столь великое зло сребролюбие, — восклицает святой Иоанн Златоуст. Оно сделало Иуду и святотатцем, и предателем. Слушайте и берегитесь страсти сребролюбия! Если тот, кто пребывал со Христом, творил чудеса, пользовался таким учением, упал в такую бездну оттого, что не был свободен от этой болезни: не более ли вы, которые не слушаете Писания, легко можете быть уловлены этой страстью, если будете беззаботны? Эта страсть самая ужасная из всех страстей. Отсюда убийцы, отсюда войны и драки, отсюда всякое зло, как бы ты его не назвал. Нет никакой прибыли, когда душа больна, и нет ущерба когда душа богата"...

Наступил день, когда надлежало по Закону Моисееву вкушать пасхального агнца.

Иисус Христос строго исполнял все предписания Закон Моисеева, ибо при крещении Своем он сказал: "так надлежит нам исполнить всякую правду" (Мф. 3:15). Он "подчинился закону, чтобы искупить подзаконных" (Гал. 4:5) и упразднить самый Закон." "Так поступал Он, чтобы никто не сказал, то Он потому упразднил Закон, что не мог его исполнить, как тяжкий, несносный и неудобоносимый." Пасха Моисеева была для Него, можно сказать, вожделенней и священней, чем для всех прочих Его соплеменников по плоти: "агнец пасхальный служил прообразом Его собственного лица. Заклание этого агнца предызображало собой Его будущую крестную смерть, и потому, празднуя этот праздник, Он всякий раз предпраздновал будущую Свою смерть. Теперь, когда пришел час заменить кровь агнца пасхального кровью собственной, наступающий праздник Пасхи был тем ближе сердцу Иисуса Христа, и Он, несмотря на все препятствия Своих врагов, предпринял совершить его особенным образом, так чтобы последняя вечеря пасхальная послужила решительным окончанием завета ветхого, началом и полным выражением нового" (архиепископ Иннокентий).

"Когда явилось Солнце правды, говорит святой Иоанн Златоуст, тень исчезла: потому на одной трапезе совершается та и другая Пасха: и преобразовательная и истинная."

"Господь желал, чтобы на этой вечери с Ним не было никого, кроме Апостолов: Он хотел сказать им свое последнее, нежное прощальное слово. Главным препятствием к этому был Иуда. Но Человеколюбец хотел до последнего конца остаться тем же самым для Иуды, чем был для прочих учеников — Другом, Наставником, Отцом (архиепископ Иннокентий). Последняя вечеря, столь обильная чувствами необыкновенной любви и благости, действиями чрезвычайной кротости и смирения, долженствовала быть для погибающего апостола последним призывом к покаянию."

В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить тебе Пасху? Здесь ли в Вифании, которая считается частью Иерусалима, или в самом Иерусалиме?

"Иуда предает Господа, а эти заботятся о Пасхе (святой Иоанн Златоуст); тот договаривается о цене, а эти готовы служить. И тот, и эти одинаково имели дар чудес, одинаковые правила, одинаковую власть: откуда же различие? От свободы. Она везде всему причиной и доброму и худому.

Отсюда видно, что у Иисуса не было дома, не было постоянного местопребывания. Я думаю, что и ученики не имели его, иначе они попросили бы Иисуса придти туда. Но и у них, отрекшихся от всего, не было дома... О вы, которые созидаете светлые дома, пространные галереи, обширные дворы, знайте, что Христос не имел, где главу преклонить!"

На вопрос учеников, где Господь повелит приготовить пасхальную вечерю, Он обратился к Петру и Иоанну и сказал: пойдите в город к такому то — при этом Господь не назвал домохозяина по имени, а сказал так: когда войдете в город, встретится вам человек, несущий кувшин воды; последуйте за ним в дом, в который он войдет, спросите хозяина дома того и скажите ему: Учитель говорит тебе: время Мое близко — у Меня немного остается времени, Я не могу отлагать совершения пасхи до завтра, когда положено ее праздновать, и потому Я сегодня же у тебя совершу пасху с учениками Моими. Где горница, в которой можно было бы вкушать пасху? И он покажет вам уединенную горницу, большую, готовую, убранную по праздничному: там приготовьте нам Пасху.

Ученики поняли, что Господь по какой-то особой причине не хочет открыть имени человека, у которого будет совершена Пасха (архиепископ Иннокентий). По какой же? Без сомнения думали, по причине опасности от врагов, которые наблюдают все наши шаги и готовы при каждом случае захватить нас в свои руки. Но зачем таить и от нас? Неужели между нами самими кто-либо не верен и ненадежен?... Последнее могло более дальновидных привести к мысли о предателе, но только привести, а не утвердить в этой мысли, которая чрезвычайно чужда была для чистых и простых сердцем учеников Господних. Истинную причину сокровенности всего скорее мог угадать Иуда, бывший сам единственной ее причиной. Одно удаление его — хранителя и распорядителя денег общественных — от участия в приготовлении Пасхи, на что были потребны известные издержки, было уже невнятным намеком, что Учитель знает о постыдных сребрениках, ему обещанных" (архиепископ Иннокентий), и может избежать всех козней Своих врагов. Для чего же Христос посылает к неизвестному человеку? (святой Златуст) Чтобы и этим показать, что Он мог не пострадать. Ибо если Он одними только словами расположил сердце человека к тому, чтобы принять Его учеников: то чего не произвел бы в распинающих Его, если бы не хотел пострадать? И что Он сделал прежде, когда послал за ослом, то же сделал и теперь.

Тогда Он говорит: "если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они нужны Господу. (Мф. 21:3), так и здесь, говорит Филарет, архиепископ Черниговский, Он действует с той же властью и силой. Это та же Божественная сила, с какой повелено было пойти поймать рыбу, чтобы уплатить дань статиром, каким найдут в ней. Если ученики должны были сказать хозяину: "Учитель говорит," то это значит, что домохозяин принадлежал к числу учеников Иисуса. И, следовательно, среди множества врагов Иисуса были и люди преданные Ему, люди, благоговевшие перед Ним, как перед великим Чудотворцем. Стоило сказать ему: Учитель говорит тебе, и он исполняет, что угодно было Учителю. Таким образом, Господь показывает своим ученикам, и в том числе и Иуде, новый опыт Своего прозрения в будущее.

"Мое время еще не исполнилось" (Ин. 7:8), говорил прежде Спаситель, когда звали Его на такой же праздник в Иерусалим. А теперь Он говорит совсем другое: время Мое близко. Теперь пришло время, назначенное для совершения дела, возложенного на Меня Отцом Небесным и Моей любовью к людям, — пришло время положить душу Свою за други Своя." Святой Иоанн Златоуст говорит: "Он сказал: Время Мое близко для того, чтобы с одной стороны непрестанным напоминанием и частым предсказанием ученикам о страдании приучить их к бестрепетному размышлению о будущем; с другой — дабы показать, как самим ученикам, так и принимающим их и всем иудеям, что Он не против воли идет на страдания. Далее присовокупляет: с учениками Моими, для того, чтобы приготовление было достаточно, и принимающий не подумал, что Он укрывается."

"Достойно внимания, что Спаситель в других случаях любил простоту во всем в одежде, в пище, в образе жизни. А теперь, когда Он хочет предложить ученикам таинственную вечерю, Он назначает для этого не простое место, а "горницу большую устланную," покой просторный и весьма прилично убранный. Таково должно быть место для святейшей тайны пречистого Тела и Крови Господни, по указанию Самого Спасителя" (Филарет Черниговский).

Ученики Петр и Иоанн сделали, как повелел им Иисус, и приготовили Пасху. Они пошли в Иерусалим, где все случилось так, как сказал Учитель: "у Водяных ворот, которыми входили в город идущие с Елеона, встретился им человек, несущий воду в глиняном кувшине, следуя за ним, они пришли в дом, пересказали хозяину дома слова Учителя, после чего он тотчас указал им готовую просторную комнату, и они занялись приготовлением Пасхи, т.е. купили в ограде храма пасхального агнца, дали священнику заклать, или сами, по его благословению, заклали в известном месте при храме; возратились домой, испекли его на огне законным образом, т.е. целого, не раздробляя на части, не сокрушая ни одной кости, с соблюдением прочих обычаев, — приготовили также опресноков, горьких зелий и других вещей, нужных для праздника" (архиепископ Иннокентий).

С наступлением времени, определенного Законом и обычаями, т.е. не ранее сумерек и не позже 10 часов вечера, Иисус возлег со Своими двенадцатью учениками. Когда же настал вечер, Он возлег с двенадцатью учениками. По тогдашнему обычаю вокруг низкого стола разложены были с трех сторон циновки и подушки, из которых каждая была такой длины, что представляла достаточно места для трех-четырех человек. Стол был немного повыше мест для возлежания. Почетное из этих мест было среднее, по середине стола, и конечно было занято Спасителем. Ноги возлежащих откидывались к стенам в противоположную от стола сторону. Каждый из присутствующих располагался во весь рост и приподнимался на левом локте так, чтобы правая рука оставалась свободно. По первоначальному установлению, пасхальную вечерю надлежало вкушать стоя, в дорожной одежде, и с посохом в руке, для напоминания о поспешном бегстве из Египта. Но с течением времени вошло в обычай возлежать и на этой вечери, как на других, потому что "есть стоя, говорил еврейский Талмуд, — обычай рабов, а иудеи вышли из рабства в свободу."

Как совершалась Господом ветхозаветная пасхальная вечеря, святые Евангелисты не говорят: в то время, когда они писали Евангелия, это было весьма хорошо известно; да если бы и не было известно, то "какую пользу принес бы христианам этот рассказ? Зато они передают нам драгоценные подробности о том, чем эта вечеря отличалась от ветхозаветной пасхальной вечери. Так святой Евангелист Лука (22:15-18) приводит слова Спасителя в самом начале пасхальной вечери: "очень желал я есть с вами сию Пасху прежде Моего страдания. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в царствии Божием." И, взяв чашу, по обычаю евреев, Он произнес слово благодарения Богу и сказал: "примите ее и разделите между собою. Ибо сказываю вам, что уже не буду пить от плода виноградного, доколе не приидет царствие Божие." Этот же Евангелист упоминает о споре, возникшем между учениками из-за первенства, а из Евангелия от Иоанна видно, что поводом к этому спору был обычай умывать ноги, причем возлюбленный ученик Христов дает трогательный рассказ о том, как Господь, подавая ученикам Божественный пример смирения, Сам умыл им ноги (Ин. 13:1-19). "Возлюбив Своих, сущих в мире, Господь до конца возлюбил их, говорит святой Иоанн, и во время вечери встал с вечери, сняв с Себя верхнюю одежду, взял полотенце, препоясался. Потом взял воды в умывальницу, и начал умывать ноги ученикам, и отирать полотенцем, которым был препоясан. Подходит к Симону Петру, и тот говорит Ему: "Господи! Тебе ли умывать мои ноги?" Иисус сказал ему в ответ: "что Я делаю теперь ты не знаешь, а уразумеешь после." Петр говорит Ему: "не умоешь ног моих во век." Иисус отвечает ему: "если не умою тебя, то не имеешь части со Мной." Симон Петр говорит Ему: "Господи, не только мои ноги, но и руки, и голову." Иисус говорит ему: "омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все." Ибо Он знал Своего предателя, потому и сказал: не все вы чисты. Когда же умыл им ноги, и надел одежду Свою, то возлегши опять, сказал им: "знаете ли что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете. Не о всех вас говорю: Я знаю, которых избрал, но да сбудется Писание: "человек, который ел хлеб Мой, поднял на Меня пяту" (Пс. 40:10). Господь, очевидно, этими словами давал намек Иуде, призывая его к покаянию... Святой Лука (22:29) передает и дивное завещание Господа: "Я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство"... Но святой Матфей повествует о Тайной Вечери короче других Евангелистов. Он останавливается только на двух подробностях: обличении предателя и установлении таинства Божественной Евхаристии. Остановимся и мы нашим благоговейным вниманием только на этих двух подробностях, восполняя их чертами, взятыми из других Евангелий и толкованиями святых отцов и учителей Церкви.

Приведя слова Евангелиста: "Он возлег с учениками" святой Иоанн Златоуст восклицает: "о бесстыдство Иудино! И он там присутствовал, и он пришел для того, чтобы причаститься таинств, и обличаем был при самой трапезе, когда он мог бы сделаться кротчайшим, хотя бы и был зверем. Потому-то Евангелист замечает, что когда они ели, Христос беседовал с ними о предательстве, дабы и самым временем, и трапезой обличить лукавого предателя." И когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. "Смотри, говорит святой Иоанн Златоуст, как Он щадит предателя, ибо не сказал: этот предаст Меня! Но один из вас — для того, чтобы скрывая его, опять дать ему возможность раскаяться, и хочет устрашить всех, чтобы спасти его. Один из вас двенадцати, которые всюду находитесь со Мной, которым Я умыл ноги, и которым Я обещал такие блага! Тогда то святое собрание объяла нестерпимая скорбь. Иоанн говорит, что ученики недоумевали и озирались друг на друга. И Господь прибавил: "и вот рука предающего Меня со Мною за столом" (Лк. 22:21)... Теперь каждый из них, не смея зазирать другого, спрашивал о самом себе, хотя и не знал за собой ничего такого. Они уже были научены, они знали, как изменчиво человеческое сердце, и вот послышались вопросы: они весьма опечалились и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи? "Унижение для грешника подозревать себя во грехе? О, нет! Это дело правды для него... Напротив, он впал бы в пагубное самообольщение, если бы считал себя правым во всем" (Филарет, архиепископ Черниговский).

Спаситель безмолвствовал. Детская простота и искренность всех вознаграждала для Его сердца ожесточение одного. Тогда Господь делает более близкое указание на предателя: Он же сказал в ответ: один из двенадцати, опустивший со Мной руку в одно и тоже блюдо, — следовательно, один из четырех или шести близ возлежавших, — этот предаст Меня!... Святой Иоанн Златоуст замечает: "некоторые говорят, что Иуда столько был дерзок, что не почитал Учителя и вместе с Ним обмакивал руку. А по моему мнению Христос допустил и это для того, чтобы привести его в больший стыд и возбудить в нем доброе расположение... Кто размышляя об этой вечери, о предателе, возлежащем со Спасителем всех, и о том, как кротко беседует имеющий быть преданным, — кто размышляя об этом, не отвергнет всего яда гнева и ярости? Смотри, с какой кротостью Христос обращает речь Свою к Иуде: Впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем в книгах пророческих; Он идет на страдания и путем страданий — к Отцу Своему Небесному, — так предопределено Свыше; но это нисколько не облегчает вины предателя, не ослабевает той горькой участи, какая его ожидает: Но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается, величайшее преступление будет ужасно и наказано... лучше бы было этому человеку не родиться! "Замечай, говорит святой Иоанн Златоуст, опять в обличении неизреченную кротость. Даже и теперь не грозно, но весьма милостиво беседует с предателем, и притом сокровенно, не смотря на то, что не только прежняя его бесчувственность, но и после сего обнаружившееся в нем бесстыдство достойны были крайнего негодования." Так небесный Учитель "добротою Своею препирается со злостью грешника, и добротою хочет победить ее" (Филарет, архиепископ Черниговский).

Наконец, уже обличенный, чтобы не остаться среди всех одному без вопроса, (архиепископ Иннокентий) и, таким образом, не обнаружить себя, и этот несчастный осмелился раскрыть уста и не устыдился спросить подобно прочим. При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? "О, бесчувственность! Спрашивать тогда, когда сам это сознает (святой Иоанн Златоуст). Для чего не сначала спросил он об этом? Он думал, что он не узнан, когда было сказано "один из вас"; когда же Христос открыл его, тогда и он дерзнул спросить, надеясь на кротость Учителя, что не обличит его. Достойно замечания, что тогда когда другие ученики говорили: не я ли, Господи? Иуда говорит: не я ли, Равви? Первое есть плод благоговения, а второе — совсем не то: Равви — это почтительное название, которого требовала простая учтивость ко всякому другому учителю: значит, Иуда говорит только языком простого приличия (архиепископ Филарет Черниговский).

Иуда спрашивает: не я ли? Он действует перед учениками, как лицедей. А чем он был пред своей совестью? О, как тяжело было Сердцеведцу слышать вопрос бесстыдный. Как можно было без негодования отвечать такой страшной душе? Небесная благодать Твоя, Господи, отвечает кротко Иуде: Иисус говорит ему: ты сказал, т.е. ты знаешь сам, что ты предатель...

"Хотя можно было сказать: о скверный и всескверный, гнусный и нечистый человек! Столько времени готовясь произвести зло, удалившись от Меня и сделавши сатанинские совещания, согласившись взять сребреники и быв уже обличен женой, ты дерзаешь еще спрашивать?.. Но Христос не сказал ничего такого. Что же сказал: "ты сказал," и тем самым начертывает для нас образ и правило терпения" (святой Иоанн Златоуст). Господь ответил Иуде "так тихо и кротко, что Его, по-видимому, никто не слышал, по крайней мере не понял, кроме Иуды, как то видно из последующего (архиепископ Иннокентий). Предатель в молчании снес упрек избегая большего стыда — быть обнаруженным перед всеми. И прочие ученики не продолжали любопытства, видя, что Иисус не расположен указать предателя прямо. Один Петр не мог быть спокоен. Мысль, что предатель может быть сидит возле него; еще более темная мысль: не его ли самого имеет в виду Учитель, не может ли он сам подвергнуться впоследствии какому-либо ужасному искушению, — ах, он уже имел несчастье однажды заслужить название сатаны; — не давала ему покоя. Для открытия тайны он обратился к Иоанну, который теперь возлежал у самой груди Спасителя, и сделал знак, чтобы тот спросил тайно Иисуса Христа: кто это такой, о ком говорил Он? — Иоанн, припавши к персям Иисусовым, немедленно спросил Его: кто предатель? Вопрос никто не слышал и не заметил, кроме Петра и, вероятно, самого Иуды, который, как виновный всех подозревал и за всеми подсматривал. "Тот, ответил тихо Господь, кому обмакнув кусок подам." И обмакнув в блюдо кусок, подал Иуде Искариотскому. Это дружелюбное подание пищи было для погибающего апостола последним зовом к покаянию. Но в душе Искариота произошло совершенно обратное. Вслед за хлебом, по замечанию Иоанна, наблюдавшего в это время Иуду, тотчас вошел в него сатана. Личина кротости и дружества совершенно растаяла от огня обличения, вспыхнувшего в сердце: вид предателя сделался мрачен и ужасен. Святое общество было уже нестерпимо для человека с диаволом в сердце: тайная сила влекла его вон...

Сердцеведец видел все это, что происходило в душе сына погибельного и не захотел более принуждать Себя к бесплодному перенесению присутствия предателя. "Что делаешь, делай скорее" (Ин. 13:27-30), сказал он, и этим дал ему благовидный предлог оставить вечерю, не обращая на себя этим подозрения учеников. Между тем этот кроткий полуупрек для оставленного благодатью, вероятно, показался сильной укоризной. "Я не замедлю своим делом," думал он и — вышел вон.

"Была ночь, замечает святой Иоанн, т.е. не ранее 9 часов вечера по нашему времени. Ученики подумали, что Иуда послан купить что-нибудь на праздник, или что ему приказано раздать для праздника милостыню нищим. Конечно, делать покупки в такой поздний час было трудно, искать нищих в такое священное время тоже не легко, но апостолы готовы были поверить всякой догадке, чем остановиться на ужасной мысли, что Иуда Искариотский — прямо из-за пасхальной вечери, после умовения ног Учителем, пошел к Каиафе за сребрениками и спирою"... (Спира — это отряд римских солдат. Прим. ред.)

Рассуждая о предательстве Иуды, святой Иоанн Златоуст говорит: "иной скажет: если написано, что Христос так пострадает, то за что осуждается Иуда? Он исполнил то, что написано.

Но он делал не с той мыслью, а по злобе. Если ты не будешь смотреть на цель, то и дьявола освободишь от вины. Но нет, нет. И тот, и другой достойны бесчисленных мучений, хотя и спаслась вселенная. Ибо не предательство Иуды соделало нам спасение, но мудрость Христа и величайшее Его промышление, обращающее злодеяния других в нашу пользу. Что же, спросишь ты, если бы Иуда Его не предал, то не предал ли бы кто-нибудь? Если бы все были добры, то не исполнено было бы домостроительство нашего спасения.

Да не будет! Ибо Сам Премудрый знал как устроить наше спасение, хотя бы и не случилось предательства. Премудрость Его велика и непостижима. Потому-то, дабы не подумал кто, что Иуда был служителем домостроительства, Иисус называет его несчастнейшим человеком"...

Не только ум человеческий, но и ангельский не может постигнуть и изъяснить всю несказанную любовь к роду человеческому, какой возлюбил Свое создание единородный Сын Божий, Господь наш Иисус Христос. По любви Своей к нам грешным Он восприял нашу плоть и кровь, сделался истинным Человеком, пострадал и умер за нас; но этого мало было для Его Божественной любви. Он восхотел и нас сделать причастниками Своего Божества, нас, тленных, смертных, нечистых, очистить, обновить, соделать бессмертными, преискренне соединить с Собой, — обожить человека, и это соделывает Он в святейшем таинстве Божественного Причащения пречистого тела и честные крови Своей. Отходя на Свою спасительную страсть, Он приходит со Своими учениками в Сионскую горницу и говорит: "очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания" (Лк. 22:15). "Ветхозаветной ли пасхи так сильно желал Он? Но она до сих пор была обыкновенная, как совершаемая ежегодно, а отныне должна совершенно прекратиться, когда прообразование должно уступить место прообразуемой истине. Итак, нет сомнения, что Он пламенно желает Пасхи новозаветной, в которой Сам Себя приносит в жертву, Сам Себя предлагает в пищу. Желанием, говорит, желанием любви и милосердия "желал Я есть с вами сию Пасху, потому что в ней запечатлевается вся Моя любовь к вам, и вся наша истинная жизнь и блаженство" (Филарет, митрополит Московский). Поэтому и ветхозаветной Пасхи желал он вкусить, что это была последняя Пасха законная, преобразовательная, с празднованием которой Господь благоволил соединить учреждение Своей истинной новоблагодатной Пасхи в великом таинстве Причащения.

"Для чего, — говорит святой Иоанн Златоуст, — Христос совершал это таинство во время Пасхи? Для того, чтобы ты из всего познавал, что Он есть Законодатель Ветхого Завета, и что написанное в этом Завете служит прообразованием новозаветных событий."

"Являя в Себе Архиерея великого, прошедшего небеса Первосвященника не по чину Аарона, а по чину Мелхиседека, Он, — по выражению церковной песни, — священнодействовал Сам Себя, и, как истинная Пасха для верующих, за которых хотел умереть, Сам Себя приносил в жертву, предваряя события."

Три Евангелиста: Матфей, Марк и Лука и святой апостол Павел благовествуют нам об установлении таинства святого Причащения или Божественной Евхаристии. Святой Иоанн Богослов, дополняя из сказания, сообщает только трогательные речи Господа на Тайной Вечери. Из его благовествования, между прочим, мы видим, что с выходом Иуды предателя из горницы Сионской была, можно сказать, вся область тьмы, которая на столь долгое время в его лице вторгалась было в самый чистый богосветлый круг учеников Иисусовых. Теперь вокруг прощающегося Учителя и Друга оставались одни те, кого без опасения можно было назвать "детьми." Последний час Ветхого Завета пробил, начало предначать Новый — не агнцем от стад, а телом и кровью Своею. Между тем лицо Богочеловека светилось пренебесным светом. Он берет лежавший перед Ним хлеб, благословляет Его, преломляет на части по числу учеников, и раздает его им. И когда они ели, говорит святой Матфей, Иисус взял хлеб, — по-гречески: артос, т.е. хлеб квасной, а не опресночный, может быть, нарочито приготовленный по повелению Господа для установления нового таинства, ибо по закону на пасхальной вечери надлежало иметь только опресноки, — И, воздав хвалу Отцу Своему Небесному Благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите: сие есть тело Мое, "которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание" (Лк. 22:19). Господь благодарит, поэтому и самое таинство называется Евхаристией, что с греческого языка значит благодарение. Святой Иоанн Златоуст замечает: "Господь благодарит, научая нас, как должно совершать это таинство, показывая, что Он добровольно идет на страдания, наставляя нас переносить страдания с благодарностью и возбуждая в нас благие надежды. Господь предложил нам тело Свое не для единократного, или не частного и случайного употребления, как врачевство, но для питания постоянного и всегдашнего: ядите. Господь даровал нам его, как насущный хлеб, по слову Его: "хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя": этим самым не только позволил, но и повелел, чтобы мы часто приступали к Его трапезе. Мы не оставляем себя надолго без хлеба обыкновенного, зная, что иначе ослабеют наши силы, и жизнь телесная не может продолжаться: как же не боимся мы надолго оставлять себя без хлеба жизни, небесного, Божественного?"

Когда Господь говорит: "сие есть тело Мое," то показывает, что хлеб освещаемый на жертвеннике, есть самое тело Христово, а не образ его, ибо Он не сказал сие есть образ тела Моего, но "сие есть тело Мое." Хлеб неизъяснимым образом прелагается (блаженный Феофилакт). "Ученики, говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, в безмолвии с верою вкусили преподанное под видом хлеба тело Учителя и Господа. Вопрос капернаумских совопросников: "как Он может дать нам есть Плоть Свою?" — был далек теперь от них, ибо они тогда же слышали от Учителя, что плоть Сына Человеческого есть истинное брашно, и что слова Его об этом — "суть дух жизни" (Ин. 6:63).

Господь взял чашу с вином, растворил ее водой, благословил ее так же как и хлеб, особенным новым благословением, — и взяв чашу, и благодарив, подал им и сказал: пейте от нея все; ибо сие есть кровь Моя, не образ, не напоминание крови, но истинная и действительная Моя кровь Нового Завета, за многих, за всех, кто восхощет наследовать спасение, изливаемая, во оставление грехов. "Как Ветхий Завет, говорит святой Иоанн Златоуст, имел овнов и тельцов, так и Новый Завет имеет кровь Господню. Кровь Ветхого Завета были изливаема во спасение первородных" — первенцев Израиля, избавляемых от меча Ангела-губителя, "а сия кровь изливается во оставление грехов всего мира," как умилостивительная жертва за грехи всего рода человеческого. "И как Моисей сказал "сие да будет памятно для вас вечно" (Втор. 16:19), так и Христос говорит: "в Мое воспоминание" до того времени, когда Я приду" (святой Иоанн Златоуст).

Это завещание, "по причине особенной важности и трогательности завещанного, так внедрилось в памяти учеников и через них так скоро распространилось во всей первоначальной Церкви Христианской, что как видим из книги Деяний Апостольских, совершение Евхаристии в память возлюбленного Спасителя было первым и главным делом каждого собрания христианского. А Апостол Павел, несмотря на то, что был не из двенадцати, потому и не был сам на Тайной Вечери, в одном из своих посланий, без сомнения по внушению свыше, преподает уже подробное учение о таинственном теле и крови Господней и с твердостью и ясностью предполагает существование сего таинства до дня будущего пришествия Господня" (архиепископ Иннокентий).

"Вслушайтесь, говорит святитель Филарет Московский, в учредительное слово Господне именно о святой чаше: "пейте от нее все." Не пропустим без внимания малого слова: все, ибо в каждой черте слова Божия скрывается свет, в каждом звуке премудрость. Господь не сказал о таинственном хлебе: "примите, ядите все": и праведно, потому что некоторые не могут есть, например младенцы. Но о таинственной чаше сказал: "пейте от нея все" и таким образом устранил всякое исключение, разумеется, для пребывающих в вере и церковном единении. Примечайте же, когда отступают от точности заповеди Господней те, которые не допускают до Святых Таин младенцев и малолетних до известного возраста, и как напротив верна сему слову Господню Православная Церковь, когда она и младенцам подает святую чашу, да пиют от нее все, даже и те, которые могут только пить, не имея крепости чтобы есть. Еще более достойно примечания, как Господь при первом преподании святой чаши в то же время обличает ее отъятие от народа — нововведение поздних веков. Чему здесь более дивиться: многоразличной ли премудрости слова Божия, или дерзости мудрования человеческого против ясного слова Божия? Господь видит, что подаваемую Им чашу жизни самоуправство захочет похитить у меньших братий Его; и предварительно поставляет преграду против сей дерзости определенным повелением: "пейте из нея все." Но самоуправство не внемлет; нет, не все, говорит оно: простолюдины не должны причащаться чаши. Благословим, братия, Бога, что мы принадлежим к Православной Церкви, которая не причастна сему произвольному мудрованию, но с верным послушанием слову Христову всем вам предлагает святую Чашу: пейте из нея все."

После установления таинства, Христос Господь далее говорит: Сказываю же вам, что отныне не буду пить плода сего виноградного, не вкушу вина, до того дня, когда буду пить с вами новое вино, когда буду пить новым, необыкновенным образом не в теле, подверженном страданию, но в теле бессмертном, нетленном и не имеющем нужды в пище, буду пить с вами, при вашем свидетельстве, ибо вы увидите Меня по воскресении в Царстве Отца Моего, которое откроется Моим торжеством над смертью, когда Я явлюсь истинным Царем мира, Которому будет дана власть на небе и на земле... Объясняя эти слова Господа, святой Иоанн Златоуст говорит: "поскольку Он беседовал с учениками о страдании и кресте, то опять говорит и о воскресении, упомянувши о царстве, и назвавши таким образом Свое воскресение. Но для чего Он пил по воскресении? Для того, чтобы люди грубые не почли воскресение призраком, потому-то Апостолы для уверения в воскресении говорили "с Ним ели и пили" (Деян. 10:41). Блаженный Феофилакт говорит, что эти слова Господа можно понимать и в духовном смысле: "новое питье есть откровение Тайн Божиих, которые откроются тогда — во царствии Божием, т.е. при втором пришествии, и будут новыми, такими, как мы никогда не слышали. Христос обещается Сам пить их вместе с нами в том смысле, что нашу пользу почитает Своей пищей и питьем.

При восстании от вечери (архиепископ Иннокентий) надлежало по обычаю пропеть несколько псалмов. Этот святой обычай выполнен был теперь с тем большим чувством, что псалмы похвальные как бы нарочито были избраны для выражения того, что теперь совершалось над Сыном Человеческим. И воспевши пошли на гору Елеонскую, в любимое местопребывания Спасителя, в Гефсиманию. Можно ли было без глубокого умиления петь: "камень, который отвергли строители, сделался главою угла. Это от Господа и есть дивно в очах наших... (Мф. 21:42) Не умру, но жив буду и повем дела Господня. Дорога в очах Господних смерть преподобных Его" (Пс. 117:22-23; 115:6).

"Да слышат те, говорит святой Иоанн Златоуст, которые подобно свиньям, принимая пищу без молитвы, восстают от трапезы в пьянстве, тогда как должно оканчивать ее с благодарностью и пением. Слушайте и вы, которые не дожидаетесь окончательной молитвы при совершении Тайн. Ибо эта молитва есть образ той молитвы. Христос возблагодарил прежде, чем предложил трапезу ученикам, дабы и мы благодарили. Возблагодарил и воспел после трапезы, дабы и мы делали то же самое. Но для чего Он пошел на гору? Для того, чтобы явить Себя тем, которые хотели взять Его, чтобы не подумали, что Он скрывается: потому спешили идти на место, известное и Иуде."

Святитель Филарет, рассуждая о причащении Божественных Тайн, говорит: "Наш Божественный Питатель преподает нам самое тело Свое, — всецелое тело Свое, — преподает со сладостью любви, без сравнения превышающей материнскую, но притом преподает нам тело Свое, горьким и смертными страданиями уготованное нам в пищу. "Сие есть Тело Мое, глаголет, за вас ломимое. Сия есть кровь Моя, за вас и за многих изливаемая."

Как пшеница страждущая в жерновах, и под рукой хлебопека, и в разжженной печи, да будет хлеб, укрепляющий сердце человека; как и кровь гроздова (сок винограда) страждущая в утеснении точила, да будет вино, веселящее сердце человека — так благоволил воплощенный Сын Божий предать тело Свое на разнообразные страдания — Елеонские, Иерусалимские и Голгофские, допустил многострадально источить кровь Свою в предкрестных и крестных мучениях, чтобы в них уготовить нам пищу и питие жизни и врачевания, бессмертия и блаженства."

Святитель Кирилл Иерусалимский говорит: "Когда Сам Христос объявил и сказал о хлебе: "сие есть тело Мое," после этого кто уже осмелится не веровать? И когда Сам уверил и сказал о чаше: "сия есть кровь Моя," кто когда усомниться и скажет, что это не кровь Его? Он в Кане Галилейской некогда воду претворил в вино, сходное с кровью: и не достоин ли веры, когда вино в кровь претворяет? В образе хлеба дается тебе тело, а в образе вина дается тебе кровь, чтобы приобщившийся тела и крови Христа, соделался ты Ему сотелесным и сокровным. Таким образом, бываем и Христоносцами, когда тело и кровь Его сообщится нашим членам." Святой Иоанн Дамаскин говорит: "Бог сказал: сие есть тело Мое, сия есть кровь Моя, сие творити в мое воспоминание. И по Его всесильному повелению так бывает, и будет до того времени, доколе он приидет" (1 Кор. 11:26). И для этого нового делания, через призывание делается дождем осеняющая сила Святого Духа, "Как будет это, — говорит святая Дева, — когда Я мужа не знаю? — Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя," отвечает Ей Архангел Гавриил (Лк. 1:34-35). И ныне, если ты спрашиваешь: каким образом хлеб делается телом Христовым, а вино — кровью Христовой? Отвечаю тебе и я Дух Святой нисходит и совершает то, что превыше слова и разумения."

Святой Иоанн Златоуст говорит: "будем во всем повиноваться Богу, и не в чем не будет противоречить, хотя бы слова Его казались непонятными. Но да управляет Его слово нашими мыслями и созерцанием. Его слово непреложно, а наше чувство легко обманывается. Потому, когда Христос говорит: "сие есть тело Мое," то убедимся, будем верить и смотреть на это духовными очами. Если бы ты был бестелесен, то Христос сообщил бы тебе эти дары бестелесно; поскольку же душа твоя соединена с телом, то духовное сообщает тебе через чувственное. Сколь многие ныне говорят: желал бы я видеть лицо Христа, образ, одежду, сапоги? Вот ты видишь Его, прикасаешься к Нему, вкушаешь Его. Ты желаешь видеть одежды Его, а Он дает тебе не только видеть Себя, но и касаться, и вкушать, и принимать внутрь. Итак, никто не должен приступать с небрежением, никто с малодушием, но все с пламенной любовью, все с горячим усердием и бодростью... Немалое предстоит наказание тем, которые недостойно причащаются. Подумай, сколь много ты негодуешь на предателя и на тех, которые распяли Христа. Берегись, чтобы и тебе не сделаться виновным против тела и крови Христовой. Они умертвили всесвятое тело, а ты принимаешь его нечистой душой после стольких благодеяний. Ибо не довольно было для Него того, что Он сделался Человеком, был заушен и умерщвлен, но и самым делом соделывает нас Своим телом. Сколь же чист должен быть тот, кто наслаждается этой жертвой? Сколь чище всех лучей солнечных должны быть — рука, раздробляющая сию плоть, уста, наполненные духовным огнем, язык, обагряемый страшной кровью? Помысли, какой чести ты удостоен? Какой наслаждаешься трапезой? На что с трепетом взирают Ангелы и не смеют воззреть без страха, по причине сияния отсюда исходящего, тем мы питаемся, с тем сообщаемся и делаемся одним телом и одной плотью со Христом.

"Кто изречет могущество Господа, возвестит все хвалы Его?" (Пс. 105:2). Какой пастырь питает овец собственными членами? Но что я говорю пастырь? Часто бывают такие матери, которые новорожденных младенцев отдают другим кормилицам. Но Христос не потерпел этого. Он питает нас собственной кровью и чрез то соединяет нас с Собой.

Не видите ли, с какой готовностью младенцы берут сосцы? С каким стремлением прижимают к ним свои уста? С таким же расположением и мы должны приступать к этой трапезе и к сосцу духовной чаши; или лучше сказать: мы с большим желанием должны привлекать к себе, подобно грудным младенцами, благодать Духа: одна должна быть у нас скорбь: та, что мы не приобщились этой пищи. Тот, Кто совершил эти действия на одной вечери, и ныне совершает их. Мы занимаем места служителей, а освящает и претворяет дары Сам Христос. Да не будет здесь ни одного Иуды, ни одного сребролюбца. Если кто не ученик Христов, тот пусть удалится; трапеза не допускает тех, кто не из числа учеников. Ибо "с учениками Моими, — говорит Христос, — сотворю Пасху." Сия трапеза есть та же самая, которую предложил Христос, и ничем не менее той. Нельзя сказать, что ту устрояет Христос, а эту человек, но и ту, и другую Сам Христос. Сие место есть та самая горница, где Он был с учениками"...

Еще в горнице Сионской, по сказанию святого Евангелиста Иоанна, когда Господь сказал Апостолам о предстоящей разлуке с ними, "уста пламенного невольно отозвались вопросом: "Господи куда Ты идешь?" (архиепископ Иннокентий) Он видел, что Учителю предстоит опасность и желал разделить ее с Ним. "Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, — отвечал Господь, — а после пойдешь за Мною." Петр сказал Ему: Господи! Почему я не могу идти за Тобой теперь? Я душу мою положу за Тебя. — Душу твою за Меня положишь? Отвечал ему Господь со скорбным чувством. Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, еще до рассвета, как отречешься от Меня трижды." Святой Лука присовокупляет, что Господь, предостерегая Петра от самонадеянности, сказал ему с чувством глубокого умиления: "Симон! Симон!" — если бы ты ведал, с какими врагами должно вам иметь дело! "се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу," чтобы Я позволил ему возмущать, колебать, искушать вас, как поступал он никогда с Иовом. Но Я молился о тебе, чтобы не оскудела (по крайней мере) вера твоя, если она не может защитить тебя от падения. Потому, когда восстанешь сам от падения, то утверди, в заглаждение твоего поступка, братию твою.

"Если сатана просил сеять всех, то для чего Христос не сказал, что молился Я о всех? Христос обращает Свое слово к Петру, дабы тронуть его и показать, что его падение опаснее падения прочих. Почему также не сказал: Я не попустил, но сказал: Я молился? Идя на страдания, Он говорил смиренно, чтобы показать Свое человечество. Тот, Кто со властью сказал: созижду Церковь Мою, и так оградил ее, что бесчисленные опасности и смерти не одолеют ее, Кто сказал: "дам тебе ключи Царствия Небесного," — конечно, не имел нужды в молитве." (святой Иоанн Златоуст)

Христос не сказал: да не отвергнешься, но да не оскудеет вера, чтобы он не погиб совершенно." Когда Петр уверял Господа, что готов в темницу и на смерть идти, он говорил искренно. Чтобы глубже запечатлеть в душе пламенного, но слишком самоуверенного ученика мысль о предстоящей опасности, чтобы потом, после отречения, он не пришел в отчаяние, Господь нашел нужным на пути в Гефсиманию еще раз повторить Свое предупреждение.

Тогда, — говорит святой Матфей, — по выходе из горницы Сионской, между теми трогательными речами утешения, ободрения, которые записаны святым Иоанном, говорит им со скорбию сказал Своим возлюбленным ученикам Иисус: все вы соблазнитесь о мне в эту ночь, не устоите твердо в исповедании, что Я — истинный Христос, Сын Бога живого; убоитесь и оставите Меня; когда Меня будут в эту ночь поносить, уничижать, вы не решитесь открыто сознаться перед врагами Моими, что Я — Господь и Учитель ваш; может быть, самая вера ваша в Меня поколеблется, ибо вы еще неясно понимаете, в чем состоит искупление мира Моими страданиями и смертью. Но и это давно предсказано пророками: Ибо написано у пророка Захарии: Поражу Пастыря, и рассеются овцы стада. Господь "приводит пророчество, чтобы с одной стороны убедить учеников всегда внимать Писанию, а с другой показать, что Он распинается по воле Божией, что совершающееся есть дело смотрения Божия" (святой Иоанн Златоуст). Иисус Христос называется Пастырем, а все верующие, особенно Апостолы, Его овцами. Этими словами Господь показывает, — (святой Иоанн Златоуст) —"каковы были ученики перед крестной смертью и каковы после крестной смерти. Ибо те, которые во время распятия Его не могли даже стоять, после смерти Его сделались сильнее и крепче адаманта. А бегство и страх учеников служит доказательством смерти Спасителя. Впрочем, Господь не попустил им оставаться в печали, но что говорит?" По воскресении Моем предварю вас в Галилее, по воскресении Моем я буду прежде вас в Галилее. Наступающая буря скоро пройдет: он скоро воскреснет и соберет их около Себя, как робкое стадо.

Петр сказал Ему в ответ: если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь..."Что ты говоришь, Петр? (святой Иоанн Златоуст) — Пророк сказал: "рассеются овцы"; Христос подтвердил сказанное, а ты говоришь: нет? Разве тебе не довольно того, что случилось прежде, когда ты говорил: милосерд ты, Господи, и был обличен? Что это значит: когда Христос говорил: "один из вас предаст Меня," ты боялся, чтобы не быть предателем, а теперь, когда Он ясно провозглашает и говорит: "все вы соблазнитесь," ты противоречишь, и не однажды только, а дважды и многажды? Ибо так говорит Лука.

От чего это случилось с ним? От великой любви, от великого усердия. Ибо, когда он освободился от страха относительно предательства и узнал предателя, то говорил уже с дерзновением и восставал против других, говоря: "если и все соблазнятся, я никогда не соблазнюсь." Но в этих самоуверенных словах ученика "два преступления были: первое то, что он противоречил, а второе, что считал себя крепче других; или лучше сказать: было и третье преступление — то, что все приписывает самому себе. Итак, для уврачевания этого Христос попустил падение," которое Господь теперь прямо предсказывает ему: Иисус сказал ему: Истинно, истинно говорю тебе, что ныне, в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня, не раз, а три раза ты откажешься от Меня, скажешь, что вовсе не знаешь Меня.

Но Петр настойчивее прежнего стал противоречить Господу, как будто он лучше Господа знал себя: Говорит Ему Петр: хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. И прочие ученики не хотели быть слабее Петра, и они высказывали решимость умереть вместе с Господом: Подобное говорили все ученики. Господь ничего не сказал на все эти уверения: пусть события этой ночи покажут, как ошибались ученики.

Святой Иоанн Златоуст говорит: "Христос попустил пасть Петру для того, чтобы научить его во всем повиноваться Ему и Его определение считать вернее собственного суждения. Да и прочие получили не мало пользы от его отвержения, познавши человеческую немощь и истину Божию. Ибо, когда Сам Бог предсказал что-нибудь, то не должно уже оспаривать этого. Надлежало бы молиться и говорить: помоги нам не разлучаться с Тобой, а этот ученик, надеясь на себя, говорит: хотя бы все потерпели это, но я не потерплю, — а это мало-помалу приводило его к гордости. Для истребления этого-то Христос и попустил отвержение. Поскольку Петр не внимал словам, ни Христовым, ни пророка, — ибо Христос для того и привел слова пророка, чтобы Петр не противоречил, — то он научается самими делами. Смотри, как после этого он сделался кротким. Когда после воскресения он спросил Христа относительно Иоанна: "А он что?" и был остановлен, то уще не дерзнул противоречить, но смолчал. И после этого, когда на верху дома, при видении, услышал голос, говорящий ему: "что Бог очистил, того не почитай нечистым" (Деян. 10:15), и еще не знал ясно, что значат эти слова, то молчал и не спорил. Все это было следствием падения. Из этого мы научаемся той важной истине, что недостаточно бывает собственное старание человека, если кто не получит высшей помощи; и в тоже время мы не получим никакой пользы, ни высшей помощи, если у нас не будет собственного старания. То и другое доказывают Иуда и Петр. Первый, получивший много помощи, не получил никакой пользы, потому что не захотел и не приложил собственного старания; а последний и при собственном старании пал, потому что не получил никакой помощи. Добродетель слагается из этих двух принадлежностей. Потому я умоляю, чтобы вы не предавались сну, и чтобы при собственном старании не думали, что вы все совершаете собственными трудами. Поскольку Богу не угодно, чтобы мы были нерадивы, поскольку Он не все Сам совершает; равно не угодно Ему и то, чтобы мы были кичливы: потому не все нам дал, но из того и другого отнявши вредное, оставил нам полезное."

К востоку от Иерусалима, по глубокой долине протекает поток Кедрон, тот поток, через который переходил печальный Давид, преследуемый собственным сыном Авессаломом. За потоком, при подножии горы Елеонской, находится сад Гефсиманский. Несколько старинных масличных деревьев и поныне сохранились: они обнесены теперь невысокой каменной оградой. Сюда любил уединяться Господь наш Иисус Христос со Своими учениками; здесь он часто беседовал в молитве со Своим Небесным Отцом; сюда же пришел он, Спаситель наш, после Тайной Вечери с апостолами, в ночь перед Своими страданиями: Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания. В раю сладости, в саду Эдемском, совершилось грехопадение первого Адама; в саду Гефсиманском начинаются искупительные страдания второго Адама — Господа Иисуса. И сколько внутренних страданий, сколько душевных мук должен был Он вытерпеть здесь, еще прежде чем взяли Его, прежде чем начались Его телесные страдания — там, во дворе Анны и Каиафы, в претории Пилата, и, наконец, на Голгофе, на кресте! Да, это была ночь, подобной которой не было и не будет пока мир стоит; это была ночь предсмертных страданий Спасителя мира, страданий самых лютых и невыносимых...

И говорит ученикам: посидите тут, пока Я пойду помолюсь там. Сказал ученикам, чтобы они подождали Его, пока Он помолится. И взяв с собою Петра и обоих сыновей Заведеевых, Иакова и Иоанна, Он пошел далее в глубину сада. "Не всех взял, чтобы они не подверглись падению, а только тех, которые были зрителями Его славы" (святой Иоанн Златоуст). Они были свидетелями Его славы на Фаворе, они присутствовали при воскрешении дочери Иаира, а потому были способнее других видеть и уничижение Его в Гефсимании.

Настал час великой скорби, великого искушения; Иисус Христос начал скорбеть и тосковать, начал ужасаться... "Скорбит Он и тоскует богопромыслительно, — говорит блаженный Феофилакт, — чтобы уверовали, что Он истинный человек, так как человеческой природе свойственно бояться смерти. Смерть вошла в человеческий род не по природе, и потому природа человеческая боится ее и бежит от нее. Скорбит вместе и для того, чтобы утаить Себя от дьявола, чтобы дьявол устремился на Него, как на простого человека, и умертвил Его, а таким образом и сам был низложен."

Он раскрыл перед учениками все Свое сердце: Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно, побудьте здесь и бодрствуйте со Мною. Такие слова были совершенно новы и неожиданны для учеников, "которые привыкли видеть Учителя своего всегда мирным и благодушным, говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, не понимая однако всей важности настоящих минут, они не могли чувствовать и всей нужды в молитве: принялись за это святое дело, но так, что Богочеловек вскоре ощутил, что и это малое общество не соответствует состоянию Его духа, и, оставив учеников, углубился в чащу деревьев, на вержение камня," не так далеко, и ученики, при сиянии луны, могли Его видеть.

В сильных чертах изображают Евангелисты Гефсиманские скорби Спасителя: святой Матфей говорит: "начал скорбеть и тосковать"; Марк: "начал ужасаться и тосковать"; Лука: "находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю." Сам Господь говорит: "душа Моя скорбит смертельно." Изведал он прежде скорби человеческие, плакал над Лазарем, плакал в Иерусалиме; но все эти скорби были слишком малы в сравнении с той жгучей скорбью, какой была полная теперь Его душа.

И, отойдя немного, пал на лице Свое, приклонил колена Свои, пал лицом на землю, молился... "Когда подумаешь, — говорит Филарет, митрополит Московский, — что это единородный Сын Божий, от вечности с Отцом и Святым Духом царствующий на пренебесном престоле, и теперь сего престола не оставивший, — что Он, облекшись в нашу нищету, немощь, низость, повергается в молитве на землю, чтобы молитвою исходатайствовать нам спасение, а смирением обличить, загладить и уврачевать нашу гордость: тогда пораженная мысль ищет, есть ли в мире довольно униженное место или положение, в которое бы человек мог себя уничижительно повергнуть, чтобы ему не слишком стыдно было перед этим Божественным уничижением? При таком размышлении нам должны быть сладостны и легки наши молитвенные коленопреклонения и земнопреклонения, которые иногда кажутся нам для нашей немощи такими тяжкими, а может быть также для нашей лености! "Пал на лице Свое, пал на землю... За грех тяжкий Адам и земля проклята была от своего Создателя; теперь Создатель снимает с нее проклятие; падая на лицо, с распростертыми руками, Он как бы лобызает и объемлет ее. Он падает и делает ее землею живых, землею благословения. "Земля, земля, восклицает святитель Димитрий Ростовский, внуши слово: Бог Слово припадает к тебе лицом Своим, как друг, оплакивая прежнее отпадение твое, и теперь снова обнял тебя, как Свою исконную, в Его лоно возвращенную!" Пал на лицо Свое, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, а Тебе все возможно суть, — да минет Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как ты... "Когда говорит: да минует, показывает Свое человеческое естество; когда же говорит: не как Я хочу, но как Ты, показывает свое мужество и твердость, научая нас повиноваться Богу, несмотря на противодействие природы" (святой Иоанн Златоуст).

Но что значат эти моления и молитвы к Могущему спасти Его от смерти, молитвы с воплем крепким и слезами, с великой тугой сердечной? "справедливо, что мучения составляют великое искушение для всякой плоти человеческой; неоспоримо и то, что мучения долженствовали быть несказанно более тяжки для пречистой плоти Искупителя человеков, которая, как непричастная греху, была несравненно чувствительнее к мучениям" (архиепископ Иннокентий). "Но он самые оскорбления и страдания, не в воображении, а в самом их действии, в продолжении многих часов этой же ночи и следующего дня (Филарет митрополит Московский), переносил, не изъявляя никакого страха с победоносной твердостью; то с высоким спокойствием, с величием молчания, то со словами любви и молитвы за других, а не скорби о Себе. И если в одну новую таинственную молитву воззвал: "Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?" То немедленно покрыл сей вопль торжественным гласом: свершилось! Мог ли этот Агнец, закланный от сложения мира, убегать Своего жертвенника? Тот, "Которого Отец освятил и послал в мир" (Ин. 10:36), Тот, Который от века принял на Себя служение примирения людей с Богом, мог ли поколебаться в деле этого служения мыслью о страдании? Если бы он мог иметь какую нетерпеливость, то разве что нетерпеливость совершить наше спасение и облагодетельствовать нас. "Крещением должен Я креститься, — говорит он, — и как Я томлюсь, пока сие совершится!" (Лк. 12:50).

Отчего же еще прежде видимых страданий — скорбь, туга, ужас, прискорбие души даже до смерти? Какую горечь, какую тягость заключала в себе эта таинственная чаша, о которой Он молился, да мимо идет, и которую в то же время принимал по предвечной воле Своего Отца, глаголя: "впрочем, не как Я хочу, но как Ты?" Увы, это горечь наших грехов, это тягость нашей виновности перед Богом и заслуженных нами казней, которые все принял на Себя Агнец Божий, взявший на себя грехи мира, и, таким образом, Он скорбел, тужил, ужасался, прискорбен был душой даже до смерти не потому, что истощилось Его терпение, но потому, что Своими внутренними страданиями Он очищал наши внутренние нечистоты, изглаживал нашу виновность, удовлетворял разраженному на нас правосудию Божию, и вместе с тем молился о нашем помиловании, прощении и спасении, и был услышан. Он скорбел не собственной, но нашей скорбью (Ис. 53:3-4). Чаша, которую подает Ему Отец, потопила бы весь мир, если бы Он один не воспринял, удержал, иссушил ее." Это молился Сын Человеческий, под тяжестью скорбей; это молится Его святое человечество с чувствами святыми, но с чувствами человека. Все грехи человеческие, все то, что должен был претерпеть весь мир за свои беззакония, вся эта тяжесть легла теперь на Него одного. Тяжек и один грех: что же, когда таких грехов больше, чем песка на берегу морском? Как не изнемочь было под этой греховной тяжестью нашему Господу? "Он видел все грехи рода человеческого, от первого Адамова греха, до последнего богохульного антихристова и последователей его, — (Филарет, архиепископ Черниговский), — видел все безобразия, всю гнусность их перед Божией святостью, и это в Его святой, чистейшей душе отражалось нестерпимыми муками. Он, Примиритель человечества, стоял теперь перед грозной правдой Божией, совершавшей нам Ним суд за грехи принятого им на Себя человечества. Благоволение Отца Небесного было для Него дороже всего: каково же было Ему чувствовать неблаговоление, негодование Отца Небесного! Ибо не знавшего греха он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными перед Богом" (2 Кор. 5:21).

"Искупителю человеков надлежало претерпеть все и быть "искушенным в всем" (Евр. 4:15). Но искушения, которым подлежит род человеческий, бывают двух видов, искушение удовольствием и искушение страданиями. Первое искушение во всех видах прошел Сын Человеческий при самом начале Своего служения, когда был искушаем в пустыне от дьявола. Второе, более тяжелое искушение, предстояло теперь. Оно было разделено на два: гефсиманское и голгофское. На Голгофе встретил Сына Человеческого крест, окруженный всеми ужасами, но открытый для взора всех, даже Его врагов; поэтому этот крест надлежало перенести с видимым величием; но внутренний крест Его душевных страданий, с выражением немощи человеческой, не мог быть показан нечистому взору всех и каждого. И вот, этот-то внутренний крест, или точнее, это-то сокровеннейшая и, может быть, мучительнейшая половина креста встречает Божественного Крестоносца в уединении Гефсиманского вертограда и обрушивается на Него всей своей тяготой до того, что заставляет преклониться к земле и вопиять: если возможно, да мимо идет чаша! Это было совмещение всех страданий и всех смертей всех людей. Одни страдания совести должны иметь лютость адских мучений. Ибо если самый грубый человек нередко изнемогает под страданием пробудившейся совести, мучимый представлением одной его греховной жизни: то какое мучение должно быть для пречистой души Богочеловека, когда она, в своем сознании, представила себя покрытой грехами всего мира? Это-то самое, что чаша предстоящего страдания и смерти была растворена, преисполнена грехами человеческими, проклятием Закона и гневом небесным, делало ее такой ужасной и неудобоприятной" (архиепископ Иннокентий).

К довершению искушения присоединялась живая, неотразимая мысль, что в безднах премудрости Божией есть средства спасти людей, не вознося на крест Сына; если есть средство отнять у этого креста хоть немного его нестерпимой лютости, или отложить казнь эту на другое время. "В отягчении этого внутреннего креста, вероятно, дано было действовать как слуге и князю мира, дьяволу, подобно как он действовал некогда на испытание добродетели Иова. Не напрасно же, при конце вечери, Божественный Страдалец сказал: "идет князь мира сего" (Ин. 14:30) и после этого, можно сказать, прямо пошел навстречу ему" (архиепископ Иннокентий). И вот теперь, в тишине ночи, во мраке Гефсиманского сада, Христос Спаситель наш, один, покрытый потом, изнемогающий от мук душевных, повергается на землю, как самый последний из потомков Адамовых, скорбит смертельно и борется с искушением: "и был пот Его как капли крови, каплющей на землю." Воды потопа некогда погубили беззаконников, но не смыли беззаконий с лица земли. Пала некогда на землю кровь невинного Авеля, но она вопияла на небо об отмщении; падет кровавый пот Спасителя, но вопиет об отпущении и прощении.

"И был пот Его, как капли крови, падающие на землю." "Но кто же, Господи, не нанося Тебе ран, так изранил Тебя?" — вопрошает святитель Димитрий Ростовский, и сам же отвечает: "это — любовь, любовь крепкая, как смерть к роду человеческому!... Два чувства в это время боролись в святейшей душе Богочеловека — Спасителя нашего: это страх и любовь. Страх предстоявших ужасных мучений за грехи всего мира принуждает Его взывать к Отцу Небесному: "Отче, да минует Меня чаше сия!" А любовь жаждет этой чаши страданий, простирает к ней руку свою и говорит: "Отче Мой, да будет воля Твоя!" Силен страх, крепка любовь и вот эти-то два чувства борются в Нем и обливают Его кровью! Иов говорит: кто сеет нечестие, тот пожнет печаль; а Ты, кроткий и незлобивый Господь наш, Ты не сеял нечестия, а вот пожинаешь печаль! Истинно слово Твое: ин есть сеяй и ин есть жняй": мы посеяли грех, а Ты пожинаешь за нас болезни!... Воистину болезни адовы объяли дух Его, море скорбей окружило Его душу в этот несказанный скорбный для Него час! "О как несмысленны, как бесчувственны мы, любя грехи, столько терзавшие Сына Божия! Каких мук, каких казней стоим мы, пренебрегая муками Спасителя нашего, томившегося за наши беззакония? Помилуй нас, помилуй нас, бесконечное Милосердие! — восклицает Филарет, архиепископ Черниговский, — Твоими страданиями умоляем Тебя, даруй нам страх против грехов, столько ужасавших Тебя; исполни нас негодованием и ненавистью против нечестий нашего вероломного сердца!"...

В душевной скорби Иисус Христос прекращает молитву и идет к трем возлюбленным ученикам, чтобы утешить Себя их присутствием и молитвой, и чтобы укрепить их словом предостережения. Но Он находит их спящими — от печали...

И приходит к ученикам, и находит их спящими. Скорбное чувство, хотя и не ясное, но все же томительное ожидание близкой разлуки, о которой так недавно говорил им Сам Господь, усталость после трудов целого дня — все это ослабило их телесные силы до того, что они были вовсе неспособны теперь к молитве. Спал и Петр, тот Петр, который за час перед этим обещал душу свою положить за Учителя... С сердечной тугой сказал ему Господь: И говорит Петру: Симоне! Спишь ли? Или ты перестал уже быть Петром, камнем веры? Так не могли вы один час бодрствовать со Мною? Не ты ли говорил, что готов умереть за Меня? Ты уже теперь спишь: что же будет, когда настанет действительная опасность? А эта опасность близится: не надейтесь же на себя, бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. "Я извиняю вас, потому что воздремали не по невниманию ко Мне, а по немощи," говорит блаженный Феофилакт. Дух бодр, душа ваша, конечно, расположена к борьбе с грядущим искушением, и способна из любви ко Мне побороть его, плоть же ваша, природа человеческая, немощна при виде страданий и бедствий. Уже самый голос Спасителя показывал, что эти слова изливаются из растерзанного печалью сердца!... "Кто на себе не испытал справедливости этих слов Господних? Вопрошает Филарет, архиепископ Черниговский. Когда мы начинаем думать о земной жизни, столь суетной, о жизни загробной, столь грозной для грешника; сколько в нас рождается благих намерений, святых чувств, великих предприятий! Это значит, что дух бодр, что плоть немощна. Бедное человечество!...

Господь отошел от учеников, и опять стал молиться: Еще, отошед в другой раз, молился, говоря: Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя! Молитва была та же, но в чувстве сердца молящегося Богочеловека уже последовала перемена: "уже не слышно прямой молитвы об удалении чаши страданий; сильнее убеждение в святой благопотребности креста; умолчано о прежней мысли — "все возможно Тебе"; преданность в волю Божию выражается живее и полнее; а собственное желание приметно слабеет и начинает переходить в безусловную покорность определениям небесным." Никогда еще с такой ясностью не выступало в Нем единение Божества и человечества, как в этот страшный час. Это был час величайшего самоуничижения Христова. Так чистейшая, безгрешная, святая природа человеческая в лице Иисуса Христа добровольно отдалась в волю Божию: Господь, уклонявший от Себя чашу страданий, как немощный человек, приемлет ее из рук Отца небесного, как непричастный страданию Бог. Чрезвычайное Его смирение побуждает Его снова идти к Своим друзьям, чтобы найти Себе некую отраду и подкрепление в их молитве; Его любовь озабочена и их немощью, она не может забыть их и среди собственных страданий, — и Он опять находит их спящими! И пришед находит их опять спящими, ибо глаза у них отяжелели, и они не знали даже, что сказать Ему в ответ. И снова Он оставляет их, и снова повергается на землю, и еще прилежнее молится он, обливаясь потом кровавым... И оставив их, отошел опять и помолился в третий раз, сказав то же слово.

Так исполнилось на Нем слово ветхозаветного Евангелиста, пророка Исаии: "Я топтал точило один и из народов никого не было со Мною" (63:2-3). И вот, вместо видимого ответа на молитву, предстал Ангел для укрепления Иисуса, предстал, кажется, так, что и находившиеся вблизи ученики могли заметить, что кто-то тайно беседует с Учителем. Как после первого искушения от дьявола в пустыне к Господу приступили Ангелы и служили Ему, так и теперь к Гефсиманскому Молитвеннику явился Ангел, чтобы укрепить его человеческую природу к предстоящим страданиям, умиротворить смятенную и скорбящую душу, восполнить для Него то утешение, которое Он мог бы иметь от молитвенного сочувствия доверенных учеников, если бы они не были побеждены немощью плоти. Ангел укреплял Иисуса — укреплял Того, Кто Сам все носит глаголом силы Своей! Какая дивная тайна заключается в этих словах! Какая воистину непостижимая глубина Божественного смирения нашего Спасителя!... "Я бы не знал, — говорит блаженный Августин, — как велико благодеяние и любовь ко мне грешному моего Господа и Спасителя, если бы он не обнаружил предо мною, чего они стоят Ему." "Если с нами случится искушение: станем перед изображением молящегося Иисуса, посмотрим на чашу, входящую свыше, повергнемся в прах перед Отцом Небесным и скажем Ему словами Единородного Сына Его, да мимо идет — и от нас — чаша сия; однако же не как мы хотим, но как Ты: да будет воля Твоя! И Отец Небесный услышит нашу молитву, как услышал Он моление Единородного, и спокойствие совести, тишина сердца будет для нас вместо Ангела укрепляющего" (Филарет, митрополит Московский).

Совершился великий молитвенный подвиг Христа Спасителя нашего. Молитва укрепила Его дух; Его человеческая воля всецело предала Себя в волю Отца Небесного.

Своим человеческим изволением Он уже восшел на крест и распялся: оставалось вознести на крест Свою плоть, предать Себя на страдания и смерть — самым делом. Ведая все, что с Ним будет, окончив молитву, Он в третий и последний раз идет к Своим ученикам и возбуждает от сна не только трех, но и всех прочих.

Тогда приходит к ученикам Своим и говорит им: с упреком скорбящей любви: Вы все еще спите и почиваете: дело уже кончено, время, когда вы могли делить со Мной скорби и молитвы, прошло: Вот, приблизился, решительный час, судьбами Божьими определенный, и Сын Человеческий предается в руки грешников. Встаньте, пойдем навстречу предателю, — он уже не далеко: Встаньте, пойдем: Вот приблизился предающий Меня. Этими словами он хотел показать ученикам, говорит святой Иоанн Златоуст, "что совершающееся с Ним есть дело злобы грешников, а не Его вина в каком-либо грехе, что все происходящее не есть дело необходимости, или немощи, но высочайшего промышления, ибо Он предвидел, что придут враги Его, между тем, не бежал от них, но пошел им на встречу." Сколько твердости, величия и спокойствия слышится в этих словах Господа нашего! "Можно подумать, — говорит Филарет, архиепископ Черниговский, — что это говорит совсем не Тот, Кого видели мы за несколько минут изнемогающим от скорбей. Какой переход из состояния тоски и слабости в состояние твердости решительной и величия непоколебимого! Он идет сам на встречу врагам, Он зовет и Своих на встречу им. Он идет с ясным взором на Свое будущее, Он видит духом Иуду, которого еще не видели ученики, — видит и называет подлинным именем тех, которые будут распоряжаться Его судьбой."

И когда еще говорил он, вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. С возвышенности Гефсиманского сада, при лунном сиянии, уже можно было заметить толпу, которая вышла из восточных ворот Иерусалима, перешла поток Кедронский и направлялась к Гефсиманскому саду, и во главе ее шел человек, на лице которого можно было видеть и злобу, и измену, и замешательство и страх: это был несчастный Иуда... Они шли взять Того, Кто был так кроток, что и льна курящегося не гасил, взять ночью, в беззащитном месте, шли с горящими факелами и фонарями, несмотря на то, что было полнолуние, как будто надобно было ловить кого-либо в подземельях... Страже и слугам, кажется, не было сказано, против Кого они были направлены: это знали только бывшие тут члены Синедриона. Сумрак ночи под деревьями сада тоже мог препятствовать узнать Господа в лицо: поэтому нужен был какой-нибудь знак, чтобы распознать, кого взять. Иуда, "раб и льстец, ученик и наветник," избрал для этого лобзание: Предающий же его дал им знак, сказав: кого я поцелую, тот и есть, возьмите его и ведите осторожно, чтобы в целости представить, куда следует, чтобы не потревожить народ... "Ах, какое злодеяние взял на душу свою Иуда! Восклицает святой Иоанн Златоуст. "Какими глазами смотрел он тогда на Учителя? Какими устами лобызал Его? Преступная душа! О чем он думал, на что отваживался? Он надеялся на кротость Учителя, а сия-то кротость более всего должна была посрамить его и лишить всякого извинения." "Но избрать, хотя бы даже без злобы, говорит архиепископ Иннокентий Херсонский, признаком измены то самое действие, которое служило выражением дружества в малом обществе Христовом и так разительно отличало его от обществ раввинских, где ученики получали лобзание от раввинов, а сами не смели давать его, — это составляло верх, если не злобы, то бессмыслия, которое, по-видимому, привело в удивление Самого Сердцеведца." И тотчас подошед к Иисусу сказал: радуйся Равви, здравствуй Учитель, — "Какой святой человек мог принять спокойно поцелуй предателя? А Ты, Кротость небесная, спокойно, и даже с участием скорбной любви, говоришь предателю: друг Мой, зачем ты здесь?..." (Филарет, архиепископ Черниговский). Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?... Равви, Равви, повторил Иуда, и слово замерло на его устах.

Тогда Господь со скорбной укоризной остановил его: "Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого?" (Лк. 22:48) — предаешь Того, Кто так сильно любил тебя, так берег тебя, удостоил тебя такой чести, что ты был одним из самых близких учеников Его? "Как сильно говорит нам эта Кротость небесная: "научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем"! Вот как надобно переносить обиды, наносимые людьми близкими к нам, нашими друзьями, нашими родными, людьми, которым мы делаем много добра! Называя несчастного ученика другом, Господь дает ему видеть, что любовь Божественная еще готова принять его и теперь, показывает скорби любви о несчастном ученике; дыханием любви Господь желает смягчить и исцелить раны его души! Вот любовь, которая, не думая о своих опасностях, заботится о положении своего врага!" (Филарет, архиепископ Черниговский).

Этих слов Господа было достаточно, чтобы открыть предателю самого себя: они во всей наготе представили ему его ужасное дело. Что мог отвечать преступный ученик своему Учителю и Господу? Он молчал, потому что злое дело говорило само за себя; потому что был вполне безответен перед своим Благодетелем, как это выражает святая Церковь в песнопении: "Кия тя образ, Иудо, предателя Спасу содела? Еда от лика тя апостольского отлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда со онеми вечерияв, тебе от трапезы отрину? Еда иных ноги умыв, твои же презре? О коликих благ непямятлив был еси!"... (Служба Великой Пятницы).

"Уже преданный нечестивым лобзанием, Богочеловек восхотел показать врагам Своим, что Он предает им Сам Себя, и что без Его собственной воли, ни предатель, ни они не могли бы ничего сделать. Обратившись к толпе, Иисус спросил громко: кого ищите? (архиепископ Иннокентий). "Иисуса Назорея," отвечали старейшины отряда. "Это Я," ответил Иисус. "Услышав слова эти, стража как бы от какого необыкновенного громового удара, вся пришла в величайшее замешательство, (архиепископ Иннокентий), большая часть невольно отступила назад, многие от страха припали к земле. В кратком слове, вышедшем из уст Иисуса, казалось, заключалась некая тайная сила, непреодолимая, всемогущая. Будто молния сверкнула им в лицо. И это было следствием необыкновенной силы духа, с которой выражена теперь святая решимость идти на крест, — неким отблеском Божества, обитающего в Иисусе Христе телесно. Когда толпа врагов успокоилась от первого страха, Иисус подошел к ним и снова спросил: "кого ищите?" Толпа отвечала уже смелее, что ищет Иисуса. Некоторые из слуг, более дерзких, начали брать меры даже к тому, чтобы захватить и всех учеников. "Иисус отвечал: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут." Стража невольно повиновалась этому, все еще страшному для нее голосу. Так исполнилось пророчественное слово Иисуса Христа: "из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого" (Ин. 18:9).

Тогда подошли, и возложили руки на Иисуса, и взяли Его.

Теперь ученики Господа увидели, к чему идет дело и пришли в волнение. Робость стражи и необыкновенное присутствие духа в Нем Самом навела их на мысль употребить силу в защиту Учителя. "Не ударить ли нам мечом?" спросили они. Но когда другие спрашивали, Петр уже действовал. И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, именем Малха, — может быть, первого, который осмелился поднять руку на Господа Иисуса, — отсек ему ухо, правое. Но малейший вид сопротивления власти был противен Господу. "Остановись," сказал Он и немедленно прикоснувшись к уху Малха, исцелил его. Это значило, что Он на самом деле платит за зло добром, чему учил и словами. Петр действовал, конечно, из любви ко Господу, но действовал неразумно, и потому только огорчил Господа. Он забыл грозный урок, данный ему после Преображения Господня, когда на его возражение против слова о страданиях, Господь строго сказал ему: "отойди от Меня, сатана!" Теперь он вздумал противоречить Господу уже делом, как тогда противоречил словом. И потому услышал новое вразумление от Господа: Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место — в ножны; ибо все, взявшие меч, — все, поднявшие меч против законной власти, какова бы она ни была, — мечом погибнут; или ты думаешь, что Я не могу умолить теперь Отца Моего и, если бы только Я восхотел, Он предоставил Мне, вместо вас, двенадцати учеников, более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Но в таком случае, как же сбудутся Писания, как исполнятся пророчества, что так должно быть, что Мессия должен пострадать и умереть за грехи мира? "Приучая Петра к Евангельской жизни, Господь дает наставление не употреблять меча, хотя бы и за Бога кто думал совершить мщение" (блаженный Феофилакт).

"Господь исцелил раба (святой Иоанн Златоуст) и сделал великое чудо, которое могло открыть и Его кротость, и могущество, и нежность любви, и покорность ученика. Почему Он не сказал: неужели вы думаете, что Я не могу погубить их? Потому что ученики не имели еще о Нем надлежащего понятия. За несколько времени Он говорил им: "душа Моя скорбит смертельно" и еще : "да минует Меня чаша сия"; недавно был в скорби и поте и укрепляем от Ангела. Итак, поскольку Он показывал в Себе много человеческого, то Ему не поверили бы, если бы Он сказал: неужели вы думаете, что Я не могу погубить их? Потому и говорит так: "или не думаете, что Я не могу умолить Отца Моего?" Но и здесь опять показывает смирение, когда говорит: "представить Мне двенадцать легионов Ангелов." Если один Ангел поразил 180 тысяч вооруженных: то неужели нужны были Христу двенадцать легионов Ангелов против тысячи человек? Нет, Он так сказал по причине страха и слабости Своих учеников, поскольку они от страха помертвели" (святой Иоанн Златоуст).

Господь неба и земли мог свести огонь с неба на врагов Своих, как на Содомлян, и земля по мановению Его разверзлась бы под ногами их, как под ногами Корея и Дафана. Но Он не хочет того.

Последние слова, которые слышали ученики из уст своего Господа и Учителя, были строгим упреком к начальникам стражи и фарисеям. Их первый страх теперь совсем рассеялся. Великий Пророк Сам сдался им, — Он был их беспомощным пленником. Ни гром не прогремел, ни Ангелы явились с неба для Его освобождения, никакой чудесный огонь не попалил их. Они видели пред собой просто усталого безоружного человека, при аресте которого беспомощно трепетало несколько устрашенных Галилеян. Уже некоторые священники и старейшины толпились около Него с нахальным любопытством. Казалось бы, что чудесное проявление Божественной силы Господа при словах Его: "это Я," чудесное исцеление Малха и решительное запрещение Петру защищать Его — все это должно было убедить их , что он предает Себя им добровольно. Пытались же схватить Его и прежде, но безуспешно. Но в их очах, сверкающих злорадством, не видно было и тени признания, что они ничего бы не могли Ему сделать, если бы Он сам не восхотел... Поэтому Господь с величием невиновности обратился к ним со словом обличения:

В тот час сказал Иисус народу — всей этой толпе: Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день, особенно в последние дни, с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня. Когда учил я, вы Меня не брали, а когда замолчал, тогда напали на Меня. Я был в храме и никто не удерживал Меня, а теперь среди ночи, вы приступили ко Мне с оружием и дрекольем... Но теперь ваше время и власть тьмы. Так Бог попустил и Я повинуюсь не вашему насилию, а воле Божией: Сие же все было, да сбудутся Писания Пророков.

"Смотри, что Он делает для их вразумления; то повергает их на землю, то исцеляет ухо рабу, то угрожает им убийством: от меча погибнут, говорит он" (святой Иоанн Златоуст). "Такое соединение величия и кротости; силы и беззащитности, еще на несколько мгновений остановило буйную толпу" (архиепископ Иннокентий). Между тем ученики, пользуясь ее смятением и нерешительностью, один за другим начали удаляться с такой поспешностью, что один из них впоследствии, описывая это обстоятельство, почел за долг сказать: Тогда все ученики, оставивши Его, бежали. Бежал даже пылкий Петр, даже любящий Иоанн. После того, как они увидели, что Богочеловек не хочет употребить никаких средств к Своей защите, страх тотчас придавил все их чувства и заставил думать только о спасении себя, а для этого было одно средство — скорейшее бегство." Так исполнилось то, что предсказывал им Спаситель. Они теперь еще "чадца," еще слабые дети: оковы возложенные на их Учителя, грозных вид врагов — устрашили их и они рассеялись. Придет время и исполнится над ними другое слово Господа — они пойдут путем скорбей. Теперь же — прости, твердость человеческая! Ты много обещаешь и мало выполняешь...

Святой Евангелист Иоанн Богослов, дополняя первых трех Евангелистов, говорит, что воины и тысяченачальник и служители иудейские взяли Иисуса и связали Его и отвели Его сперва к Анне. Это был отставной первосвященник, тесть Каиафы, самый хитрый и злобный враг Господа Иисуса. Ему первому и доставили удовольствие — видеть связанным Того, Кто еще так недавно казался неприступным для Синедриона. Анна спросил Иисуса Христа об учениках Его и об учении Его. Господь ничего не сказал ему об учениках Своих: так берегла их любовь Его, — об учении же Своем ответил Анне: "Я говорил явно, открыто всему миру; Я всегда учил в синагоге и во храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им." Таков был ответ Господа, ответ полный кротости, простоты, ясности и божественного величия. Сам первосвященник ничего не нашел возразить против такого ответа, хотя конечно не мог быть доволен таким искусным, как думал он, уклонением от дела. Но не так смотрел на все это один из льстецов-служителей Анны: он тотчас ударил Господа по ланите, вскричав при этом: "так отвечаешь Ты первосвященнику?" Господь кротко сказал дерзкому оскорбителю: "если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" Какой трогательный пример терпения для всех последователей Божественного Узника! "Представь (святой Иоанн Златоуст): Кто сказал, кому сказал, для чего сказал, — эти слова будут для тебя некоторым божественным и непрестанным припевом, которым возможно низложить всякую гордыню. Представь достоинство Бесчестимого, ничтожество бесчестящего, тяжесть бесчестия: ибо не только оскорбил, но и ударил, и не просто ударил, но в ланиту: нет ничего бесчестнее этого удара; однако же он все перенес, чтобы ты вполне научился поступать кротко."

Анна все это видел и слышал, но не его дело было обуздывать безрассудную дерзость своих слуг; его дело было судить и преследовать невинных. Потеряв надежду привести Господа в замешательство своими допросами и сам спеша на общее собрание к Каиафе, он послал туда же и Божественного Узника. А Взявши Иисуса, отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины, где с нетерпением ожидал связанного Назарянина Синедрион. Была глубокая ночь, когда по Закону нельзя было разбирать уголовных дел; обычай не дозволял разбирать уголовных дел и накануне таких праздников, как Пасха; но Синедрион не посчитал нужным считать ни с Законом, ни с обычаем, спеша привести дело к концу. В делах неотложных Закон дозволял собираться и не всем членам Синедриона, коих было 72; довольно было 23-х; но члены поусердствовали на этот раз и собрались почти все, за исключением таких, как Никодим и Иосиф Аримафейский. Поистине это было беззаконное соборище, "сборище злонамеренных" по выражению Псалмопевца (Пс. 25:5).

Между тем два ученика Господня, Петр и Иоанн, по особой к Нему любви, последовали за Господом до дома первосвященника. Петр же, говорит святой Матфей, следовал за Ним издали, чтобы не быть заметным, до двора первосвященникова. Можно думать, что оба первосвященника, Анна и Каиафа, жили в одном доме, и их двор был общий. Святой Иоанн Богослов пишет, что он сам, как знакомый первосвященнику, сказал придвернице и ввел Петра, причем раба привратница из предосторожности спросила Петра: и он не из учеников ли этого Человека? Он сказал: нет. Между тем рабы и служители развели огонь, потому что было холодно, и у огня стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся. Когда Господа перевели к Каиафе, Петр оставался во дворе: И вошед внутрь, сел со служителями, чтобы видеть конец, узнать, чем кончится дело.

А дело велось поспешно к желанному для судей концу. Несмотря, впрочем, на твердое, давно положенное решение лишить жизни Господа Иисуса, "Синедрион хотел дать этому делу весь вид справедливости, и какими бы то ни было средствами приписать Иисусу вину, достойную смерти. В самом деле: приятно ли было членам Синедриона казаться в глазах народа убийцей Того, Кого народ считал Мессией?... Члены Синедриона потребовали свидетелей. Закон требовал только трех, или даже двух... В глубокую полночь, когда весь город спал, свидетелей надобно было искать — и не без труда" (архиепископ Иннокентий). Начиная от первосвященника и до последнего члена, все занялись этим исканием: первосвященники и старейшины и весь Синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, искали клеветы, обвинения в каком-либо уголовном преступлении, чтобы предать Его смерти. Каждый приводил себе и другим на память человека, способного лжесвидетельствовать на Иисуса и по своему образу мыслей, и по тому, что слыхал Его беседы, и не находили. "Но почему же не решились воспользоваться услугами Иуды, (архиепископ Иннокентий) который, зная учение и деяния Господа, из угождения Его врагам, за новую плату, и даже в оправдание своей измены Учителю, мог быть самым жестоким обвинителем?

Предатель, исполнив преступное обещание, указать местопребывание своего Учителя, тотчас удалился, а потому его не сразу можно было отыскать. И едва ли бы сам Иуда имел столько дерзости, чтобы клеветать на своего Учителя в Его присутствии: Мы увидим, что в мрачной душе его и после предания невольно сохранилось еще сильное чувство уважения к Его невинности.

Искомые свидетели, наконец, появляются. Что они ставили Господу в преступление, неизвестно; только свидетельства их были не согласны между собой и не заключали в себе уголовного обвинения. Вероятно указывали на какое-либо нарушение субботнего покоя, на несоблюдение фарисейских преданий и тому подобное, но такие преступления не содержали в себе законной причины к осуждению на смерть: между тем, судьям хотелось найти преступление именно такого рода." И потому святой Матфей говорит: И хотя много лжесвидетелей приходило, желанного лжесвидетельства не нашли, но, наконец, пришли два лжесвидетеля и сказали: Он неуважительно отзывался о храме Божием... Члены Синедриона обрадовались: эти лжесвидетели хотели обратить в уголовное обвинение слова Спасителя, произнесенные Им за два года перед тем в храме Иерусалимском; Он сказал тогда: "разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его" (Ин. 2:19). Причем разумел не храм Иерусалимский, а собственное тело, так что Его слова были пророчеством о Его крестной смерти и воскресении. Но оба лжесвидетеля, злонамеренно или от непонимания и давности времени, исказили слова Иисуса Христа; один утверждал: Он говорил: могу разрушить храм Божий и в три дня создать его. "В таком ложном виде слова, приписываемые Иисусу Христу (архиепископ Иннокентий) могли перед судьями показывать дерзость и самохвальство, соединенного с неуважением к самым священным вещам, каков храм. Другой лжесвидетель объявлял, будто ему слышалось, как Господь говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и в три дня воздвигну другой нерукотворенный. В таком превратном виде слова эти казались обнаружением чего-то мятежного, богопротивного, как будто Иисус Христос имеет самое низкое понятие о храме Иерусалимском, "ибо слово рукотворенный в Священном Писании употребляется для обозначения идола и идольского храма, — но и намерен разрушить его, чтобы создать другой, неизвестно какой храм, всего вероятнее, никакого. Это представлялось явной хулой на храм, равной хуле на Бога и Моисея, которая по Закону вела за собой смерть хулившему."

"Поистине это были ложные свидетели! Ибо Христос не говорил: могу разорить, но — разорите, не сказал притом церковь Божию, но храм сей, т.е. тело Мое; опять не говорил созижду, но воздвигну. Ясно, что лжесвидетели приписывали Иисусу Христу то, чего Он не говорил" (блаженный Феофилакт). Поэтому, не смотря на все желание судей осудить Господа Иисуса, и это свидетельство было признано ими недостаточным, как неясное, сбивчивое и несогласное в выражениях.

Все время, пока выслушивали лжесвидетелей, Господь безмолвствовал. При этом величественном безмолвии судьи должны были невольно чувствовать, как будто обвиняемыми были сами они, а Христос был их Судьей... "Это Его молчание для их мелкого самолюбия казалось непростительным невниманием или презрением, говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский. Если бы Господь защищал Себя, то могли надеяться, что в Его собственных словах найдется что-либо противное Закону, ибо первосвященники и книжники уже не раз испытали на себе строгость Его обличений, почитаемую ими за дерзость и богохульство. И вот, Каиафа, который доселе сидел на своем месте и сохранял, хотя не без принуждения, важность председателя нечестивого совета, первый потерял терпение." И встав со своего места и выступив на середину, где находился Господь, первосвященник с гневом сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? Разве не слышишь, что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал, "как овца веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим Его безгласен" (Ис. 53:7), так не отверзал Он уст Своих. "Да к чему было говорить? Вопрошает Филарет, архиепископ Черниговский, Он говорил, когда готовы были Его слушать, по крайней мере, хотя бы без ненависти к истине. А теперь? Теперь и само дело говорило о себе ясно. Мнимые свидетели были не более, как клеветники."

"Ответ был бесполезен, когда никто не слушал, и когда суд их имел только наружный вид суда, в самом же деле был ничто иное, как нападение разбойников, которые бросаются на проходящих из своего вертепа" (святой Иоанн Златоуст).

"Раздраженный этим молчанием, первосвященник скорее всего согласился бы почесть это молчание за признание в преступлении, но некоторый остаток приличия еще обуздывал его личную ненависть. Между тем, вступив в разговоры с Узником, он не мог уже без стыда окончить его ничем. Хитрость саддукея нашла средство, не прибегая к явно несправедливым мерам, не только заставить подсудимого говорить, но и сказать нечто такое, чем весь допрос в немногих словах мог быть совершенно окончен. Как первый служитель Бога Израилева, первосвященник, при всем своем недостоинстве, имел право спрашивать обвиняемого под клятвою: тогда уже нельзя было не отвечать, не преступив должного уважения к клятве, к сану первосвященника и к самому Закону. К этому-то средству и прибег Каиафа (архиепископ Иннокентий)." Пред лицом Бога обвиняемый не мог скрыть истины. И первосвященник сказал Ему с притворным уважением к словам, которые сам произносил: Заклинаю Тебя Богом Живым, Богом истинным, проклинающим тех, которые ложно говорят от Его имени или ложно клянутся им: Скажи нам: Ты ли Христос, Сын Божий? Сын Бога, во веки благословенного? Ты ли — Мессия? — Вопрос был так поставлен, что грешно было не отвечать, и из всякого ответа судьи могли вынести обвинение Господу. Если скажет Он: да — Его объявят богохульником; если скажет нет — Его обвинят, как обманщика, потому что Он перед народом явно выдавал Себя за Мессию. В том и другом случае приговор готов: повинен в смерти... И Господь наш, благоговея перед именем Своего Отца Небесного, и подавая всем нам пример такого благоговения к клятве, дал Каиафе ответ... Со спокойным сознанием Своего Божественного достоинства Иисус говорит ему: ты сказал... Ты сказал справедливо, что Я Христос. Я действительно Сын Бога Живого. "Хотя Господь знал, что не уверуют в Него, однако исполнил Свой долг, чтобы потом не могли сказать они: если бы Он исповедал Себя после заклинания, то мы уверовали бы в Него." Для Каиафы и его союзников этого ответа было достаточно, но Спаситель грешников и теперь искал их заблудших душ, и теперь призывал их — одуматься, остановиться в кровавом замысле, и для того напомнил им древние пророчества о будущей славе Мессии. Даже сказываю вам, — сказал он: Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы, одесную Бога всесильного, как говорит пророк Давид, и грядущего на облаках небесных, как пророчествует Даниил. Скоро самые дела покажут вам, что Я — тот самый Царь, Который, по описанию пророка Даниила, сидит на облаках одесную Ветхого днями, и Который грядет со славою судить вселенную. Итак, знайте, на какое ужасное дело вы идете. Каиафа не хотел слушать, не хотел понимать пророческого голоса; ему нужно было теперь только из приличия скрыть свою радость, и он спешит принять на себя вид ревнителя славы Божией, который пришел в ужас от богохульства: Тогда первосвященник разодрал одежды свои, разорвал переднюю часть своей одежды, и без всякого исследования объявил слова Господа Иисуса богохульством. И сказал: Он богохульствует! На что еще нам свидетелей? Вот теперь вы слышали богохульство Его!... Все молчали, притворяясь, что поражены ужасом по причине мнимого богохульства. Как вам кажется? Как вы думаете, что заслуживает Он? Спросил наконец он... они же сказали в ответ: повинен смерти!...

Так произнесен смертный приговор над нашим Спасителем. Святой Иоанн Златоуст говорит: первосвященник не объявляет своего мнения, но требует его от своих советников, как будто об очевидных преступлениях и явном богохульстве. Но так как первосвященники знали, что если будет исследовано и тщательно рассмотрено, то Христос окажется совершенно невинным, поэтому сами осуждают Его, и, предупреждая слушателей, говорят: "вы слышали богохульство Его." Смотрите, как они едва не вынуждают, едва не насильно исторгают суждение о Нем. Они сами обвиняют Его, сами произносят приговор, сами все делают." Было уже далеко за полночь. Оставалось в утреннем заседании подтвердить уже сделанный приговор и передать все дело римскому прокуратору для окончания.

"Но почему они не умертвили Его тайно? Спрашивает святой Иоанн Златоуст и отвечает: потому что хотели самую славу Его уничтожить. Много было таких, которые слышали Его беседы и удивлялись Ему; потому враги Его стараются предать Его смерти публично, перед всеми. А Христос со Своей стороны не препятствовал этому, но злобу их употреблял в орудие истины: через это Его смерть стала всем известной. Таким образом случилось совсем не то, чего хотели. Враги хотели предать Его публичному позору, а Он чрез это самое еще более прославил Себя. Они говорили прежде: убьем Его, а то придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом" (Ин. 11:48); но когда убили, то наперекор их осторожности это с ними и случилось. И здесь хотели публичным распятием повредить Его славе, но вышло напротив. А что они имели власть сами по себе предать Его смерти, то это видно из слов Пилата: "возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его" (18:31). Но они не хотели этого, чтобы показать другим, что Он предан смерти как законопреступник, как самозванец, как возмутитель. Поэтому самому и распяли вмести с Ним разбойников; поэтому также говорили: "не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил" (19:21). А все это делалось для утверждения истины. Таково обыкновенное коварство: что оно злоумышляет, тем самым и разрушается".

В ожидании нового собрания Синедриона, Господь был выведен из палат Каиафы во двор и отдан на поругание буйной толпы стражников храма и архиерейских слуг. "Те и другие почитали за долг выказать свое раздражение и презрение к Человеку, Который по их мнению, имел дерзость быть врагом их начальников. Может быть даже, что от первосвященника был дан слугам намек, как поступать с Узником" (архиепископ Иннокентий). "Пророк Галилейский, Мессия-самозванец!" Такими насмешками началось поругание. Но скоро от слов перешли к делу. Тогда плевали Ему в лицо, чтобы показать крайнее к Нему презрение, и заушали Его: били по голове, по устам, ударяли руками с пригнутыми пальцами, или проще — били кулаками: другие же ударяли Его по ланитам. Иные хотели показать свое остроумие: закрывали лицо Его одеждой, и при каждом ударе спрашивали, со злым издевательством и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя? Угадай, Христос, кто Тебя ударил? Если ты Мессия всеведущий, то должен знать все.

Господь переносил все эти поругания, не говоря ни слова. Евангелисты не сочли за нужное даже упомянуть об этом. Еще чрез пророка Исаию Мессия сказал о Себе: "Я предал хребет Мой бьющим и ланиты Мои — поражающим: лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания" (Ис. 50:6). И теперь это пророчество исполнилось в точности.

"И для чего они все это делали, когда уже вознамерились умертвить Его? Восклицает святой Иоанн Златоуст. Что за нужда в таком ругательстве? Разве та, чтобы видел ты их наглый нрав? Подлинно, как будто нашедши добычу, они порывались с бешенством, со злобной радостью бросаться на Него, высказывая свой убийственный нрав. Подивись при этом любомудрию учеников. Бесчестное, по-видимому, они пересказывают со всей точностью; ничего не утаивают, и справедливо, что Владыка всяческих благоволил понести такие страдания за нас. Это показывало Его неизреченную попечительность и непростительную злобу врагов Его, которые со столь Кротким и Тихим поступали так, как только может поступать лев с агнцем. Ничего здесь не опущено — ни с Его стороны в кротости, ни с их — в злобе и жестокости. Все это предвозвестил и пророк Исаия: "Как, — говорит, — многие изумлялись, смотря на Тебя, — столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его — паче сынов человеческих!" (Ис. 52:14). И что может сравниться с этим оскорблением? То самое лицо, которого море устыдилось, от которого солнце, узревши на кресте, сокрыло свои лучи, били по голове, по щекам, к язвам присовокупляли оплевания, но и этого мало: громко повторяли едкие насмешки. Об этих-то событиях должны мы читать Писание как можно чаще; об этом-то слушать со всем вниманием, что-то запечатлевать в нашем сердце, так как все это для нас истинно честь. Сим я хвалюсь, хвалюсь не только тысячью мертвецов, которых Он воскресил, но и теми страданиями, которые Он понес. Об этом и Павел непрестанно повторяет; он то говорит: "Итак, выйдем к Нему за стан, нося Его поругание" (Евр. 13:13), то проповедует: "Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление" (12:2)...

В то время, когда Господь наш стоял связанный перед Анной и Каиафой, на дворе этих первосвященников совершилось глубоко печальное событие: Его любимый ученик, еще так недавно и так пламенно уверявший Его в неизменной преданности, менее всех боящийся падения, пал бедственнее всех прочих — Петр трижды отрекся от своего Учителя и Господа... Мы видели уже, что он, по слову своего друга Иоанна, был допущен внутрь двора, и, еще только переступая порог этого двора, на вопрос служанки привратницы, уже обмолвился словом отречения. Побуждаемый холодом, стараясь в то же время быть незаметным, он смешался с толпой служителей и сидел у огня: Петр же сидел вне на дворе. И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеяном. Может быть, привратница опасалась, как бы не пришлось ей отвечать, зачем попал во двор человек, которому не следовало бы там быть. Преданный ученик, еще недавно обещавший положить душу за Учителя и пытавшийся защищать Его даже мечом, теперь забыл о своих обещаниях. Но он отрекся перед всеми, сказав: не знаю, и не понимаю что ты говоришь...

Смущенный вопросом и своим ответом, Петр встал и вышел из внутреннего двора во внешний, может быть, в надежде, что там он будет не так заметен. В эту минуту послышалось первое пение петуха, полночного проповедника; но Петр или не слышал его, или не обратил внимания на это предсказанное Господом предостережение. (В Евангелии от Матфея написано об одном петушином крике; тоже написано и у Луки. О двукратном пении говорится только у Марка. Прим. ред.). Между тем, слово Господа должно было исполниться. Когда же он выходил за ворота, увидела его другая, и говорит бывшим там: и этот был с Иисусом Назореем. Ее догадку подтвердила опять привратница: "да, этот из них" (Мк. 14:69), сказала она, а за ней последовал понятный вопрос и окружающих слуг архиерейских: "в самом деле не из учеников ли Его и ты?" (Ин. 18:25). При этом кто-то, присматриваясь к нему, сказал уже прямо: "да, и ты из них!" (Лк. 22:58). Нужно было отвечать. И вот его уста, уже однажды изменившие, еще скорее отверзлись для вторичного отречения. Одних уверений показалось уже недостаточно, и малодушный ученик присоединил ко лжи клятву в том, что он вовсе не знает Иисуса: И он опять отрекся с клятвою, что не знает сего человека. Петр думал уклониться от разговора об Иисусе Христе, но это привело его к отречению от своего Учителя и Господа.

Прошел еще один ужасный час. И вот он видит, что его Господа вывели на двор на поругание толпе: влекомый любовью, ученик невольно приблизился, чтобы еще раз взглянуть на своего Учителя, показаться Ему, если можно; ему казалось, что теперь когда все были заняты Божественным Страдальцем, о нем забудут, — как вдруг слышит около себя, что кто-то настоятельно уверяет служителей и стражу, указывая прямо на него: "точно, и этот был с Ним, ибо он Галилеянин." Прочие служители подтверждали это подозрение, ибо наречие галилейское было очень заметно для всякого, а между тем все знали, что ученики Иисусовы были родом Галилеяне. И снова внимание всей толпы обращено на бедного Симона; его окружают со всех сторон: Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно ты из них, ибо и речь твоя обличает тебя.

"Изумленный Симон, говорит архиепископ Иннокентий, находился в самом затруднительном положении: ибо, хотя при взятии Иисуса воины не имели, по-видимому, приказания брать учеников Его, но теперь, когда удалось так счастливо овладеть Учителем, вероятно, не пощадили бы и ученика, который сам попал в их руки. Как же глубоко должно было упасть сердце Симона, когда не дожидаясь ответа, один из архиерейских слуг, родственник того самого Малха, которому Петр отсек ухо, начал вслух обличать его, говоря: "не я ли тебя видел в саду Гефсиманском?" Явился таким образом обличитель, которого не легко было опровергать; этот слуга хорошо запомнил выразительные черты лица нападавшего на близкого ему человека."

"Робкий Симон не знал, что делать, забыл себя и Учителя, умер от страха, по выражению святого Златоуста, и всеми видами клятв начал утверждать, что он не только никогда не думал быть учеником Иисуса, но и вовсе не знает этого Человека. Тогда он начал клясться и божиться, что не знает сего Человека. Но еще малодушный ученик не успел окончить своих клятв, как проповедник покаяния — петух — возгласил в слух его второй раз: И вдруг запел петух. В это же время Господь, бывший среди стражи во дворе, обратился в то сторону, где находился Симон Петр и где, по причине спора произошел шум, и посмотрел на него пристально"... (архиепископ Иннокентий).

Этого взгляда было довольно для Петра. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух трижды отречешься от Меня... и вышел вон, плакал горько.

Святой Климент, ученик апостола Петра, повествует, что Петр всю жизнь, при полуночном пении петуха, становился на колени и, обливаясь слезами, каялся в своем отречении и просил прощения, хотя оно было дано ему Самим Господом вскоре по воскресении. Глаза святого Петра, по преданию, от частого и горького плача всегда казались красными. "Страшное и неслыханное дело (святой Иоанн Златоуст), тогда как только-то задерживали Учителя, Петр так воспламенился, что схватил меч и отрезал ухо; а когда надлежало больше обнаружить негодования, более воспламениться, слыша такие порицания, тогда он отрекается... Он не сносит угрозы бедной бессильной служанки. И не раз, но и в другой и третий раз отрекается, и все это в короткое время, и не перед судьями, и не тотчас чувствует свое падение. И когда пел петух, не вспомнил сам по себе, и надобно было, чтобы напомнил ему опять Учитель: так он был поражен страхом! И когда Христос привел ему на память грех, не осмелился он плакать явно, чтобы по слезам не быть обвиненным: "и вышед вон, плакал горько."

Святитель Димитрий Ростовский, размышляя об отречении Петра, говорит: "не столько биения и заушения злодеев были тяжелы для Господа, сколько Петровы слова: "не знаю сего Человека." Петр святый! Неужели ты забыл своего Благодетеля, смотря на Которого всегда утешался, лицо Которого видел на Фаворе светлейшим солнца, Которого недавно сам же и Богом исповедал? Ведь это — Тот Самый, Который тещу твою исцелил; это Тот Самый, припадая к ногам Которого ты говорил: "выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный" (Лк. 5:8). Это Тот Бог и Человек, у Которого ты просил, чтобы тебе по водам ходить, Который тебя утопающего спас. Пока Владыка смотрел на тебя, ты говорил "не поколеблюсь во век" (Пс. 29:7), а как только Он отвратил Свои очи, ты уже отрекаешься от Него... Видно правду говорил премудрый сын Сирахов: "есть друг в нужное для него время... бывает другом участник в трапезе, и не останется с тобой в день скорби твоей" (Сир. 6:7-10). Пока Петр был за трапезой Господней, показывал свою любовь, а теперь вот, настало время скорби для Христа Спасителя, и он отрекается от Него: "и не останется с тобой в день скорби твоей"... Но — воззрел Господь на Петра, и помянул Петр глагол Господень, "и вышед вон, плакал горько." Плачь же горько и ты вместе с Петром, грешный человек, который ежедневно своими грехами отвергаешься Господа, когда не по-человечески, но по скотски живешь; плачь горько и с болезнями твоего кающегося сердца сравнивай болезни Господа твоего: "есть ли болезнь, как моя болезнь" (Плач. 1:12)?

"Это нечаянное и глубокое падение Петра, горько им оплаканное (святитель Филарет Московский) попущено Провидением Божиим не для его только испытания, но и в наставление всем нам, христианам. Он преткнулся, чтобы мы научились осторожно ступать по пути спасения. "Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть" (1 Кор. 10:12). Если мы думаем, что решились бы пожертвовать жизнью за Христа, когда бы то было нужно: то, чтобы этим приятным уверением, подобно Петру, не обмануть самих себя, мы должны тщательно смотреть за собой, как поступаем в тех случаях, когда, для неизменного исповедания Христа, нужно пожертвовать чем-либо гораздо менее важным, чем жизнь…" (святитель Филарет Московский).

Наступило утро, как чертоги Каиафы снова наполнилось старейшинами и книжниками: Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти. Он думали выслушать признание Господа, что Он есть Мессия, и вследствие этого слова подтвердить смертный приговор. Чего недоставало для единогласия, то могло быть сделано посредством тайных сношений в остальную часть ночи. Но более страшились и возмущения народного: жители Иерусалима не могли еще узнать о всех событиях прошедшей ночи. Дело тьмы совершалось так успешно, как только могли желать служители тьмы. Подробность этого заседания законопреступных судей рассказывает Евангелист Лука. Божественный Страдалец, с Которого узы были сняты на время допроса, был введен в собрание.

"Ты ли Христос? Скажи нам прямо," спросил Каиафа тем голосом, который уже звучал смертным приговором. Понятно, почему не спрашивают: Ты ли Сын Божий? Им нужно было вынудить у Господа признания, что Он Христос, чтобы выдать Его Пилату, как возмущающего народ против власти Кесаря. Им дела нет до того, что Господь не раз обличал ложные понятия народа о Мессии, как Царе-завоевателе, не раз укрывался от народа, когда тот хотел провозгласить Его Царем... Господь сказал им в ответ: "если скажу вам, что Я Христос, вы не поверите; если спрошу вас о том, что могло бы вывести вас из ослепления, вы не будете отвечать Мне и не отпустите Меня. Я уже спрашивал вас о крещении Иоанновом, о Камне, отвергнутом строителями, о том, почему Давид называет своего Сына — Мессию, Господом своим, и вы молчали. После этого остается одно — повторить вам то, что Я сказал вам вчера: "отныне Сын Человеческий воссядет одесную Силы Божией, как всемогущий Царь и Судия."

Тогда все члены Синедриона в исступлении закричали: "итак, Ты — Сын Божий?" — Вы говорите, что Я," со спокойным величием отвечал им Господь.

Этого было довольно для ослепленных злобой нечестивых судей, чтобы произвести вторично смертный приговор. "Какое еще нужно нам свидетельство? Злорадно заговорили они вместе: мы сами слышали из уст Его! Не о чем больше рассуждать! Смерть, смерть богохульнику!" И поднялось все множество их, И связавши Его, отвели и предали Его Понтию Пилату правителю.

"Благомыслящие члены Синедриона, или не были при настоящем решительном осуждении Господа, или вынуждены были молчать. Их честный голос только повредил бы им, ничего не сделав в пользу невинно Осужденного. Касательно Иосифа Аримафейского прямо замечается в Евангелии от Луки, что он не участвовал в настоящем преступном совете и беззаконном деле Синедриона" (архиепископ Иннокентий).

С тревогой мятущейся совести следил сын погибели — Иуда Искариот за тем, что происходило во дворе Каиафы в достопамятную ночь страданий Господних. Предавая Господа, он думал, может быть, что дело не дойдет до осуждения Господа на смерть; или стража не посмеет взять Чудотворца, или Сам Он уйдет от стражи невидимым... Но вот, все говорят, что Он осужден... Вдруг, со всей беспощадностью проснулась и заговорила в нем совесть... все расчеты, сама страсть его исчезла, как адское привидение; осталась одна совесть с мучениями! Терзания совести влекли его к отчаянию. Не зная, что делать, он решился на самый отважный поступок — идти к первосвященникам, возвратить им гибельные сребреники, те сребреники, которые еще так недавно казались ему так пленительными, а теперь стали отвратительными и жгли его руки, — возвратить их и всенародно засвидетельствовать, что он тяжко согрешил — предал кровь неповинную. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь неповинную на пролитие.

"Дружеское участие в таком положении какого-либо священника, какого-либо доброго человека, может быть, остановило бы душу, готовую упасть в ад. От нескольких минут зависело все. Что же слышит самоосужденный предатель?" (архиепископ Иннокентий). Они сказали ему: что нам до того, если ты считаешь себя виновным, нам какое до этого дело? Смотри сам... "они приняли раскаяние Иуды и его свидетельство о невинности Иисуса с презрительной холодностью людей, которые исполняя законы, не имеют времени обращать внимание на порывы мечтательной чувствительности" (архиепископ Иннокентий).

Огорченный холодным упреком первосвященников, бедный предатель действительно обратил весь взор на себя самого, но взор безнадежного отчаяния, перед коим так скоро является и так приятной кажется — смерть!

Гонимый совестью, он бежит в храм, и бросив сребреники в храме, он вышел. Но и это не облегчило его мучений, и он отдается первой мысли, какую подсказывает ему дьявол: спешит в уединенное место, и там, где-нибудь над обрывом скалы, на каком-нибудь дереве, ищет своей погибели: пошел и удавился... Поистине — лучше было бы, если бы не родился ужасно несчастный этот человек!... "Раскаялся Иуда, — говорит святой Иоанн Златоуст, — но уже поздно и медленно, и сам над собой произнес осуждение. Таков диавол! Не дает беспечным взглянуть на свой грех, прежде чем совершат его, чтобы был однажды пойманными, не раскаялись. Конечно хорошо, что Иуда сознался, повергнул сребреники, не боясь иудеев; но что сам на себя одел петлю — это грех непростительный, это дело злого демона. Но истина сияет всюду. Такая смерть предателя не заграждает ли уста осудивших Иисуса? Ибо что они могут сказать, когда сам против себя подал такой голос? Заметьте и вы, сребролюбцы, и подумайте, что стало с предателем? Как он и имения лишился и согрешил? Как и сребролюбием не насладился, и душу погубил? Таково тиранство сребролюбия!"

"Отчего начало покаяния Иудина во грехе кончилось ожесточением и самоубийством? Спрашивает один толкователь слова Божия.

Иуда не туда обратился с мучениями своей грешной совести, куда призывает человека истинное покаяние. Он обратился к архиереям, подкупившим его на злодеяние. А следовало бы прямо обратиться к Богу, повергнуться перед Его беспредельным милосердием и изливать свою душевную скорбь в молитве о помиловании и в слезах покаяния, потому что истинное покаяние не может быть без молитвы и слез. Раскаяние без молитвы и слез большей частью кончается самоубийством мучимых совестью преступников. Если же преступники не приходят к такому несчастному концу, то не приходят и к покаянию. Болезнь души от времени утихает и остается навсегда достоянием заглохшей совести. Такой преступник делается смелее в совершении других преступлений и переносит их уже без болезни душевной: совесть у него уже убита."

Архиереи же, — повествует далее святой Матфей, взявши сребреники сказали: не позволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови, это — деньги нечистые; за них куплена кровь Иисусова! "Сами видят, говорит святой Иоанн Златоуст, что купили убийство, и потому не положили в сокровищницу: вот свидетельство против них и обличение в предательстве!" Как поразительно это отцеживание комара — соблюдения ничтожного предания старцев о чистой монете — наряду с поглощением верблюда — страшным злодеянием Христоубийства!

Сделавши же совещание, купили на них землю, пустое место за городом, у одного горшечника, где он добывал себе глину, для погребения странников, может быть, и иудеев, которые во многих тысячах приходя во святой город, нередко оканчивали там земное свое поприще, а более, кажется, язычников, которых иудеи считали нечистыми, а потому и место для погребения было им отведено отдельное. Глас народа, в котором так часто выражается глас Божий, дал вскоре этому кладбищу соответствующее имя: Посему и называется земля та землею крови, по-еврейски: Акелдама (Деяния, 1:19), до сего дня. "Название места, —громче трубы возвещает всем о гнусном их убийстве. Если бы они положили деньги в сокровищницу, то дело не обнаружилось бы так повсеместно; купив землю, они сделали все гласным и для будущих родов" (святой Иоанн Златоуст).

Совершая такую покупку, Синедрион, сам того не подозревая, исполнил одно из древних пророчеств, в позор себе и в похвалу Иисусу, тогда сбылось, исполнилось, реченное древними пророками "Если угодно вам, то дайте Мне плату Мою, если же нет — не давайте. И они отвесят в плату мне тридцать серебряников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, — высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял я тридцать серебряников и бросил их в дом Господень для горшечника" (Зах. 11:12-13). В окрестностях Иерусалима и теперь показывают землю крови...

Исполнилось то, что давно предсказывал о Себе Господь наш Иисус Христос: Он предан суду язычника — Пилата: Иисус же стал перед правителем… Этот игемон (правитель) Понтий Пилат был римский правитель Иудеи и соседних с ней областей — Самарии и Идумеи; он жил обычно в городе Кесарии, на берегу Средиземного моря, но для наблюдения за безопасностью на время Пасхи переселялся в Иерусалим, в роскошный дворец на горе Синайской, построенный царем Иродом, который избил Вифлеемских младенцев. "Появление Иисуса в виде узника, вероятно, не было для Пилата вовсе неожиданным; неожиданным было только то, что для обвинения Его явился весь Синедрион, с Каиафой во главе, и притом так рано и в такой день, когда всякий Израильтянин, набожный искренне, или лицемерно, старался удаляться как можно от язычников и всего языческого, чтобы не потерять законной чистоты, необходимой для совершения Пасхи. Первосвященники и книжники, по слову Господа, пожиравшие верблюдов, действительно не забыли отцедить комара" (Иннокентий, архиепископ Херсонский). Святой Иоанн Богослов пишет, что они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, так как в тот день им надлежало есть пасху; она остановились на лифостротоне, т.е. на площадке перед дворцом, выстланной разноцветными плитами, по римскому обычаю на глазах всех производилось разбирательство: тут было и судейское кресло прокуратора. "Члены Синедриона дали знать Пилату, что ожидают его для такого дела, которое не терпит отсрочки. Не забыли, конечно, извиниться, что Закон не позволяет им войти во внутренность претории для личного с ним объяснения.

Жалкий народ! Слепые изуверы!" "Думал, конечно, при этом высокомерный римлянин, оскорбленный тем, что его подвластные почитают его дом таким нечистым и богопротивным, что опасаются войти в него. Но Римляне всегда щадили предрассудки побежденных народов, и Пилат немедленно явился на лифостротоне" (архиепископ Иннокентий). Римский вельможа спросил их: "В чем вы обвиняете Человека сего?" Члены Синедриона не ожидали такого вопроса. Они полагали, что Пилат просто утвердит их приговор и позволит им предать казни Иисуса, и притом такой казни, какую они укажут.

"Если бы Он не был злодей, дерзко отвечали они Пилату, то неужели мы, члены Синедриона, предали бы Его тебе на казнь?"

Враги Господа, видимо, надеялись, что их личная важность послужит вместо всех доказательств.

"Когда так, возразил игемон, когда вы ходите, чтобы я осудил этого Человека без исследования дела: то к чему и мое участие? Возьмите Его вы сами и по Закону вашему судите и наказывайте, как знаете. Я не хочу вмешиваться в ваши дела."

"Но Его преступление, отвечали обвинители, требует смертной казни, потому что Он выдает Себя за Мессию, Царя Израильского; а нам нельзя никого предавать смерти без твоего на это согласия."

Евангелист Иоанн при этом замечает: "да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет," т.е. римской казнью через распятие на кресте, смертью всенародной, медленной, сознательной, проклятой, самой мучительной, хуже чем сожжение, хуже всех возможных смертей… И вот, Его враги, оставляя в стороне все обвинения в богохульстве, которые в глазах судии язычника не имели бы никакой силы, разражаются против Иисуса бурей ругательств, из которых можно было видеть, чтó они вменяют Ему в вину: будто Он возмущает народ, будто запрещает давать подать кесарю и будто называет Себя земным царем.

"Это усердие к выгодам кесаря из уст первосвященников должно было казаться Пилату чрезвычайно странным. Однако же обвинение было так важно, что не позволяло более уклоняться от судопроизводства: надо было приступить к допросу. Пилат не обратил никакого внимания на два первых обвинения, как несомненную для него клевету, но как верный слуга римского кесаря, счел нужным спросить Иисуса Христа по последнему обвинению. Желая дать подсудимому более свободы в объяснении Своего лица и Своих действий, Пилат вошел в преторию, дав знак следовать за собой и Иисусу" (архиепископ Иннокентий).

И Господь, дотоле никогда не переступавший порога царских чертогов, был введен в роскошную палату, блиставшую позолотой и убранством. Тот, Кто имел власть над небом и землей, Судия вселенной, стал теперь перед судьей-язычником… Какое глубокое самоуничижение! Виновный Адам скрылся от Судии-Бога. Невинный Адам стоит теперь перед судом язычника… За кого? За всех нас грешных людей!

И спросил Его правитель: Ты — Царь Иудейский?

Сердцеведец знал, что Пилат понимает слово царь только в смысле земного владыки, а Он Господь, есть Царь не в земном смысле, а в смысле духовном, нравственном. Сказать Пилату, что Он Царь, значило бы ввести Своего судью в невольную ошибку, а сказать, что не Царь, значило бы погрешить против истины. Поэтому Господь вопросил Пилата: "от себя ли ты говоришь, или другие так сказали обо Мне?"

Пилат не мог предложить такого вопроса Господу от себя: в жизни Иисуса не было к тому ни малейшего повода; если же Пилат предлагал вопрос по навету клеветников, то должен был прежде подумать: можно ли верить, что Синедрион, так ненавидевший римскую власть, стал заботиться о власти кесаря? Можно ли верить такому усердию Синедриона к кесарю?

Но гордый римский вельможа оскорбился тем, что Господь показал ему, как неосмотрителен его вопрос. "Разве я иудей?", сказал он, что мне верить мечтам Иудеев о каком-то царе завоевателе, которого они ждут? Твои сограждане и первосвященники предали Тебя, как виновного в присвоении имени Царя; и я, прокуратор, должен против воли делать Тебе допрос, хотя сам доселе и не видел от Тебя ничего противного законам. Итак, что Ты сделал? Чем подал повод думать, что ищешь царства? Отвечай! Иисус сказал ему: ты говоришь, ты верно говоришь, что Я — Царь. Но царство Мое не от мира сего, не есть какое-либо земное царство, которого ожидают иудеи. Если бы от мира было царство Мое, то служители Мои заступились бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям; но ныне царство Мое не отсюда, и потому оно совершенно безопасно для римлян. "Пилат, по-видимому остался доволен таким ответом, только — говорит архиепископ Иннокентий, — слово царство еще звучало сомнительно в ушах политика, тем более, что враги Иисуса Христа могли толковать его в худую сторону.

"Однако же Ты Царь?" спросил опять Пилат, давая понять, как неуместно это слово в устах Обвиняемого. Господь отвечал: "ты верно говоришь, что Я Царь, и это наименование совершенно согласно с истиной. Я на то родился, и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине, с какой бы опасностью это свидетельство не было соединено; и всякий, кто от истины, для кого она дорога, тот и есть Мой подданный, который слушает гласа Моего." Этими словами Господь показал, что тайный намек Пилата, чтобы удержаться от опасного наименования Себя Царем, совершенно недостоин Его, потому что Он действительно есть Царь в самом возвышенном смысле этого слова, Царь единственный, вечный, но, очевидно, совершенно безопасный для римской власти.

Пилат не способен был понять слова Господа в нашем христианском смысле; но он был знаком с сочинениями своих языческих мудрецов, из которых один говорил: "ты царь, если живешь добродетельно"; в таком смысле и понял слова Господа Пилат. Как язычник, он не верил, чтобы люди могли познать истину, и потому, считая Господа простым мечтателем, сказал Ему: "но что такое истина?" Еще не один мудрец не решил этого вопроса: Тебе ли, простому Иудею, решать его?" и с этими словами тотчас вышел вон из претории и объявил иудеям, что он находит Иисуса Христа совершенно невинным. Так язычник защищает Мессию Иудейского перед Иудейскими же начальниками — поистине сей Мессия "пришел к своим, и свои Его не приняли" (Ин. 1:11). Слова Пилата жестоко оскорбили членов Синедриона. Значит: весь Синедрион слеп, не стоит доверия, клевещет на Человека невинного?... Возможно ли это? Но лукавым обвинителям пришлось скрыть свое озлобление. Тем с большим ожесточением они стали клеветать на Иисуса Христа, обвиняя Его во многом, как говорит святой Марк. В чем же именно? Представляли, вероятно, какие беспокойства могут происходить в народе, если предприимчивые люди будут так безнаказанно присваивать себе титул царей, причем, могли указать, как на пример Иуды Галилеянина, недавно бывшего перед тем. Могли указать на чрезвычайную приверженность к Нему народа, на множество Его последователей, которые выжидают только благоприятного случая, чтобы соединиться и действовать открытой силой; могли выставлять в виде возмущения общественного порядка даже некоторые дела Господа, например, очищение храма от торговцев. Только о чудесах старательно молчали. Между прочим упомянули, что у Него много последователей в Галилее. Господь не отвечал на обвинения ни единого слова. Он видел, что всякий ответ был бесполезен: они сами хорошо знали, что говорят ложь на Неповинного, Который стоял теперь, как Агнец непорочный пред стригущим Его, безгласный. Это противоположность между обвинителями и Обвиняемым была поразительна для Пилата. Тогда, говорит Ему Пилат: что же Ты не отвечаешь? Не слышишь сколько свидетельствуют против Тебя? Но Господь продолжал безмолвствовать: И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился… Римлянин, конечно, еще не видывал подобного поведения подсудимого на суде, "Он знал невиновность Иисуса Христа, знал, как Он, силой Своего слова увлекал народ и заставлял молчать Своих врагов, а потому и теперь мог вполне защитить Себя от клеветы и обличить клеветников, оттого и дивился, видя, что Обвиняемый не хочет говорить против обвинителей в защиту Себя" (епископ Михаил).

Сами враги должны были невольно удивляться этому спокойному безмолвию Обвиняемого. Что они думали при этом? Им казалось, может быть, что Галилейский Учитель потерял присутствие духа, или полагается слишком много на снисхождение к Себе прокуратора, или ожидает, чтобы кто-либо из народа вступился за Него… Впрочем, молчание Господа было приятно для Его врагов. Если бы Он заговорил, то могли опасаться, что Он обнаружит не только невинность Своих поступков, но и личную ненависть врагов против Него, что Он может обратить внимание Пилата на Свои чудеса, которые заставят войти в подробнейшее рассмотрение дела, а это потребует справок и времени, чего именно так сильно хотелось избежать врагам Иисусовым." Они хорошо понимали, что Пилат вовсе не верит их преданности кесарю, что он в душе смеется над их лукавым притворством; они видели, что это кроткое спокойствие Иисуса, это неизъяснимое величие в Его лице и взорах — все располагало в пользу Подсудимого. А это еще больше возбуждало их упорство, их настойчивость в клеветах и обвинениях; они с наглостью приступили к Пилату с требованием скорее покончить дело — осуждением Иисуса. Пилат стал искать средства, если не спасти Узника от смерти, то по крайней мере отклонить от себя Его осуждение. И хитрый римлянин нашел это средство. По сказанию святого Евангелиста Луки, он обратился к обвинителям с таким вопросом: "вы говорите, что Он начал возмущать народ в Галилеи: разве Он Галилеянин?"

"Галилеянин," вскричали обвинители в несколько голосов, полагая, что это обстоятельство особенно подействовало на Пилата, который был особенно не расположен к Галилеянам и находился во вражде с их правителем Иродом Антипой. Но в уме прокуратора было совсем другое. Под предлогом нежелания вмешиваться в дела, принадлежащие чужому правлению, Пилат решился отослать Иисуса Христа к Ироду, который находился теперь тоже в Иерусалиме по случаю Пасхи. При этом Пилат надеялся, что такая неожиданная учтивость послужит к примирению с ним потомка Ирода Великого! Вот почему Божественный Узник немедленно отсылается к Ироду, в том же самом виде, в каком приведен из Синедриона, не имея ни малейшего права протестовать против такого перенесения дела из одного суда в другой" (архиепископ Иннокентий).

Для Ирода Антипы, который отдал в награду бесстыдной красавице голову Предтечи Господня, появление теперь в его дворце Иисуса Христа, было столь же приятно, как неожиданно, "Ирод, говорит святой Евангелист Лука, — увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем" (Лк. 238). "Но если желал, то что мешало ему давно видеть Его? Не путешествовал ли Спаситель по Галилее? — вопрошает Филарет, архиепископ Черниговский. Он бывал там и в городах, и в деревнях, и на водах, и в пустыне. Кто не знал там Иисуса? К кому из желавших не приближался Он Сам? И Ирод в три года не сделал ни одного шага, чтобы сблизиться с великим Чудотворцем. Можно по этому судить, что это было у него за желание, что за радость, когда увидел Иисуса. Великий Чудотворец во дворце Ирода — утеха тщеславию Ирода. Притом — сам Пилат прислал к нему на суд этого Чудотворца, о Котором так много говорили везде, Который теперь в его власти"…

"Посланные от Пилата, конечно, объявили Ироду в чем дело — (архиепископ Иннокентий) — но Ирод не думал об исследовании дела, незначительность которого была для него столько же очевидна, как и для Пилата. Он думал теперь о том, что обрекаемый на муки и смерть Чудотворец, чтобы склонить его на милость, покажет ему дела Своего всемогущества или искусства: "надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо" (Лк. 23:8). И вот из уст любопытного деспота полилось множество вопросов. Евангелист не говорит, о чем он спрашивал; но что его многочисленные вопросы не касались самого дела, это показывает уже молчание Господа. Всего вероятнее Ирод расспрашивал о прошедших чудесах Господа. Но Господь и здесь является в том же величии, в каком мы видели Его в начале служения, когда искушаемый в пустыне, Он с презрением отверг предложение сатаны — употребить в Свою личную пользу дар чудес. Нет сомнения, что Ирод, увидев какое-либо чудо, освободил бы Чудотворца от опасности Ему угрожавшей; но творить в угождение Ироду и его царедворцев чудеса значило бы оскорблять Духа Святого, силой Коего они совершались, и повергать святыню псам… Не получая удовлетворения своему любопытству, Ирод вознегодовал. Первосвященники тотчас заметили это и, пользуясь его раздражением, начали клеветать на Иисуса Христа, доказывая, что Он как непокорный властям, враг народного спокойствия, давно достоин смерти. Но Ирод не хуже Пилата знал, что за люди члены Синедриона, и можно ли полагаться на их отзывы об Иисусе. А молчание Господа на его вопросы, вероятно, объяснял себе тем, что Иисус не может совершить перед ним чуда, достойного его царского внимания.

"И прежде он едва ли верил слухам о чудесах Иисуса Христа, приписывая их, может быть, какому-либо искусству; а теперь в полной уверенности, что Узник сделал бы для него чудо, если бы мог, (архиепископ Иннокентий) — Ирод принял его за посредственного искусника, который между простым народом прослыл Чудотворцем, а в присутствии просвещенных людей вынужден прибегать к молчанию, но Который нимало не опасен для правительства. Такие люди, думал Ирод, заслуживают не смерти, а осмеяния, и сам первый начал издеваться над Господом. Толпа царедворцев немедленно присоединилась к своему повелителю. Со всех сторон полетели острые насмешки, язвительные укоризны и грубые шутки. Сын Человеческий был осмеян при дворе, подобному двору Антипы. В довершение всех насмешек, Ирод велел надеть на Иисуса Христа длинную, лоснящуюся одежду, в какую одевались в Риме полководцы и все те, которые приготовились искать у народа какой-либо должности. Так, думал насмешливый деспот, должен быть одет и Тот, Кто имел безрассудство представлять из Себя Царя Иудейского. И в этой одежде Иисус Христос отослан обратно на суд к Пилату. Освободить Его Ирод не хотел, вероятно, чтобы не раздражать первосвященников; между тем взаимной учтивостью думал отплатить за учтивость Пилата, и показать, что он перестает быть его недругом. Ибо с этого времени, по замечанию Луки, Ирод и Пилат остались по прежнему друзьями" (архиепископ Иннокентий).

На праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать народу одного узника — был обычай, чтобы в честь праздника Пасхи, в память освобождения народа Божия от египетского рабства, давать свободу одному из осужденных на смерть преступников. Народу было предоставлено полное право выбирать подсудимого, которого хотели. У Пилата явилась мысль: воспользоваться этим обычаем, чтобы освободить Иисуса Христа.

Был у них тогда известный своими преступлениями узник, называемый Варавва. Это был разбойник, заключенный в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство вместе с другими мятежниками. И вот, наряду с этим-то убийцей, Пилат поставил нашего Господа: неужели, думал он, иудеи предпочтут Иисусу возмутителя и убийцу? Итак, когда собрались они, сказал им Пилат: я знаю, что по обычаю надобно для праздника освободить одного узника; слышу, что вы хотите просить свободы Варавве. Не препятствую, но предлагаю на выбор и Другого: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом, Царя Иудейского? "Если не хотите отпустить Его как невинного — говорит святой Иоанн Златоуст, — то отпустите хотя бы как виновного — для праздника." Ибо знал, замечает святой Евангелист, что предали Его из зависти. "Видишь ли, — говорит святой Иоанн Златоуст, извращение порядка? Обычай был такой, чтобы народ просил об осужденных, а игемон должен был отпускать. Теперь же делается напротив: игемон требует этого от народа, и однако они не укрощаются, а еще более свирепеют, подымают крик, неистовствуют от зависти"… И таким то людям Пилат предлагает делать выбор между Вараввой и Иисусом Христом, отказываясь сам решить это дело: где правосудие, которым так хвалились древние Римляне? По всему видно, что Пилат скоро будет другом и Каиафе, как он уже подружился с Иродом! Так все грешники соединяются против Иисуса Христа: злобные лицемеры и бесстыдные саддукеи, образованные книжники и необразованная чернь, воины и слуги, знатные люди и народная толпа… Называя Иисуса Христом, Царем Иудейским, Пилат, может быть, хотел образумить Иудеев: честь народная требовала дать свободу и жизнь тому Человеку, Которого все преступление состояло в наименовании Царем Иудейским. Пилат не сообразил того, что враги Господа могли толковать его слова так, как бы он смеялся над народом, испрашивая свободы для Царя Иудейского… В то время, когда Пилат таким образом уже склонялся на сторону врагов Иисуса Христа, он получил особое предостережение не делать зла неповинному Узнику.

Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его, которой имя было по преданию Клавдия Прокула, послала ему сказать: не делай ничего Праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него. Я видела чудесный сон и много пострадала за сего праведного Мужа.

По законам римским было строго запрещено женам судей вмешиваться в их дела по должности. Если жена Пилата решилась сообщить свой сон мужу, то значит, она была очень убеждена в истине того, что ей было открыто во сне.

Дивное дело, говорит блаженный Феофилакт: Судимый Пилатом устрашает его жену! Сон этот был делом промышления Божия, не для того, впрочем, чтобы вследствие его был освобожден Христос, но для того, чтобы спаслась та жена."

Почему же не сам Пилат видит сон? Или потому, (святой Иоанн Златоуст) что жена была более достойна его; или потому, чтобы если бы он видел, то не поверил бы ему, и даже, может быть, и не сказал бы. Потому так и устроено, чтобы жена видела этот сон, чтобы это стало известным для всех. Но и не просто видит она сон, но и страдает много, чтобы муж хотя бы из сострадания жене, помедлил совершить убийство. К тому же клонилось и само время, так как в ту ночь она видела.

Предание говорит, что Клавдия Прокула исповедовала иудейскую веру; она могла и раньше слышать многое о Христе, как великом Учителе и Чудотворце; по преданию, она потом уверовала во Христа и пострадала за Него.

Пилат и сам в душе считал Иисуса Христа невиновным, и потому предостережение жены, которую он уважал за ее добрую жизнь, на него сильно подействовало. Если бы он не предложил народу выбрать Иисуса или Варавву, то может быть, тотчас прекратил бы и судопроизводство. И если бы он осмелился показать на деле то, что чувствовал теперь, то прогнал бы от своего судилища всех этих ненавистных ему иудеев, жаждавших невинной крови. Но Пилат чувствовал за собой вину, помнил какие жестокости он учинил над иудеями, как изранил множество из них, послав отряд переодетых воинов в толпу народа, когда смешал кровь Галилеян с их жертвами: что, думал он, если все эти неправды, все эти жестокости обжалуют кесарю, да еще приложат клевету, что я отпустил на свободу Человека, обвинявшегося в присвоении царской власти?... И страх за свою участь мучил несчастную душу трусливого прокуратора, и он готов был уже на все уступки, только бы скорее покончить дело столь ему неприятное. А между тем, пока он разговаривал с посланным от жены, первосвященники и книжники делали свое дело. Но первосвященники и старейшины употребили все способы и возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить. Сделать это хитрым вождям было не трудно. Иисусу ли освободить народ Иудейский? Ему ли восстановить престол Давидов? Это ли победоносный потомок царя Давида, Который теперь с трепетом ожидает милости и смерти от приговора римского всадника?

"Сами будучи злы, (святой Иоанн Златоуст) они вместе развращали и народ, чтобы и за обольщение его понести тягчайшую казнь. Ибо что надлежало делать: отъявленного преступника отпустить или сомнительного. И конечно Иисус не казался для них хуже явных человекоубийц! Евангелист не просто сказал: имели разбойника, но разбойника известного по своим злодеяниям, учинившего бесчисленные убийства: и однако даже такого предпочли Спасителю вселенной, и не посовестились ни святого времени, ни законов человеколюбия, ни чего-либо другого подобного. Так зависть совершенно ослепила их."

И вот, тогда, когда — правитель спросил их, повторил свой вопрос: Кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву! Страшен выбор сделанный народом! С ужасом напоминал о нем иудеям Петр: "вы, говорил он, отреклись от Святого и Праведного и просили даровать вам убийцу" (Деян. 3:14-15). Даже Пилат пришел в замешательство, выслушав ответ народа. В замешательстве он хотел по крайней мере излить свой гнев на них в презрительной насмешке: Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Что же мне делать с так называемым Царем Иудейским? Предлагая это вопрос, Пилат забыл, что поступает вопреки здравому смыслу: разве народу принадлежит право суда, а не ему самому? Разве он не мог, и отпустив Варавву, в то же время отпустить и Христа, если признавал Его невинным? Наконец, разве сам он не мог решить какому наказанию подвергнуть Галилейского Учителя, если бы нашел это нужным?... Своим насмешливым вопросом он только еще больше раздражил толпу: она поняла, что Пилат находится в нерешительности, в замешательстве, что он боится ее, и вот, по наущению архиереев, в первый раз раздалось страшное слово: крест! Говорят ему все: да будет распят! На крест Его, на крест!

Напрасно, смущенный неистовыми криками толпы Пилат пытался вразумить ее: Правитель сказал: Какое же зло сделал Он? Я ничего достойного смерти в Нем не нашел… Обезумевшая толпа ничего слушать не хотела: Но они еще сильнее, громче с ожесточением кричали: да будет распят! Вот чего дождался Пилат. Дождался того, что члены Синедриона, у него же на глазах, не стыдились поддерживать крик черни своим криком и волновать народ.

Жалкое заблуждение человека, который поставлен Богом творить правду на земле, но боится делать это! Он мог бы защитить Невинного: у него были в распоряжении римские легионы. Но он щадил себя и уступил… Варавва был освобожден. Но толпа не успокаивалась; со всех сторон неслись яростные крики, требовавшие смерти Иисуса. Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, чтобы те, которые стояли вдали, могли видеть, что он считает Иисуса невинным, и при этом громко воскликнул: И сказал: невиновен я в крови Праведника сего; смотрите вы! Вы принуждаете меня пролить эту кровь, и отвечаете за нее!...

"У иудеев был обычай, обратившийся в закон, что если находили где-либо мертвое тело, то старейшины ближайшего города должны были над головой юницы омывать руки, говоря: руки наши не проливали сей крови, и глаза наши не видел убийства. Пилат знал этот обычай, тем более, что и язычники, в знак своей невиновности и для очищения себя от грехов, также употребляли омовение" (архиепископ Иннокентий).

Неужели он думал смыть свою вину? Неужели мог облегчить свою совесть?... "Если знаешь, что Иисус неповинен, то зачем же предаешь? Почему не исхитил Его, как Павла тысячник? Сей также знал, что угодил бы иудеям, и из-за Павла было возмущение и смятение, и однако же мужественно стал против него. Но Пилат действует малодушно и слабо…" (святой Иоанн Златоуст). И вот его слова заглушаются самыми отвратительными, самыми ужасными криками буйной черни: она хорошо поняла, чего хочет робкий прокуратор, отчего он колеблется осудить Неповинного. И, с дикой радостью кровожадного зверя, которому дают на растерзание кроткого агнца, отвечая весь народ сказал: Кровь Его на нас и на детях наших!... Мы принимаем на себя ответственность за Его смерть, и не только на себя, но и на потомство наше. Если ты боишься сделать преступление, то пусть кара Божия обрушится на нас и на детей, и на внуков, на всех потомков наших! Только исполни наше желание, — распни, распни сего Назарянина!...

Слова эти, (архиепископ Иннокентий) ужасные сами по себе, представляются еще ужаснее, когда вспомним, что их надо понимать без всякого ограничения, во всей буквальной точности, потому что Иудеи, согласно учению пророков, твердо верили, что Бог за преступления родоначальников наказывает все их потомство." И сбылась во всей точности эта ужасная клятва на несчастном народе иудейском: сердце содрогается, когда читаешь страшную историю разрушения Иерусалима со всеми ее кровавыми ужасами… "Смотрите, сколь велико и здесь их безумие. Такова безрассудная ярость, такова злая страсть! Не позволяет видеть то, что должно видеть. Пусть так, что вы сами себя прокляли: для чего же навлекаете проклятие на детей?

Впрочем человеколюбивый Господь, тогда когда они столь сумасбродно неистовствовали против себя и детей, не подтвердил согласием такого голоса не только против детей, но и против их самих: даже и из них самих принял покаявшихся и удостоил бесчисленных благ. Ибо и Павел был из числа их и многие тысячи уверовавших в Иерусалиме" (святой Иоанн Златоуст).

А те, которые не уверовали, и до ныне, "как чада, убивших Господа, носят на себе кровь Его."

"Памятник их бедствия, по выражению святого Григория Богослова, — вся вселенная, по которой они рассеяны…"

Прежде, чем произнести смертный приговор над Господом Иисусом Христом, Пилат приказал бичевать Его: Тогда, говорит святой Матфей, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, сначала подвергнул бичеванию, надеясь этим страшным наказанием утолить ярость врагов Иисусовых, и только уже тогда, когда ему не удалось возбудить в них жалость, он предал Его им на распятие. Святые Евангелисты не передают нам всех ужасных подробностей этого наказания: эти подробности хорошо известны первым христианам. Бичевание было и у иудеев, но не так жестоко, как у язычников. У Иудеев не дозволялось более 39 ударов обвиненному; у язычников не было определенного числа ударов: воины обнажали осужденного до пояса, привязывали к столбу и бичевали трехконечными ременными бичами, сколько хотели. В эти бичи по местам были вплетены острые косточки, свинцовые или железные наконечники, которыми рвали тело бичуемого до костей. Многие бичуемые и умирали под бичами. Это наказание было так жестоко, так позорно, что ему подвергались только рабы. И таким-то страшным наказанием Пилат хотел угодить врагам нашего Господа! Нет сомнения, что жестокие римские воины, ненавидевшие иудеев, рады были выместить свою злобу к этому народу над Тем, Кого считали Царем Иудейским.

Тогда, говорит святой Евангелист, воины правителя, взявши Иисуса в преторию (судилище преторское), отвели Его с лифостротона, с открытого места, внутрь двора, в преторию, и собрали на Него весь полк, который состоял обыкновенно из 200 или 600 человек, — созвали всех незанятых товарищей, чтобы целым обществом потешится над Царем Иудейским. Святой Евангелист не говорит, что Господь был привязан к столбу, но несомненно, что это было именно так: блаженный Иероним говорит, что он видел столб, орошенный кровью Господа, у которого Он был привязан и бит, и святой Иоанн Златоуст упоминает о деревянном столбе в Иерусалиме, где был привязан и бить бичами Иисус Христос. Сердце содрогается, когда представляешь себе, какие муки претерпел при этом наш Спаситель… И раздев Его, стали наносить Ему по обнаженному телу страшные удары… Но грубые римские солдаты не ограничились и этим наказанием: они вздумали устроить для себя дикую потеху, издеваясь над Божественным Страдальцем, как над Царем Иудейским. Насытив свою жестокость, они от мучений перешли к насмешкам. Им вздумалось заставить Божественного Узника представить из Себя лицо Царя, возводимого на царское достоинство. Для этого — надели на Него багряницу, накинули на Его обнаженного, покрытого ранами, истекающее кровью тело красный плащ, который обыкновенно застегивался на правом плече, закрывая половину тела так, что правая рука оставалась свободной. Красный плащ носили только цари и военачальники, и вот, солдаты отыскали где-то заброшенный, ни к чему не годный, грязный плащ, чтобы сильнее выразить свое презрение к Царю Иудейскому. Так одет был теперь Тот, Кто "одеваешься светом, как ризою"! (Пс. 103:2). Нашли и венец для Иудейского Царя: И сплетши венец из терна, возложили Ему на голову… Недоставало только последнего знака царской власти — скипетра; наши и скипетр: И дали Ему в правую руку трость, вложили в правую руку палку из тростника, который похож на наш тростник, только крепче и толще. После такого, мнимо-царского облачения, которое само по себе было уже горькой насмешкой, начались ругательства самые грубые. На Востоке царям оказывали честь, падая на колена; тоже стали теперь делать и воины: И, становясь перед Ним на колени, насмехались, издевались над Ним… Как римскому императору в торжественных случаях кричали: "да здравствует император!" так и теперь нашему Господу с наглыми насмешками кричали говоря: радуйся, Царь Иудейский! И в знак презрения плевали на Него прямо в пречистое лицо Его, и, взявши трость, брали у Него из связанных, дрожащих от изнеможения, рук Его трость, били Его по голове этой тростью, от чего колючки терна еще более врезывались в главу Его и причиняли сильнейшую боль. А иные при этом еще бил Его по ланитам.

Среди всех поруганий Он являлся таким, каким предвидел Его еще за несколько веков Исаия пророк: ни одного стона, ни одного вздоха, ни одной жалобы не послышалось из Его пречистых уст! Он добровольно восхотел до конца испить чашу гнева Божия за наши грехи (Ис. 53:7). Он на деле исполнял теперь то, что за много веков говорил о Себя устами пророка: "Я предал хребет Мой бьющим и ланиты Мои — поражающим; лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания" (Ис. 50:6). Размышляя об этих страданиях Господа, святой Иоанн Златоуст говорит: "как будто по договору ликовал тогда со всеми дьявол. И пусть иудеи, истаивая от зависти и ненависти, ругались над Ним: почему и отчего воины делали это? Не явно ли, что дьявол тогда со всеми пиршествовал? Ибо до того были жестоки и неукротимы, что считали себе за удовольствие наносить Ему оскорбления. Они нападали на Него нагло, может быть, или желая угодить иудеям, или делали это только по своему злонравию. Обиды были различные и многообразные, ибо то били по Его Божественной главе, то уязвляли терновым венцом, то били тростью люди скверные и нечистые. Как после этого мы дадим ответ, мы, которые гневаемся за каждую обиду нам наносимую, тогда как Христос претерпел такие страдания? Не часть одна, а все тело Его терпело страдания: глава от венца и трости, лицо от ударов и оплеваний, ланиты от заушений, все тело от бичевания, наготы, одеяния хламидой и притворного поклонения, рука от трости, которую дали держать Ему вместо скипетра, уста от поднесения оцта. Что может быть тяжелее этого? Что обиднее? Все, что ни происходило, превосходит всякое описание. Как бы боясь, чтобы не опустить какой наглости, Иудеи, — тогда как пророков убивали своими руками, Христа умерщвляют по определению судьи. Они и судят сами, и осуждают, крича перед Пилатом: "кровь Его на нас и на детях наших"; нападают с неистовством, и сами по себе мучат, связывают, отводят, делаются виновниками обид, нанесенных воинами, пригвождают ко кресту, укоряют, оплевывают, насмехаются. Пилат здесь ничего не присоединил со своей стороны: они сами все делали, сами были и доносчиками, и судьями, и палачами, и всем.

И всегда мы должны читать об этом, так как от этого происходит великая польза. Когда ты видишь, как и на словах, и на деле перед Ним преклоняются, и вместе бесстыдно насмехаются над Ним, как тяжко заушают Его и заставляют терпеть крайние страдания; то хотя бы был камень, сделаешься мягче воска и изринешь из сердца твоего все надмение."

Что было после бичевания до осуждения на распятие, об этом повествует нам один Евангелист Иоанн Богослов. Пилат вошел в преторию, чтобы видеть, как исполнено его повеление. Увы! Оно было исполнено слишком усердно! Исполнено так, как вероятно, не ожидал и Пилат! Один взгляд на кроткого, истерзанного Страдальца уже глубоко тронул даже нечувствительное сердце прокуратора. Неужели, думал он, этот вид не тронет врагов Его? Не все же они пылают к Нему непримиримой ненавистью… И правитель приказал Господу нашему следовать за собой, вышел на лифостротон и сказал иудеям: "вот я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины"… При этих словах Пилата Господь вышел на площадку, связанный по рукам, весь облитый кровью, в терновом венце, в красном дырявом плаще, который не закрывал ни ран, ни наготы Его… Но несмотря на все это унижение, несмотря на следы ударов и заплеваний, на смертельное утомление в Его бессонных измученных очах, — Его спокойный, кроткий вид поражал таким божественным достоинством, что у Пилата невольно вырвалось восклицание, полное душевного волнения и сострадания к Невинному Узнику: "се — Человек!"

"Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу — и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязаем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца веден был Он на заклание, и как агнец перед стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих" (Ис. 53:3-7)… Как было не припомнить теперь этого поразительного пророчества при взгляде на Страдальца Иисуса? Но злоба так ожесточила врагов Его, что первосвященники и их слуги, а за ними и вся бесчисленная толпа закричали опять: "распни, распни Его!" Ледяное и каменное сердце Пилата, который проливал кровь, как воду, и на поле битвы, и в тайных убийствах, смягчилось; но жестокое сердце лицемеров осталось нетронутым. Такое упорство Синедриона вывело из терпения Пилата. "Возьмите же Его вы и сами распните, если имеете на это право," с гневом воскликнул он, а я не нахожу в Нем никакой вины!" Суровый вид прокуратора показывал, что он решил отпустить Узника и сдержит свое слово. Но у хитрых врагов Господа и на это был готовый ответ: "пусть по твоим законам Он невинен, но по нашим законам Он должен умереть, потому что Он выдает Себя за Сына Божия." Члены Синедриона хотят дать понять Пилату, что он, как язычник, в их законе ничего не понимает, а потому должен слушать их, ученых толковников своего закона, закон же их требует смерти за богохульство… Но это обвинение произвело на Пилата совсем другое впечатление, чем какого они ожидали. Пилат, услышав эти слова, еще более содрогнулся: ему невольно припомнился и сон его жены, и слухи о чудесах этого Праведника, и Его молчаливое спокойствие, с каким Он выслушивал клеветы Своих врагов, и удивительное терпение Его в страданиях, и, наконец, все то, что он, Пилат, сам слышал от Иисуса при первом допросе.

Полный страха и сомнения, правитель снова входит в судебную палату, дав знак следовать за собой и Иисусу Христу, и тут наедине спрашивает Его: "откуда Ты? От людей ли ты рожден или от богов?"

Господь видел, что Пилат спрашивает Его не по любви к истине, о которой он не захотел слушать раньше, а по страху — видел, что земные расчеты все же возьмут верх над всеми добрыми помыслами этого язычника, и потому не дал ему никакого ответа. Ответ, что Иисус есть действительно Сын Божий, только бы увеличил вину Пилата, а этого не желал милосердный Человеколюбец Своему судье. Пилат не мог понять этого молчания и высокомерно воскликнул: "мне ли не отвечаешь? Разве не знаешь, что я имею власть распять Тебя и имею власть пустить Тебя?" Римский вельможа, скрывая свой страх, хотел устрашить Узника, чтобы заставить Его ответить; между тем, только выдал сам себя и произнес осуждение себе же: "если все было в твоей власти, говорит святой Иоанн Златоуст, то почему же ты, не найдя никакой вины в Иисусе, осудил его на крест?"

И Господь сжалился над заблуждением гордого язычника, который стал рабом своих страстей и хвалился тем, чего у него не было: Не укоряя, не обличая, Он сказал Пилату: "ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы тебе не было дано Свыше. Потому более греха на том, кто предал Меня тебе. Ты действительно совершаешь великое преступление, но Иуда, Анна, Каиафа, эти враги Мои — иудеи — преступнее тебя"… Так с Божественным достоинством и с бесконечной кротостью Иисус Христос судил Своего судью. И это суд Подсудимого не только не оскорбил судью, но еще более расположил его в пользу Подсудимого: с этого времени, замечает святой Евангелист Иоанн, Пилат еще более искал отпустить Его.

Пилат снова вышел на площадку, где Иудеи уже приготовились встретить его криками: "если отпустишь Его, ты — не друг кесарю! Всякий, делающий себя Царем, противник кесарю!"

Они видели, что обвинение в богохульстве не действует на Пилата, и с новой силой стали обвинять Господа в мятеже против кесаря. Пилат, смущенный этими криками, понял, что ему грозят жалобой кесарю, подозрительному Тиберию, понял, что Иудеи ничего не пожалеют для подкупа в Риме, чтобы обвинить его, вспомнил еще раз свои собственные преступления, — и вся твердость его исчезла. Он сел на свое судейское место и приказал вывести из претории Иисуса.

"Се — Царь ваш!" воскликнул правитель, желая хотя бы насмешкой отомстить иудеям за то, что они так нагло требуют от него осуждения Невинного.

Возьми, возьми, распни Его!" неистово закричали Иудеи, — "Как? Царя вашего распять?" сказал Пилат. "Нет у нас царя, кроме кесаря!" ответили первосвященники, на этот раз забывая свою народную гордость, чтобы только достигнуть своей цели — погубить Галилейского Учителя. Тогда, наконец, Пилат решился произнести смертный приговор нашему Господу…

Невозможно представить себе, какой злобной радостью возликовали первосвященники и старейшины иудейские, когда услышали, наконец, из уст Пилата столь вожделенные для них слова: "иди, воин, приготовь крест!" И у евреев, и у римлян был закон, чтобы осужденный на смерть преступник был лишаем жизни не тотчас после смертного приговора, а через несколько дней; в эти дни глашатай всенародно объявлял, что такой-то, за такое-то преступление будет казнен, и вызывал всякого, кто хочет защитить его. Но для Господа нашего не было и этого снисхождения: Он тотчас же был предан воинам для распятия. И когда насмеялись над Ним, сняли с него багряницу и одели Его в одежды Его… Его одели в собственные одежды для того, чтобы все, кто увидят Его идущего с крестом на раменах, могли узнать в Нем Того, Кто еще недавно так грозно проповедовал в храме Иерусалимском. Евангелисты не говорят, что терновый венец был снят, а церковное предание утверждает, что Господь наш и на кресте умер увенчанный тернием.

"Евангелисты хотели, чтобы мы подумали о значении венца, раз возложенного и уже не снятого. Я думаю, что терновый венец остался на главе Иисуса чтобы более не оставались на нас терны, т.е. казнь за грехи, после того, как взяты они честною главою Иисуса." (Ориген)

Подобно Исааку, который сам нес дрова для своего всесожжения, Спаситель наш должен был Сам нести крест Свой, и повели его на распятие, повели за городские ворота, где обыкновенно производились казни. На улице присоединились к Нему два спутника, два разбойника, тоже приговоренных к распятию. "Пришел Он к нам на землю на время, — говорит святитель Димитрий Ростовский, как бы в гости, а мы первый ночлег дали Ему в вертепе, между животными; потом изгнали Его в Египет к идолопоклонникам; Он опять пришел к нам, а мы не дали Ему места главы преклонить: "Пришел к своим, а свои Его не приняли" (Ин. 1:11). А теперь и совсем изгнали Его вон, да еще с тяжелым крестом на плечах. Это — мы возложили на Него тяжелое бремя грехов наших!..."

"Путь, по которому шел Спаситель к Голгофе поныне называется путем страстным или скорбным. Скорбны были пути Твои, Господи, сладчайший Иисусе, в течение всей Твоей земной жизни; но путь Голгофский был путь самый скорбный!" (архиепископ Филарет Черниговский).

Когда дошли до так называемых Судных ворот, Господь наш до того изнемог, что не в силах был далее нести Свой крест и преклонился под ним… Провидение Отца Небесного послало доброго человека, чтобы понести спасительное бремя креста: Выходя из городских ворот, они встретили одного киринеянина, родом из города Кирны Ливийской, что на западе от Египта, по имени Симона, отца известных в первенствующей Церкви Александра и Руфа, которого апостол Павел называет избранным от Господа, и которого мать называет своей матерью по особенному к ней уважению (Рим. 16:13). Может быть, этот добрый человек знал Иисуса Христа; может быть, был даже Его последователем и при такой встрече обнаружил свое к Нему сострадание, и вот, воины воспользовались этим, чтобы заставить его нести крест Иисусов: Сего заставили нести крест Его. А чтобы кто, видя Симона, несущего крест, не подумал, что он сам осужден на распятие, воины приказали Иисусу Христу идти прямо впереди Симона: таким образом, весь позор креста оставался по прежнему на Господе Иисусе. И Господь безмолвно повиновался. Он шел воистину "яко агнец, ведомый на заклание"… В толпе народной послышался плач и рыдание: то плакали жены Иерусалимские, тронутые Его страданиями и позором. Может быть, это были матери детей, которые недавно пели Ему осанна; может быть — матери тех малюток, которых Господь наш с такой любовью благословлял… И Он милосердный, обещавший не забыть чаши студеной воды, поданной во имя Его, плакавший у гроба друга Своего из сочувствия к горю человеческому, — Он с любовью принял и эти слезы сострадания к Нему Самому. Обратившись к плачущим женщинам, Он сказал: "дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! Тогда начнут говорить горам: падите на нас, и холмам: покройте нас. Ибо если с зеленеющим деревом, если со Мною это делают: то с сухим, с вашими первосвященниками и книжниками, с вашими детьми — что будет?" Так и в виду Своей смерти Господь скорбел о погибели народа Иудейского, и ведомый этим народом на распятие, с нежным чувством любви говорит о покаянии…

И пришедши на место, называемое Голгофа… Чье сердце не содрогнется при одном имени Голгофы? Есть ли на всей земле такое святейшее место, как гора Голгофа, на которой единородный Сын Божий, нас ради воплотившийся, пролил кровь Свою и умер, как человек, за всех нас, грешных сынов Адамовых?

Святая Голгофа — это открытая дверь в царство небесное, в дом Отца небесного, дверь, через которую первый вошел туда разбойник благоразумный, а за ним входят и все истинно кающиеся грешники. Вот почему святые Евангелисты с особой точностью указывают это место; так святой Матфей говорит: Что значит лобное место, святой Марк: "что значит лобное место" (15:22); святой Иоанн: "Он вошел на место, называемое лобное, по-еврейски — Голгофа" (19:17). Это был небольшой холм за судными воротами к северо-западу от Иерусалима, где в то время обычно совершались страшные казни преступников, черепа которых, может быть, тут же и валялись. Древнее предание, записанное святыми отцами и учителями Церкви, говорит, что здесь, на Голгофе, было погребено тело праотца нашего Адама. Вот почему под крестом Господним изображается глава Адамова: "Как в Адаме все умирают, говорит Апостол (1 Кор. 15:22), так во Христе все оживут." Само слово Голгофа значит голова, череп. Итак, Божественный Врач, второй Адам, "вознесен был на древо там, где лежал больной, первый Адам. Смерть побеждена на том месте, на котором низвела она в прах первого человека. Как тела животных, кровь которых вносилась первосвященником во святилище, сжигались вне стана, так и Иисус, говорит святой апостол Павел, чтобы освятить людей Своей кровью, "пострадал вне врат" (Евр. 13:12). Теперь это святейшее место не вне врат святого града: оно заключено в великом храме Воскресения, вместе с пещерой Гроба Господня. Склоняясь под этот престол, благочестивые поклонники со страхом и любовью припадают, чтобы облобызать край священной скалы, обагренной кровью Спасителя, и сколько спасительных и сладких слез покаяния пролилось здесь, у подножия креста Господня, в течение многих веков! Сколько грешных сердец облегчилось, сколько сердечных ран исцелилось, сколько раз в глубине грешной совести повторилось таинственное, всепрощающее слово Любви небесной: "прощаются тебе грехи"… "будешь со Мною в раю!..." (Лк. 7:48; 23:43). Но какой ценой куплено это всепрощение кающимся грешникам!... Приклоним ухо сердца нашего к благовествованию святых Евангелистов.

Пока воины ставили и укрепляли кресты, по тогдашнему обычаю дали Ему, Господу нашему, пить уксуса, смешанного с желчью, или по выражению святого Марка: вино, конечно, самое негодное, окисшее, с горькой смирной: такой напиток производил помрачение рассудка и делал не столь чувствительными страдания распятых. Но они не ведали, что предлагая уксус с желчью, на самом деле исполняют слова пророческого псалма Давидова: "и дали Мне в пищу желчь и в жажде Моей напоили Меня уксусом" (Пс. 68:22). Господь послушно принял в руки чашу с питием, и отведав, не хотел пить, — отдал чашу назад. Несмотря на жестокость мучений ожидавших Его на кресте, Сын Человеческий хотел претерпеть их все в полном сознании, встретить смерть во всем ее ужасе, не ослабляя ни одного мучительного чувства: Он один за всех пил теперь чашу гнева Божия. Только уже после, не задолго до смерти, палимый страшной жаждой, Он вкусил несколько капель уксуса, поднесенного ему воином.

Но вот, кресты укреплены на земле. С Иисуса Христа сняли все одежды, препоясали лишь грубым куском полотна по бедрам. Затем Его приподняли на крест, распростерли Его пречистые руки и — ужасный молот застучал… Гвозди пронзили пречистые длани и кровь потоками полилась на землю… Но Спаситель наш кротко возвел очи к небу и сказал: "Отче! Прости им, ибо не знают что делают!..." (Лк. 23:34). Он забыл о Себе, о Своих нестерпимых муках; Он только любит других — и кого же? Своих врагов, Своих распинателей! Вся Его жизнь была любовью к людям; любовью Он запечатлевает и Свою смерть. Таково было Его послушание Отцу небесному, послушание даже до смерти, и смерти крестной. Он заповедал Своим последователям молиться за врагов, а теперь подает воистину божественный пример такой молитвы, подает в самую ужасную минуту страданий от Своих врагов. Он молится за них, молится не за воинов только, исполнителей казни, но и за Анну, Каиафу, за Ирода и Пилата, за всех, которые были ослеплены злобой и лукавством и действительно не знали, что делали, ибо, если бы знали, как говорит апостол Павел (2 Кор. 2:6-8), то не распяли бы Господа славы. Но знать могли, если бы захотели. И кто знает? Без этой божественной молитвы Господа, может быть, природа не перенесла бы поругания своему Творцу, и враги Его, подобно врагам Моисея и Аарона, были бы поглощены землей, которая с трепетом держала на себе крест (Иоанн Дамаскин). Господь молился этой молитвой и за всех людей, грехи которых взял на Себя. Он изрек однажды: отпусти, но слово Его исполняется всегда и всегда желающий приемлет отпущение.

Святые Евангелисты очень кратко говорят о самом распятии нашего Господа. И не дивно: не только на языке человеческом, но и на языке самых Ангелов Божиих не нашлось бы слов для изображения тех мучительных болезней и душевных томлений, какие претерпел безгрешный Господь наш, пригвождаемый ко кресту при злорадных ликованиях первосвященников и старейшин иудейских, которые не смотря на близость великого праздника Пасхи, не утерпели, чтобы не собраться на Голгофе. Никогда никакая человеческая жестокость не изобретала казни более ужасной, более позорной, чем распятие на кресте. Ей подвергали только самых отъявленных разбойников и бунтовщиков, да рабов, которых тогда и за людей не считали. Даже один из язычников говорил, что это — "казнь самая жестокая и самая ужасная, от которой надлежало бы освободить и глаз, и ухо, и саму мысль человеческую" (Цицерон).

Основанием креста, (архиепископ Иннокентий) — служили прямой столб или доска, которые укреплялись в земле. На верхней части, для прибития рук делалась перекладина, иногда на самом верху столба, почему крест и походил на букву Т, но большей частью несколько ниже верха, соразмерно рукам к ней прибиваемым, отчего верхний конец столба, по словам святого мученика Иустина, представлял подобие рога. В середине столба приделывалось также похожее на рог седалище, для поддержания тела, чтобы оно своей тяжестью не разодрало рук и не оторвало от креста. Таким образом, крест, по словам святого Иринея, имел пять концов: два в длину, два в ширину и один посредине. Мучения распятых были ужасны. Малейшее движение, необходимое для жизни, сопровождалось новой нестерпимой болью в израненной бичеванием спине, а тяжесть повисшего тела час от часу более раздирала язвы рук и ног, которые поминутно становились острее и жгучее. Ни одна часть нашего тела не имеет столько нервов и мелких жил, как на ладонях рук и ног, и самое легкое повреждение даже одного нерва причиняет мучительную боль. Когда же столько нервов и жил было придавлено, повреждено, разодрано гвоздями на руках и ногах Спасителя: какую же страшную муку терпел Он! Между тем, кровь, лишившись естественного круговращения, устремлялась к голове и сердцу, производя головокружение и томление, которое было мучительнее самой смерти." Палящее солнце и жгучий полуденый ветер, прижигая раны, воспаляли их и каждую минуту увеличивали страдания. Язык и гортань делались сухими; нестерпимая, жгучая жажда томила страдальца. Он испытывал адовы муки. Для язычника ничего не могло быть позорнее креста, а для иудея распятый был проклятым из проклятых. И эту-то казнь Отец небесный благоволил избрать для единородного, возлюбленного Своего Сына — ради нас грешных! Сей-то позор благоволил претерпеть Господь славы, Владыка неба и земли: измерьте же, ясли можно, глубину смирения воплотившегося нас ради Сына Божия! Напечатлей каждый в своем сердце все то, что Он претерпел для тебя и беги грехов, которыми по словам Апостола, снова распинается твой Спаситель. Кто постигнет всю великую тайну этих искупительных страданий Господа нашего? В нее "желают проникнуть сами Ангелы" Божии, а из людей только тот может уразуметь ее в некоторой малой мере, кто сам сораспинается со Христом и спогребается с Ним, неся во след Его свой собственный крест в глубоком смирении и полной преданности в волю своего Спасителя.

С благоговением размышляя о вольных страданиях Спасителя, святые отцы высказывают следующие поучительные мысли:

1). Сам Господь избрал Себе и предсказал именно крестную смерть: "Сыну Человеческому много должно пострадать," говорит Он

"Вникни, говорит святой Григорий Нисский, в значение этого должно, и ты увидишь, что в нем есть именно нечто такое, что не допускает другого рода смерти, кроме креста." По мысли святого апостола Павла, все, что ни есть во вселенной, превыше ли небес, в преисподней ли, или на земле от одного края до другого — все живет и пребывает под осенением крестным в превосходящей всякий разум любви Божией. "Христос умирает на кресте, говорит блаженный Феофилакт, чтобы и древо освятить, через которое мы подверглись проклятию, и благословить все, и небесное, означаемое верхней частью креста, и подземное, означаемое подножием, и пределы земли, знаменуемые поперечными частями креста; а вместе и для того, чтобы распростерши руки, призвать и собрать расточенных чад Божиих."

"Все части мира приведены ко спасению частями креста" (святой Василий Великий).

2). От древа, древа познания добра и зла, в раю началась и разлилась смерть на весь род человеческий через первого Адама: от древа же, древа креста, через второго Адама истекает и струится жизнь на весь христианский мир. "Древо за древо, и руки за руки, (святой Григорий Богослов): руки, мужественно распростертые, за руку, невоздержанно простертую, руки пригвожденные за руку своевольную, руки, соединяющие концы мира, за руку извергшую Адама."

"Видишь ли (святой Иоанн Златоуст) чем дьявол победил, тем и сам побежден: он через древо одолел Адама, и Христос древом же победил его. То древо низвергло нас в ад, и это и низверженных в ад извело оттуда."

3). Слово Божие говорит: "проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге Закона" (Гал. 3:10), т.е., кто не исполнит заповедей Господних. Но никто не мог исполнить закона во всей его полноте, а потому все и подверглись клятве. То же слово Божие изрекает закон: "проклят всякий повешенный на древе" (Втор. 21:23). И вот Спаситель наш возносится на крест и, вися на нем, подвергается клятве по этому закону, несет эту клятву за нас, снимает ее с нас, уничтожает и избавляет нас от клятвы, быв за нас клятвой.

4). Возносится Господь на крест, как жертва за грехи наши, приносимые правосудию небесному. Он проливает Свою кровь на кресте, чтобы ею очистить наши грехи, чтобы предложить ее нам в таинстве Причащения, в этой бескровной жертве, через которую мы делаемся, по выражению апостола Петра, "причастниками Божественного естества" (2 Пет. 1:4).

5). Простирает Свои пречистые руки наш Господь, как Иерей во век по чину Милхиседекову, как Архиерей великий, приносящий о нас жертву искупления, совершающий великую литургию не на алтаре какого-либо одного храма, а на всемирном крестном алтаре. Мог ли Он не молиться теперь, в эти святейшие часы и минуты? И Он молился духом с воплем крепким, проходящим небеса.

6). "Он благоволил умереть такой смертью, какой умирают люди самые низкие и презренные, чтобы не нашлось ни одного такого, который не мог бы Ему последовать." "Он избрал презреннейший род смерти, ибо имел умертвить всякую смерть" (блаженный Августин).

7). Пять ран и язв терпит Господь на кресте, как бы в очищение особенно чувств наших, этих входов и выходом всякого греха.

8). "Иисус Христос не претерпел ни смерти Иоанновой — отсечением главы, (святой Афанасий Великий) ни смерти Исаиной — перепиливанием пилой, чтобы и в смерти тело Его сохранилось не рассеченным, и чтобы через это отнять повод у тех, которые дерзнули бы разбить на части Его Церковь."

9). Повешенный возвышается над всеми и бывает видим от всех: потому избран крест, чтобы показать, что Христос столько будет виден и столько возвышен, что к Нему соберутся все народы вселенной.

Он распростер руки и измерил землю, чтобы показать, что от востока солнца и до запада приидет под крылья Его от всех народов и племен собранный, великий народ верующих в Него. Он распростер руки, чтобы одной рукой привлечь древний народ иудейский, а другой — язычников, и обоих собрать воедино: И Сам Он, показывая, какой смертью хочет искупить всех, предсказал: "И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе" (Ин. 12:32). 10)

"Враг нашего рода дьявол, (святой Афанасий Великий) ниспадши с неба, блуждает по сему дольнему воздуху. Господь пришел, чтобы низвергнуть дьявола, очистить воздух, открыть путь на небеса. И это исполнено Его смертью, которую претерпел Он на воздухе, так как только тот умирает на воздухе, кто оканчивает свою жизнь на кресте." Наконец, святые отцы замечают: "поскольку человек был создан в шестой день, а вкусил от древа в шестой час, т.к. это час принятия пищи: то Господь, воссозидая человека и врачуя его падение, пригвождается к древу в шестой день и в шестой же час."

Но тайны креста Господня столь непостижимы, столь неисчерпаемы для человеческого разума, что при размышлении о них, невольно повторяешь великую песнь, слышанную тайновидцем в откровении: "достоин Агнец закланный принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение… Кровью Своей искупил нас Богу из всякого колена и языка и народа, и племени… Сидящему на престоле и Агнцу благословение и честь, и слава, и держава во веки. Аминь" (Апок. 5:12, 9, 13).

Начались крестные муки Божественного Страдальца. Распявшие же Его четыре воина, окончив свое дело, делили одежды Его, которые по римскому закону, поступили в их собственность: верхнюю одежду, сандалии, пояс, головной покров, на четыре части, раздирая по частям то, что не могло достаться одному; но хитон, или нижнюю одежду им жаль было рвать: он был не шитый, а весь тканный сверху донизу— это был дар и труд Его любящей Матери. Воины решили затруднение, бросая жребий, кому достанется.

Воины конечно действовали по своему расчету, но воля Божия творила свое: через это с точностью сбылось пророчество, за много веков изреченное Давидом: "делили ризы Мои между собой и об одежде Моей бросали жребий" (Пс. 21:19). "Разделяли те ризы, говорит святой Иоанн Златоуст, которыми произведено столько чудес, и которые однако не оказывали тогда никакого действия: Христос удерживал Свою неизреченную силу." Так одно за другим исполнялись все ветхозаветные пророчества у креста Христова, показывая, что этот крест был делом не человеческого буйства, а премудрости Божией.

И, сидя у подножия креста, воины стерегли Его там, стерегли чтобы кто не снял Его с креста, чтобы не произошло каких-либо беспорядков от народной толпы. И поставили, прикрепили, над головой Его, на верхнем роге креста, надпись, на выбеленной дощечке, означающую вину Его: Сей есть Иисус Царь Иудейский. Эту надпись Пилат приказал сделать нарочно на трех языках: еврейском, греческом и латинском, чтобы и все, пришедшие из далеких стран по случаю Пасхи, плохо понимавшие еврейский язык, могли ее читать. Эту дощечку несли впереди Господа, когда вели Его на Голгофу, а, может быть, она была тогда повешена на Его шее. Только тогда, когда эта дощечка была прибита над главой Господа, иудеи заметили, как зло посмеялся над ними Пилат. По смыслу надписи, которую "многие из иудеев читали, потому что место было не далеко от города," выходило, что Иисус Христос есть действительно Царь Иудейский, Которого подданные или не могли защитить, или как изменники предали, а не самозванец, как представляли Его Пилату первосвященники. Пришлые иудеи могли укорять их за поругание Царя Иудейского, а язычники — смеяться над ними. Эта мысль совершенно отравила дикое торжество врагов Господних и они отправились к Пилату с просьбой переменить эту, возмущавшую их надпись. "Не пиши, говорили они: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пусть каждый знает, что мы не признавали Его Царем, а Он Сам выдавал Себя за Мессию." Но Пилат ответил им: "что я написал, то написал. Переменять не стану." И первосвященники со стыдом и досадой возвратились на Голгофу, чтобы вознаградить свое бесчестие клеветами и насмешками над распятым Иисусом. "Пилат, говорит блаженный Августин, что написал, то написал; так как Господь, что сказал, то сказал. Он сказал: Я Царь, поставленный над Сионом; сказал, что Ему должно пострадать, чтобы войти в Свою славу. Оставалось провозгласить нового Царя. И Пилат язычник торжественно провозглашает Его, вперекор иудейским властям. Здесь и пророческий символ событий, имевших скоро последовать. Народ Иудейский увидел к своему посрамлению видит, как языческие народы один за другим признают распятого Иисуса своим Царем, Спасителем и Господом.

Тогда, после распятия Иисуса Христа, распяты с Ним два разбойника: один по правую сторону, а другой по левую, чтобы Святой святых и на кресте представился как бы преступнейшим из злодеев, главой разбойников. Дьявол, по замечанию святого Златоуста, хотел этим помрачить славу Господа, но сам не зная, увеличил ее, потому что благодаря этому исполнилось одно из пророчеств о том, что Иисус Христос будет вменен с беззаконными. Древнее предание называет разбойника, распятого по правую сторону Господа — Димасом, а по левую — Гестасом. Вероятно, это были сообщники Вараввы в мятеже и убийствах. У подножия креста раздалась своего рода проповедь об Иисусе — это ругательство и насмешки над Ним. Проходящие же злословили Его, кивая головами своими, в знак презрения и говоря: э, разрушающий храм и в три дня созидающий! Если Ты действительно такой великий Чудотворец, то спаси Себя Самого. Если Ты Сын Божий, сойди теперь со креста. Какой же Сын Божий, если не можешь даже Себя Самого спасти от крестного позора и смерти?... Не трудно угадать, чей это голос раздается из толпы мимоходящих. Это кричат те же наемные слуги Синедриона, те же лжесвидетели, которые уже клеветали на Господа прошлой ночью в первом собрании Синедриона. Теперь им подшепнули их владыки что кричать; с такой точностью исполнялось то, что говорил о Себе Мессия устами Давида: "все, видящие Меня, ругаются надо Мною; говорят устами, кивая головою" (Пс. 21:8).

А это — "сойди со креста" — как напоминает оно то сатанинское предложение, еще в начале служения Иисуса Христа, во время Его 40-дневного поста: "если Ты Сын Божий — бросься вниз!" Ясно, что и теперь устами саддукейских слуг говорил тот же адский искуситель, влагая нашему Господу мысль употребить Свою всемогущую силу для избавления Себя от нестерпимых крестных мук… Присутствие духа сатанинского, адского, с особенной силой чувствовалось в этих злорадных издевательствах над страждущим Господом нашим и ужас невольно приводит душу в содрогание при размышлении о них. Видимо, что сатана пытался проникнуть в Его святейшую душу со своими богопротивными помыслами…

Подобно и первосвященники, наконец, и сами первосвященники не утерпели: не стыдясь своих седых волос, не щадя своего почтенного сана, они становились на ряду со своими низкими прислужниками, с книжниками и старейшинами и фарисеями, со всеми членами своего верховного судилища, насмехаясь над чудесами Иисуса Христа, и друг другу говорили: Смотрите других спасал Он то разных бед, страданий, опасностей, — а Себя Самого не может спасти. Пусть спасет Себя, если Он действительно Христос, Божий избранный! Люди книжные и говорят по-книжному. Избранником Божьим называется Христос у пророка Исаии (Ис. 42:1). Видно, хотят показать народу, что они знают Писание, исследовали его, и, значит — знают, что говорят, — надо им верить! Да и много ли нужно, если Он действительно есть Мессия, чтобы доказать это? Если Он Царь Израилев, как надписал над Ним Пилат, пусть теперь сейчас же сойдет с креста, и мы сейчас же уверуем в Него, примем Его за Мессию.

"Но, хвалясь знанием Писаний, (архиепископ Филарет Черниговский) эти слепые учителя народа на самом деле не хотели знать Писаний. Что говорит Давид о Мессии? Его 21-й псалом все издревле признавали за песнь о Мессии. А в этом псалме Мессия-страдалец говорит: "пронзили руки Мои и ноги Мои" (17). Во время Давида вовсе была неизвестна казнь распятия. Ясно, как нельзя более, что Давид в духе пророческом видит в отдаленном будущем судьбу Мессии — видит то, что теперь совершилось над Иисусом по старанию Синедриона. Но даже припоминая пророчества о Мессии, фарисеи с насмешкой прилагают их к страждущему Господу и тем поразительно исполняют эти пророчества: Уповал на Бога, они повторяют хулу, которую в псалме у Давида произносят нечестивые в оскорбление Мессии: Пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему, ибо еще так недавно в нашем присутствии Он сказал: Я Божий Сын. Разве Отец оставил бы Сына в таком положении?

"О скверные и беззаконные! — восклицает святой Иоанн Златоуст — пророки разве не были пророками, или праведниками оттого, что их Бог не исхитил от напастей? И они также страдали. Что может сравниться с вашим безумием? Если их слава не омрачилась бедствиями, тем более вам не надлежало соблазняться о Христе, Который и делами и словами искоренил в нас эту мысль.

"Не человеки на Голгофе ругаются Божию величеству: Божий Промысл посмеивается своевольному человеческому буйству, заставляя его служить Своей высочайшей премудрости; не лукавые рабы перехитряют Господа: всеблагой Отец не щадит Сына, чтобы не погубить лукавых рабов; но земная вражда уязвляет любовь небесную: небесная любовь скрывается во вражду земную, чтобы смертью любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную. Таким образом, то, чего не хотели, не могли, не знали, совершилось перед целым светом теми самыми, которые не хотели, не могли, не знали"…(святитель Филарет Московский).

Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его.

Святой Матфей говорит кратко; он хочет указать, что не только Анна и Каиафа, книжники и фарисеи, Ироды и Пилаты, но даже и злодеи, которые сами были осуждены на позорную казнь, не щадили нашего Господа (блаженный Августин). Святой Лука повествует подробнее: он говорит, что только один из повешенных злодеев злословил Его, сказав: "Если Ты Христос, спаси Себя и нас." Не таков был его товарищ, висевший по правую сторону креста Христова. Он унимал хульника и говорил: "или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? Мы осуждены праведно, мы достойное по делам наши приняли. А Он — ничего худого не сделал!" И благоразумный разбойник при этом перевел свой скорбный взор на Иисуса Христа и с чувством глубокой сердечной веры произнес навсегда памятные слова трогательной молитвы: "о, Господи! Помяни меня, когда придешь Ты во царствие Свое!"

И сказал ему Господь: "ныне же ты будешь со Мною в раю." Так награждена была вера, покаяние, смирение, самоосуждение благоразумного разбойника! "У него, говорит святой Григорий Великий, оставались только сердце и уста свободны, и Он принес в дар Богу все, что имел: сердцем уверовал в правду, а устами исповедовал во спасение"…

Не долго торжествовали злоречие и издевательства над распятым Господом: скоро неодушевленная природа, по мановению Божию, явила знамения для вразумления врагов Иисусовых, искавших некогда знамения с небес: От шестого же часа, по нашему от полудня, вдруг солнце померкло и тьма была по всей земли до часа девятого, часов до трех по полудни. Солнце, видя Творца вселенной столь уничиженным, в ужасе и негодовании как бы закрыло свое лицо, чтобы не видеть зрелища безмерной неправды человеческой; оно помрачилось подобно тому, как светлые Херувимы не могут открыто взирать на бесконечную славу Господню и закрывают свои лица. Вся тварь, верная своему Творцу, видя Его обнаженным, поруганным, покрылась мраком, подобно тому, как верные чада и домочадцы облекаются в черные одежды при кончине родителей и домовладык своих в знак глубокой печали… Об этой чудесной тьме, которая не могла быть обыкновенным затмением солнца, ибо в то время было полнолуние, когда затмений не бывает, — упоминают даже языческие историки Флетон и Фалас. (Защитник христианства Тертуллиан, живший во втором веке, указывает на эту тьму, ссылаясь на римские архивы, в которых можно прочесть описание этой чудесной тьмы). Этот чудесный мрак, вдруг среди ясного полудня должен был устрашить толпу, которая безумствовала у креста Господня. Иудеи считали помрачение солнца предвестником грядущих бедствий. Ругательства на время затихли.

Под покровом мрака ко кресту Господню приблизились Его знакомые. Но прежде всех и ближе всех ко кресту мы видим Его пречистую Матерь с возлюбленным учеником Иоанном. Этот ученик трогательно благовествует о том, с какой нежной любовью Божественный Сын, умирая на кресте, заботился о Своей безутешной Матери. Теперь-то оружие, предсказанное Симеоном, пронзило печалью Ее душу! Справедливо говорит один учитель Церкви "поистине Она не вынесла бы этой скорби, если бы Ее не поддерживала та десница, которая была простерта над Нею на кресте!" (Леонтий Карпович, архиепископ Виленский). Теперь и для любящего ученика было ясно, как горька чаша, которую он обещал пить со своим Учителем, когда просил себе места по правую сторону. "Евангелисты не говорят, чтобы Матерь Господа и друзья Его рыдали, подобно женам Иерусалимским. Их рыдания возмутили бы последние минуты Лица, ими нежно любимого, повествует Иннокентий Херсонский. Самая горесть их была выше слез: кто может плакать, тот еще не проникнут силой всей скорби, к какой способно сердце человеческое. И для Иисуса Христа взгляд на Матерь был новым мучением. Доселе Он был Ее надеждой и утешением; теперь Она оставалась Матерью уже не того Иисуса, Которого все любили и уважали, Которого страшился сам Синедрион, а Иисуса, всеми оставленного, поруганного, окончившего жизнь на Голгофе, вместе со злодеями!... Надлежало подать Ей какое-либо утешение, но подать так, чтобы оно, служа отрадой на всю жизнь, не подвергало бы Ее насмешкам и преследованию врагов, из которых многие еще находились у креста. Каких бы дерзостей они себе не позволили, если бы узнали, что между ними находится Матерь Иисуса? Потому Господь не употребил наименования Матери. "Жено," Сказал Он Ей голосом бесконечной любви: "се, сын Твой!" Взгляд на Иоанна объяснил эти слова: "он заменит Мое место для тебя."

Потом, указуя взором на Матерь, сказал Иоанну: "се Матерь твоя!" (Ин. 19:26-27). Люби Ее, береги Ее, как свою мать!" И ученик во всей точности выполнил волю умирающего Учителя и Друга, и с сего самого часа, как свидетельствует в своем Евангелии, принял Богородицу в дом свой. В пресвятой Деве Иоанн увидел свою вторую мать; в Иоанне сиротствующая Приснодева увидела сына, который потом служил Ей до самой Ее кончины. "Девственному ученику поручает девственный Господь Свою девственную Матерь" (блаженный Иероним). А в лице этого ученика Он усыновляет Своей милосердной Матери и всех верующих, которых не стыдится называть Своими братьями.

Чтобы скорбь пресвятой Девы-Матери не увеличилась бы еще более при виде последних, самых тяжких страданий умирающего Сына, Иоанн немедленно удалился с Нею с Голгофы…

"Никогда пророчества не исполнялись с такой силой, как теперь исполнялись на Господе слова святого Давида о Мессии: "Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло, посреди внутренности моей. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. Ибо псы окружили меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои, а они смотрят и делают из меня зрелище" (Пс. 21:15-18). Божественный Страдалец, вероятно, Сам остановился мыслью на этом пророчестве. Чувство силы истощалось в Нем вместе с жизнью… Угасающий взор все еще стремился к небу; но оно было мрачно, — ни одного луча света, ни одного утешения… Правосудный Отце, как будто оставил Сына, страждущего за грехи людей… мысль эта довершила меру страданий и без того ужасных: человеческая природа изнемогла"… (архиепископ Иннокентий) А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или лама савахвани? То есть: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?... Ответа не было…Он заключался в наших грехах: "Господь, по замечанию святого Киприана, для того вопросил Отца, чтобы мы вопросили самих себя и познали свои грехи. Ибо, продолжает священномученик, для чего оставлен Господь? Чтобы нем не быть оставленными Богом. Оставлен для искупления нас от грехов и вечной смерти; оставлен для показания величайшей любви к роду человеческому; оставлен для доказательства правосудия и милосердия Божия, для привлечения нашего сердца к Нему, для примера всем страдальцам." "Но Голгофский Страдалец не знал за Собой никакого греха — говорит Филарет, архиепископ Черниговский. Никакой праведник не может испытывать такое тяжкое оставление Богом, какое испытывал Он. Всеми близкими Его сердцу Он был теперь оставлен. Взор Отца Небесного прежде с любовью покоился на Нем, как исполняющим Его волю, и этот взор любви покоил Его дух. Но вот Он не ощущает и покоящего взора Благости небесной, остается без всякого утешения, и земного, и небесного.

В Гефсиманском саду Он говорил: "Отче!" Там называл Он Бога Отцом Своим, Богом благости и любви. Теперь Он видит в Нем грозного Судью, Который предал Его за грехи всего мира не только во власть бесчеловечных врагов, но и всей жестокости душевных мук. В Гефсимании приближение смертной чаши потрясало Его святую душу ужасом: Теперь Он уже пьет это страшную чашу, как Человек испытывает всю горечь ее, всю тяжесть грехов всего рода человеческого, весь ужас гнева Божия, страшного суда правды Божией, карающей за грех. "Как в то время когда скорбел и тосковал, Он показывал в Себе естественно свойственную нам боязнь смерти, так теперь когда говорит: "для чего Ты оставил Меня?" обнаруживает в Себе естественную любовь к жизни. Ибо Он был истинный Человек и подобен нам кроме греха" (блаженный Феофилакт). Как Человек, погруженный в море скорбей, испытывающий невыносимые муки, Он вопиет к Богу воплем крепким; но Его молитвенное восклицание служит для врагов Его новым поводом к насмешкам: Некоторые из стоявших там, слышавши это, говорили: Илию зовет Он. Если эти некоторые были воины, то они, может быть не поняли древнееврейских слов и смешали слово или с именем Илии; но если насмехались не воины, а враги Христовы, то ясно, что эти изверги только притворились, будто не расслышали этого жалобного, громкого восклицания Господа: им нужен был только повод к новым издевательствам над умирающим Страдальцем. Смотрите, кричали они, — как Он и умирая, не перестает представлять лицо Мессии; Он зовет Своего предтечу Илию на помощь. Тогда все верили, на основании буквального понимания пророчества Малахии, что Илия должен явиться перед пришествием Мессии; верили также, что этот пророк является для помощи тем, кто его призывает. Между тем Божественный Страдалец томился смертельной жаждой, которая от потери крови и от прилива ее к голове и сердцу, становилась с каждой минутой все более жгучей, все нестерпимее. Эта жажда, предвестница смерти, томила Его мучительной тоской. В полном изнеможении телесных сил, Он воскликнул: Жажду! (Ин. 19:28). Он хотел не столько воды для утоления жажды, сколько исполнения воли Отца Своего Небесного; Он жаждал исполнить еще одно пророчество Давида: "и жажде Моей напоили Меня уксусом." (Пс. 68:22).

Этот жалобный вопль страждущего Господа тронул одного из воинов: И тотчас подбежал к Нему один из них, взял губку, которой был заткнут сосуд с уксусом или кислым вином, наполнил уксусом, этим кислым вином, которым утоляли свою жажду во время сильной жары сами воины, и, наложив, посадив губку на трость, потому что Господь висел довольно высоко от земли, так что нельзя было Ему просто поднести питье, давал Ему пить, приложив губку к высохшим устам Иисуса Христа. Сотник не препятствовал человеколюбию подчиненного, будучи готов позволить и более, потому что распятый Праведник час от часу более возбуждал в нем внимание и уважение. Но враги Иисуса и здесь показали бесчеловечие: А другие говорили: постой, Он надеется на Илию, посмотрим, придет ли Илия спасти Его. Даже сам воин, напаявший Иисуса Христа, как бы опасаясь показаться слишком человеколюбивым, говорил, "что за нужда? Может быть Илия замедлит придти." Вкусив несколько прохладительного питья, Иисус же, опять возопив громким голосом: свершилось! Отче, в руки Твои предаю дух Мой… И при этих Божественных словах глава Его преклонилась, как обыкновенно бывает с умирающими, и Он испустил дух…

Так окончилась жизнь, подобной которой не было и не будет на земле. Так совершилось дело спасения мира. Совершилось все, чего ожидали ветхозаветные патриархи и пророки, что было обещано, предсказано, прообразовано. Это громкое предсмертное восклицание Господа: свершилось, есть восклицание торжествующего Победителя смерти и ада: "свершил дело, которое Ты поручил Мне" (Ин. 17:4). Исполнена воля Отца Небесного: мир спасен крестом Сына Божия, Ветхий Завет окончился, Новый Завет открылся. Исполнив послушание, Сын Божий, послушный воле Своего Отца даже до крестной смерти, в знамение Своего послушания преклоняет главу и предает дух Свой Богу Отцу. Об этом то Он говорил: "имею власть отдать ее (душу Свою), и имею власть опять принять ее; но Я Сам отдаю ее" (Ин. 10:18). Для того Он и возопил, чтобы показать, что это совершается по Его власти. Марк говорит: "Пилат удивился, что Он уже умер" (15:44), и что сотник особенно потому уверовал, что Иисус умер с знамением власти (святой Иоанн Златоуст). Слава смирению Твоему, Господи! Слава любви Твоей неизреченной!...

"Доколе Богочеловек оставался в живых, природа как бы не хотела возмущать последних минут Его необыкновенными явлениями и страдала с Господом своим безмолвно: одно только солнце, по выражению святого Златоуста, не могло освещать зрелище бесчеловечия. Но едва Господь предал Свой дух в руки Отца, как открылся ряд знамений, которые всему миру показали, что один из крестов, стоящих теперь на Голгофе, несравненно святей храма Иерусалимского" (архиепископ Иннокентий Херсонский). И вот, завеса в храме, священная катапетасма, отделявшая святое святых от святилища, завеса, скрывавшая тайны Божии от взоров людских, отверзавшаяся только один раз в году, в день очищения, когда первосвященник входил с кровью тельца во святое святых, — эта завеса, имеющая более 25 аршин длины и более 12 ширины — к ужасу священников — вдруг раздралась надвое, сверху до низу, так что ковчег завета, херувимы и прочие священные вещи, коих никому не позволено было видеть под страхом смерти, по необходимости, были видны для каждого, находившегося в храме священника. "Храм Божий, как бы скорбя о смерти воплотившегося Бога, растерзал свою одежду, то есть, завесу" (блаженный Феофилакт). И так, как святое святых служило образом неба, то раздрание завесы означало, что теперь уничтожена преграда между небом и землей, разрушена вражда между Богом и человеком, что небо стало доступно для людей, потому что туда вошел первосвященник Иисус Христос, один за всех и навсегда, со Своей собственной кровью. Все, что прежде прикрывалось буквой закона, как бы завесой, все неясное и таинственное в Ветхом Завете, теперь объяснилось, исполнившись на Христе. Ветхозаветные жертвы стали теперь ненужны, ибо исполнилось то, что они прообразовали: на Голгофе принесена одна великая Жертва за весь мир: так заклан Агнец Божий, взявший грехи мира, и — потому, до тех пор непреступный престол грозного Всевышнего стал престолом благодати, доступным для всех. Пусть священники по чину Ааронову знают, что пришел великий Первосвященник по чину Мелхиседекову и принес Свою жертву. Раздрание завесы было по истине чудесным, ибо самый храм уцелел, тогда как огромная завеса вся разорвалась пополам…

И земля потряслась, содрогнулась с такой страшной силой, что и камни расселись, скалы треснули, распались, и до сих пор у подножия Голгофской скалы можно видеть расселину, особенно достойную внимания потому, что скала в этом месте разорвалась не по слоям, а поперек: ясно, что это землетрясение было чудом Божиим, на которое потом указывали в свое время святой Кирилл Иерусалимский и Лукиан мученик. "И камни расседаются, говорит святой Иоанн Златоуст, и земля трясется, чтобы познали, что Он мог и их ослепить и расторгнуть. Тот, Кто расторгнул камни и омрачил вселенную, не тем ли более мог сделать над ними, если бы захотел? Но Он не восхотел этого; излив Свой гнев на стихии, Он желал спасти их кротостью."

И гробы отверзлись, открылись погребальные пещеры, которые были высекаемы обыкновенно в недрах скалистых гор; тяжелые камни, заграждавшие их входы, от сотрясения отпали; в стенах и сводах этих пещер образовались трещины, оставлявшие их открытыми. Но и это открытие гробниц было только приготовлением к новому, еще не большему чуду всемогущества Распятого на кресте: И многие тела усопших святых воскресли; и вышедши из гробов по воскресении Его, вошли во святый град Иерусалим и явились многим, явились, "чтобы действительность не сочли за мечтание," как объясняет святой Иоанн Златоуст. Так сила Христа, разрушающего царство смерти в самых его основаниях, "немедленно проникло то, что способно было принять ее, и тотчас ознаменовало себя живительным действием." Так, в то время когда Господь изнемогает и умолкает на кресте, — "и небо и земля дают Ему глас свой, и умершие проповедуют воскресение Распятого, и сами камни вопиет о Нем" (Филарет, митрополит Московский), что дана Ему всякая власть на небе и на земле, что Он имеет у Себя ключи ада и смерти… Так исполнилось слово Христово иудеям: "когда вознесете Сына Человеческого, тогда узнаете, что это Я." (Ин. 8:28), узнаете, что Я — истинно Сын Божий, узнаете Мою силу и власть. Святой Евангелист не говорит, кто были воскресшие святые, потому что сила не в именах воскресших, а в самом чуде воскресения. "Христос, — говорит святой Григорий Двоеслов, один умер, но не один воскрес, — Он совоскресил с Собой многих, чтобы воскресением других подобных нам людей утвердить надежду воскресения."

"Воскрешенные смертью Господа праведники воскресли в теле обновленном, таком, каковы будут тела всех святых по всеобщем воскресении, и потому святые отцы думают, что они не умирали уже вновь, а невидимо сопровождали Господа на небо, при Его вознесении, составив вокруг Его начатки обновленного человечества, к которому потом присоединилась Матерь Божия, взятая с телом на небо" (Иннокентий, архиепископ Херсонский).

"Там и здесь видимы люди, с поникшими главами возвращающиеся в город. Более чувствительные плакали и били себя в грудь. Мнение, что распятый Иисус есть Сын Божий, снова начало пробуждаться во всей силе. Теперь от сердца многие, даже из злословивших, сказали бы: "сойди со креста, мы уверуем в Тебя," но Лев от Иуды уже почил и кто возбудит Его?"…(Иннокентий Херсонский). Это было началом того спасительного раскаяния, которое потом с такой силой проявилось в народе в день Пятидесятницы при проповеди Апостолов. Так начинало исполняться слово Христово: "И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе" (Ин. 12:32).

"И римские воины увидели теперь (Иннокентий Херсонский), что Тот, Которого они охраняют мертвое тело, едва ли не выше всех их божеств. Они не знали Бога Израилева; но Бог всей природы, по мановению Которого теперь колебалась вся земля, известен всякому. Стоя на трепещущей Голгофе и сознавая себя виновниками перед умершим Праведником, стражи от сильного страха не знали, что предпринять." Особенно был поражен благоговением и удивлением сотник, начальствовавший над воинами. "Он стоял прямо против креста, когда Иисус Христос предал дух, наблюдая, вероятно, не только за последними словами, но и выражением лица Богочеловека. По своему званию ему много приходилось видеть, как умирали казнимые на крестах, но никогда он не видел такого спокойствия духа, такой преданности воле Божией, какую видел теперь в Иисусе. Сотник слышал Его предсказание о печальной участи Иерусалима, слышал Его молитву за распинателей, Его Божественно-царский ответ благоразумному разбойнику, удивлялся Его молчаливому спокойствию при всех издевательствах; припомнил, что и Пилат не находил в Нем никакой вины, и благоговейный трепет объял его душу… Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшие устрашились весьма, в ожидании, не разразился бы гнев Божий, грозно потрясающий горы, и над исполнителями казни… И в страхе они говорили друг другу: воистину, этот Человек был великий Праведник, как называл Его Пилат, — нет, больше того, Он был Сын Божий! И сотник прославил Бога Израилева. Древнее церковное предание говорит, что его звали Лонгином, что он, вместе в двумя своими товарищами, воинами, впоследствии стал христианином и своей мученической кровью запечатлел твердость исповедания, произнесенного им на Голгофе. Святая Церковь ублажает его память 16 октября.

Из близких Господу, из Его Апостолов, кроме Иоанна, мы никого не видим у креста Его. Видно их страх был сильнее любви в эти, воистину, ужасные часы Его крестных страданий. У Петра был свой крест: он плакал в уединении… Зато любовь святых жен, учениц Господа, превозмогла всякий страх: приблизиться ко кресту им не позволили римские воины, сторожившие крест, и потому они издали наблюдали за страждущим Учителем и Господом своим и сами страдали душой. Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему, кто чем мог. Между ними были Мария Магдалина, из которой Господь изгнал семь бесов, и Мария, мать Иакова и Иосии, — по мнению святого Златоуста и блаженного Феофилакта, Евангелист так называет Пресвятую Богородицу, потому что Иаков и Иосия были дети Иосифа от первой жены; а по мнению других толкователей, это была жена Алфея или Клеопы, родственница Богоматери, и мать сыновей Заведеевых, мать Апостолов Иакова и Иоанна, Саломия.

Но что же первосвященники и старейшины Иудейские? Вразумились ли они всеми знамениями, какие происходили в это время? Устрашились ли по крайней мере? "Увы, в то время, как помрачилось небо, тряслась земля, распадались каменные скалы, отверзались гробы и восставали мертвые, и то самое время первосвященники заботились о приличии праздника, требовавшем, чтобы тела распятых не оставались долго перед лицом торжествующего Иерусалима, — о средствах как сократить жизнь несчастных, — и о новом посрамлении Иисуса, намереваясь предать Его тело земле вместе с телами злодеев! Явление ужасное для сердца, любящего человечество, не желающего видеть между людьми извергов, достойных ада!" (архиепископ Херсонский Иннокентий). "Такова, восклицает святой Иоанн Златоуст, сила зависти! Враги Иисуса Христа единожды и навсегда обрекали себя на все злодеяния!" Иерусалим был переполнен сотнями тысяч богомольцев; неприлично было бы оставлять распятых на крестах на такой великий день. Надо было прекратить их жизнь, и вот, слуги Бога Израилева не устыдились просить Пилата, чтобы он приказал переломать кости голеней у распятых и снять их с крестов до захождения солнца. Пилат исполнил их просьбу: послал воинов на Голгофу перебить голени распятым. Святой Иоанн Богослов был очевидцем как воины перебивали голени у разбойников, как они, подойдя ко кресту Христову, увидели что Господь уже умер… Воины не сочли нужным мучить бездушное тело и умерщвлять Мертвого. Только один из них, желая удостовериться в смерти ударил Иисуса Христа копьем в правый бок. Поскольку при этом ударе не последовало никакого движения и самый удар был смертелен, то уже не оставалось никакого сомнения ни для врагов, ни для друзей Иисуса, что Он действительно умер.

"Из язвы, однако, немедленно истекла кровь и вода. Видно эта рана была глубока, когда Господь по Своем воскресении сказал Фоме: "подай руку сюда, и вложи в ребра Мои" (Ин. 20:27). Возлюбленный ученик Христов с особенной выразительностью замечает, что он сам, собственными очами видел это событие, в котором исполнилось на истинном Агнце Божьем слово Писания: "костей ее (Пасхи) не сокрушайте" (Исх. 12:46) и пророчество Захарии (12:10) "они воззрят на Него, Которого пронзили." До исполнения этих слов Писания, может быть, никто не понимал: для чего Моисей заповедал не сокрушать костей пасхального агнца; теперь стало ясно, что этим предзнаменовалось несокрушение костей Господа, а это нужно было для Его пречистого тела, потому что Он имел воскреснуть из мертвых" (архиепископ Иннокентий)

Так самые важные обстоятельства страданий Христовых все были предуказаны Промыслом Божиим, чтобы укрепить нашу веру, чтобы возбудить любовь к Распятому за нас…

Едва первосвященники вышли из претории Пилата с жалким позволением сократить жизнь распятых новым мучительным средством, как перед Пилатом явился новый проситель, желавший иметь позволение со креста и предать погребению тело Иисусово. То был Иосиф Аримафейский. Когда же настал вечер, пришел богатый человек из Аримафеи, города Иудейского, в котором родился пророк Самуил, — именем Иосиф, знаменитый член Синедриона, человек почтенный и праведный, не принимавший никакого участия в богоубийственном совете Синедриона, но ожидавший царствия Божия, который также учился у Иисуса Христа, был учеником Иисуса, но тайным из страха от иудеев. Город Аримафея лежал на пути из Иерусалима в Галилею; может быть, Господь не раз проходил через него, и Иосиф имел возможность беседовать с Ним незаметно для подозрительных глаз Синедриона. Не видя никаких средств спасти Невинного, Иосиф и не являлся на заседания верховного судилища, а, может быть, хитрые первосвященники, подозревая его сношения с Господом, нашли средство совершенно устранить его от этого дела.

"Впрочем бездействие в то время, когда столь ужасным образом решалась судьба Иисуса Христа, без сомнения было весьма тяжко для благородного сердца, которое стыдится малодушия — оставить без защиты невинного даже и тогда, когда знает, что защита не могла бы спасти Его" (архиепископ Иннокентий).

Очень могло быть, что Иосиф с сердечным участием сопровождал Господа на Голгофу, видел Его страдания, слышал Его молитву за врагов, Его предсмертные восклицания, видел, как его Божественный Учитель, "преклонив главу, предал дух" (Ин. 19:30)… И вот, в его сердце возгорелось непреодолимое желание — не допустить, по крайней мере того поругания, которое грозило бездыханному телу Иисуса Христа от Его врагов. Обыкновенно тела казненных оставались добычей хищных птиц и зверей, или погребались на особых кладбищах вмести с другими преступниками. Без сомнения, Синедрион распорядился бы похоронить тело Иисусово на кладбище повешенных злодеев. Благородная душа Иосифа возмутилась от одной мысли о возможности такого погребения для благоговейно чтимого им Учителя. Он вдруг воодушевился необыкновенным мужеством. "Пусть, рассуждал он, Пилат и Синедрион думают о мне, что хотят, пусть восстанут на меня с ненавистью члены Синедриона: я сделаю свое дело, отдам последний долг моему Учителю. Люди были безжалостны к Нему живому: как можно быть без жалости и к мертвому?" (архиепископ Филарет Черниговский). Он пришел, или как выражается святой Марк "осмелился" с твердой решимостью "войти" к Пилату, и просил, обратился к нему с просьбой дозволить ему снятие с креста Тела Иисусова, чтобы предать погребению. "Он отважился теперь на явную смерть, — говорит святой Иоанн Златоуст, — так как возбуждал против себя всеобщую ненависть, когда обнаруживал свою любовь к Иисусу и дерзнул просить тело Его; дерзнул даже не только приять тело и погрести честно, но и положил в своем новом гробе, чем показал и свою любовь и мужество." Он не побоялся и того, что прикосновение к мертвецу, по закону, оскверняло человека на семь дней, и следовательно, лишало его всех святых обрядов и радостей пасхальной недели. Для возлюбленного Учителя Иосиф теперь был на все готов.

"Прошение Иосифа для Пилата было первым известием, что Иисус уже умер. Игемон весьма удивился такой скорой смерти, потому что из многих опытов знал, что распятые остаются жить гораздо долее. Не имея никакой причины сомневаться в справедливости свидетельства Иосифа о смерти Иисуса, он желал, однако, знать ее подробности и немедленно позвал сотника, стоявшего на страже у креста Иисусова. "Давно ли Он умер?" — спросил он, и когда сотник подтвердил, что Иисус действительно уже умер, тогда Пилат приказал отдать Иосифу тело Иисусово. Пилат был рад теперь это сделать, чтобы несколько успокоить свою совесть, которая его тревожила за неправду суда, это было как бы жертвой, которой Пилат принес памяти Праведника, невинно им осужденного" (архиепископ Иннокентий).

И вот, едва воины успели нанести на тело Иисуса Христа последний знак своего бесчеловечия, Иосиф явился на Голгофу для снятия Его с креста. Вместе с ним и для того же пришел Никодим, тот самый, который приходил некогда к Иисусу Христу ночью и слушал Его высокую беседу о духовном возрождении, необходимом для людей, желающих войти в царство Мессии, тот самый, который однажды в слух всего Синедриона, осуждавшего Иисуса, сказал: "Судит ли закон наш человека, если прежде не выслушает его и не узнает, что он делает?" Подобно Иосифу Никодим был богат и заседал в верховном совете Иудейском, подобно ему принадлежал тайно к числу учеников Иисуса Христа и не открывал всех своих мыслей о Нем из опасения первосвященников, и подобно ему хотел теперь благородным самоотвержением загладить прежнее малодушие, иногда почти неизбежное, но всегда тягостное для сердец великодушных. Если Никодим не разделил с Иосифом дерзновения явиться в преторию к Пилату с просьбой о погребении, то не по недостатку усердия, а по нужде: он употребил это время на приготовление вещей, необходимых для погребения" (архиепископ Иннокентий). Притом же Никодиму не было и надобности идти к Пилату: довольно было явиться к правителю одному Иосифу, как хозяину той гробницы, где предполагалось погребение. Очевидно два друга, два тайных ученика Иисусова, действовали по взаимному соглашению, и Иосиф действовал перед Пилатом, как добродушный хозяин, испрашивающий у Пилата дозволения принять у себя дорого Гостя.

"У Иосифа близ Голгофы был сад, в котором находились каменные скалы. В одной из них, по обыкновению иудеев, были иссечена пещера для погребения. Она походила на жилую комнату, была довольно просторна и столь высока, что человек стоя, едва мог достать рукой ее свод. Пещера была новая, еще никто не лежал в ней для непробудного сна, и Иосиф предназначал ее, вероятно, для себя и своего семейства. Обладание этим место не совсем приятное по причине ее соседства с Голгофой, — всего в ста шагах от нее, — было на этот раз очень кстати для Иосифа и прочих друзей Иисусовых: удобно было не только погрести Божественного Мертвеца без всякого отлагательства, но и невозбранно приходить потом на Его гроб, чтобы изливать свою горесть слезами. Поэтому пречистое тело Господне немедленно было перенесено в сад Иосифа. Промысел Божий и в этом явил следы своего особенного смотрения: если бы в пещере, где решились положить тело Иисусово, были уже прежде погребены тела других людей, то злоба врагов Иисусовых могла бы впоследствии говорить, что воскрес не Он, а другой, или что Он воскрес не Своей силой, а от прикосновения к костям какого-либо праведника, как то случилось однажды во время царей Израильских, когда воскрес мертвый от прикосновения к костям пророка Елисея. При всей нелепости таких клевет, они могли бы смущать и соблазнять легковерных. Тотчас занялись и погребальными приготовлениями" (архиепископ Иннокентий).

Никодим принес целых сто фунтов ароматов. Это было смешение из смирны и алоя. Смирна — дорогая смола благовонного аравийского дерева. Еще дороже был алой — произведение Индии, тоже благовонное растение в виде тростника. Смирна и алой употреблялись при погребении и были как благоухающие вещества, и как средство, предохраняющие тело от скорого гниения. Эти ароматы употреблялись и в сухом виде, и в виде благовонной масти. Для тела Спасителя они были употреблены в виде масти. Иосиф от себя купил новую, чистую плащаницу, или льняное, самое тонкое и очень дорогое полотно. И взяв тело, Иосиф обвил его чистой плащаницей. Омытое чистой водой, тело Спасителя было потом осыпано и намазано ароматами, и вместе с ними обвито плащаницей, широкой, четырехугольной простыней, а голова и лицо покрыты белым сударем — длинным головным полотенцем. Затем все тело было перевито шнурками, как пеленают младенца. В таком именно виде был положен в гроб и Лазарь, воскрешенный Господом. "По всему видно, говорит святой Иоанн Златоуст, что Иосиф и Никодим думали о Христе, как о простом человеке" и погребали Его навсегда, до последнего дня мира, хотя и оказывали самую горячую любовь к Нему. Но эти знаки глубокого уважения к Божественному Мертвецу обратились потом в неоспоримых свидетелей Его воскресения. Невозможно было эту, плотно прилипшую от мастей к телу плащаницу, этот сударь наскоро отделить от бездыханного тела, а между тем, в утро воскресения, эти ризы, этот сударь лежали в порядке сложенными на опустевшем ложе воскресшего Господа. "Краткость времени не дозволила соблюсти всех прочих погребальных обрядов. Недостаток их надеялись восполнить по прошествии субботы — когда закон ветхого завета не мог уже препятствовать усердию к Законодателю завета нового" (архиепископ Иннокентий).

И положил Его Иосиф (пречистое тело Господа своего) в новом своем гробе, который высек он в скале: и, привалив большой камень у двери гроба, удалился. Вход в пещеру был плотно завален огромным камнем, таким, который трудно было сдвинуть с места даже соединенными усилиями нескольких человек. Такая предосторожность была необходима в Иудее, где водилось много хищных зверей и птиц; но она совершенна была излишня для Того, Кто и во гробе не переставал быть Господом неба и земли. С такой великой честью, с таким благоговением было совершено погребение нашего Господа. И с такой изумительной точностью исполнилось при этом пророчество Исаии: "Ему назначили гроб со злодеями, но Он погребен у богатого!" (Ис. 53:9). Пророк как бы стоял на Голгофе и записал то, что слышал и видел: он записал и совещание человеческой злобы и распоряжение благоговейной любви к Иисусу Христу. Как при снятии со креста, так и при погребении, присутствовали некоторые из жен преданных Господу, которых мы видели стоящих у креста Его: Была же там Мария Магдалина, и другая Мария, Иосиева, которые сидели против гроба. "Усердие Иосифа и Никодима не давало теперь места их усердию: они смотрели только, как и где погребали Господа. Однако же от нежной любви их к Иисусу не скрылось, что драгоценным Его останкам еще можно оказать некоторые знаки уважения, и они решились запастись снова благовонными мастями, чтобы по окончании субботы прийти и еще помазать тело своего Учителя. Такое намерение принято ими, конечно, с согласия Иосифа, который имел столько достатка и любви к Иисусу, чтобы всю пещеру наполнить ароматами; не хотел препятствовать нежному усердию людей, гораздо менее его богатых, но столь же великодушных и признательных к памяти Иисуса!

По окончании погребения все, участвовавшие в нем, удалились… Но святые жены долго еще не могли расстаться с дорогим гробом, в котором скрылось их бесценное сокровище, их Божественный Учитель. Только тогда, когда солнце спустилось за вершины гор Иудейских, когда настал час запирать ворота, ведущие к Иерусалиму, они должны был и с болью сердца покинуть священную пещеру гроба и сада Иосифа Аримафейского. Но что значила скорбь этих благочестивых душ в сравнении со скорбью пречистой Девы Марии, Матери Господа нашего? Теперь-то проходило ее святую душу острое оружие, предсказанное Ей праведным Симеоном! Все Ее мысли, все чувства были теперь сосредоточены на ужасном лишении Божественного Сына, и горькие слезы лились неиссякаемым потоком из Ее очей! Нет сомнения, что Ее материнское горе делили с Нею и святые жены — ученицы Христовы. Святая Церковь, в песнопениях Великой Пятницы, трогательно живописует плач Пресвятой Богородицы на погребение Христово. Но в тех же песнопениях она говорит, что умерший и погребенный плотью Господь наш, как бессмертный и вездесущий по Божеству, внимал воплям и стенаниям Своей пречистой Матери и таинственно вещал Ее скорбящему сердцу "не рыдай Меня Мати, зрящи во гробе, Его же без семени зачала еси Сына: восстану бо и прославлюся, и вознесуся со славою, непрестанно яко Бог, верою и любовью Тя величающие!... Тварь бо Мою хотя спасти, изволил умрети…" (Канон на плач Богородицы).

Размышляя о погребении Господа Иисуса Христа, благоговейные толкователи слова Божия высказывают между прочим следующую мысль: "Прах ты и в прах возвратишься" (Быт. 3:19), сказано падшему Адаму: потому и второму Адаму нужно было, хотя бы на некоторое малое время, отойти в землю, быть в недрах ее. И вот Он, чрез погребение, пребывает в сердце земли, как второй Адам. Нужно было Господу принять погребение, чтобы еще более уверить в истине Своей смерти. Нужно было Ему приять погребение, чтобы ввести жизнь и силу в наши гробы от силы Своего животворящего гроба, чтобы и сущем во гробах даровать воскресение и жизнь. Нужно было Господу возлечь во гроб, чтобы разогнать, сколько можно, страх и мрак наших гробов, чтобы верующая душа могла сказать в уповании: "если я пойду и долиной смерти, не убоюся зла, потому что Ты со мной" (Пс. 22:4). Нужно было приять погребение Господу, чтобы освятить наши гробы и наше погребение, и вместе с тем освятить самые недра земли. Нужно было, по телу, приять Господу погребение в сообразность с сошествием души Его во ад. Духовное солнце наше зашло во гроб, но не погасло, а только сокрылось на время, чтобы взойти в другом мире, в мире душ, отошедших отселе, взойти, чтобы озарить их светом веры и извести в царство света. Так Он, премилосердный, возлюбил нас, что не только сошел с неба на землю, восшел на крест, сошел в землю, но и снисшел во ад ради нашего спасения."

Святые Евангелисты не говорят нам о сошествии Спасителя во ад; но святой Матфей повествует о воскресших телесах усопших святых; а так как до крестной смерти Господа все души умерших людей, и грешных и праведных, по смерти их сходили во ад, то ясно, что воскресения умерших святых не было бы, если бы Господь не освободил души их из ада. "Спаситель наш сошел во ад Сам, Своим произволением и своей властью, сошел для того, чтобы вскоре выйти из ада, сошел один, чтобы извести оттуда всех с верой ожидавших Его пришествия. Чтобы живее представить себе всю торжественность этого события, вообразите, что какой-либо могущественный царь взял приступом враждебный ему город, где в темнице томилось множество пленных, его подданных, которые претерпевая всякого рода лишения со дня на день ожидали смерти. По завоевании города победитель сам спешит в темницу, объявляет свободу томящимся узникам и выводит их за собой. Не здесь ли, в этой темнице будет место особенной радости и веселья? Сам победитель не назовет ли этой минуты незабвенной на всю жизнь?

Подобно сему и сошествие Спасителя во ад было действием самым приятным и самым славным для воскресшего Господа, потому что в нем яснее всего обнаружилась и крайняя любовь Его к бедному человечеству, и высочайшее могущество Его над врагом рода человеческого. Он сошел духом Своим не в виде страдальца, ибо крестом заключился ряд страданий, а виде победителя смерти и ада, "да исполнит Собой," по выражению Церкви, "всяческая." Небо было исполнено Его Божественной славой, земля уже полна Его страданиями; надобно было, чтобы и ад наполнился Его силой" (архиепископ Иннокентий).

Что же делал Господь наш во аде? — святой Апостол Петр говорит, что Он и там проповедовал. Он хотел показать на деле, что Он есть свет воистину всего мира, свет даже для сущих в самых преисподних темницах адовых. Кому же Он там проповедовал? "Духам, некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строения ковчега" (1 Пет. 3:20). Но если и эти несчастные грешники удостоились слышать с пользой для них, проповедь Искупителя человечества, то тем более должны с нетерпением услышать ее те из адских узников, которые во время своей жизни не показали упорства и нечестия Ноевых современников, а потому были ближе их к вратам, ведущим из ужасной темницы. Правда, души праведных не терпели там той бедственной участи, какой подвергались души людей грешных; однако же и праведники не имели сил вырваться из страшной темницы духов, и вознестись в светлое небо к престолу Божию: врата небесные были для них еще заключены.

О чем же проповедовал наш Господь сущим во аде?

Конечно, о спасении, о Своей победе над смертью, о том, что исполнились все древние обетования, совершено искупление первородного Адама и всех его потомков, отверсты врата для всех верующих в Спасителя. Можно ли представить себе, какой радостью должно было сопровождаться это исшествие из ужасной темницы духов, когда и освобождаемые из узилищ земных часто не помнят себя от радости! Тогда то во всей силе оказалось изреченное Спасителем: "пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию" (Мф. 9:13).

"Христос Бог, говорит древний учитель Церкви Тертуллиан, — умерши как человек и будучи погребен, по Писаниям, исполнил и тот закон, что подобно всем людям умиравшим, сошел во ад, и прежде чем восшел на высоту небес, Он нисшел в преисподняя земли, чтобы там соделать спутниками Себе патриархов и пророков." "Каким же образом произведено самое изведение душ из ада? Без спора ли и брани князь тьмы уступил свою вековую добычу? Без спора и брани хотя с великим стыдом и печалью. Без спора и брани, ибо, хотя видел нисшедшую к себе Душу человеческую, но эта душа была облечена всемогуществом Божества; а он был уже поражен в главу и низложен на Голгофе крестом. С великим стыдом и печалью: ибо князь тьмы отдавал теперь все, что у него брали, и что только могло и хотело выйти из его державы смерти, даже хотел бы сам бежать и скрыться от света Божества перед ним сиявшего, но действием всемогущества Иисусова остановлен, лишен всех знаков начальства и власти, которыми он окружал себя, как самозванец, и, по выражению апостола Павла, "властно подверг их позору" (Кол. 2:15) перед очами всех пленников его теперь оставлявших, и всех оставшихся с ним его клевретов" (архиепископ Иннокентий). "Проникши во ад, — говорит святой Кассиан, — Христос сиянием Своей славы рассеял непроницаемый мрак тартара, разрушил медные врата, сокрушил железные вериги, и святых пленников, содержавшихся в непроницаемом мраке адском, из плена возвел с Собой на небеса." "Ад — по слову святого Златоуста — был пленен Господом, упразднен, поруган, умерщвлен, низложен, связан." "Нисходит Господь в преисподняя земли, рассуждает святой Ириней, благовествует и там пришествие Свое и отпущение грехов тем, которые веруют в Него, а уверовали в Него все ожидавшие Его; т.е. все предвозвещавшие пришествие Его и служившие Его распоряжением праведники, пророки и патриархи."

Прекрасно изображено сошествие Спасителя во ад святой Церковью в песнопениях Великой Субботы: "Послушав Слово Отца Своего, на землю сошел еси, да спасеши Адама, и на земле не обрет его, Владыко, даже до ада снисшел еси ищай. Ужасеся ад, Спасе, зря Тя Жизнодавца богатства оного упраздняюща, и яже от века мертвые восставляюща. О радости оныя, о многия сладости, ихже во аде наполнил еси, во днах мрачных свет воссияв! Егда снисшел еси к смерти, Животе бессмертный, тогда ад умертвил еси блистанием Божества; егда же и умершия от преисподних воскресил еси, все силы небесныя взываху: Жизнодавче Христе Боже наш, Слава Тебе!..." "Торжество главы — Господа нашего есть торжество всего тела и всех членов, т.е. всех нас, верующих во имя Его. Мы не участвуем лично в подвигах земного царя, и однако же все радуемся и торжествуем, когда он одерживает победы, берет города и области. Как же не радоваться нам о победе нашего небесного Царя? Притом, мы все люди — члены одного тела. Когда выздоравливает одна половина тела, то это не может не быть отрадно и для другой." Все люди — все потомки первозданного Адама — наши братья: как же не радоваться нам их радостью, когда они, ветхозаветные праведники, вслед за нашим Господом вошли в пресветлый Божий рай?... Но вместе с этим утешением сошествие Спасителя в ад дает нам и предостережение: Господь однажды сошел туда и вновь уже не снидет: кто же сойдет туда для освобождения нас грешных, если по грехам нашим мы будем низведены в ад?...

Лишь только настало утро субботы — на другой день, который следует за пятницей, — "субботу Евангелист не называет субботой, — замечает блаженный Феофилакт, — а говорит: "который следует за пятницей," потому что, судя по злобе Иудеев, это и не была суббота: закон повелевал, чтобы в день субботний никто не двинулся со своего места, между тем, беззаконные Иудеи собираются к иноплеменнику Пилату вместо законченного собрания," — собрались первосвященники и фарисеи… Собрались обсудить еще одно обстоятельство: они хорошо помнили то, что забыли ученики Христовы убитые горем, — помнили Его предсказание о Своем воскресении в третий день. Надобно было принять меры, чтобы предсказание это не сбылось на самом деле. Кто знает? Может быть, в тайниках их грешных душ было некоторое предчувствие, что Христос воскреснет; они не хотели в нем сознаться, хотели заглушить в себе это предчувствие, подавить чувство страха, уверяя самих себя, что это невозможное дело, что уже все покончено с Иисусом, но что может случиться другое: обман со стороны учеников Иисусовых: "Привыкши сами действовать нечисто, по внушению страстей и выгод, (архиепископ Иннокентий) — Каиафа и его клевреты воображали, что ученики Иисусовы, в отмщение за смерть Учителя, не преминут воспользоваться Его предсказанием, т.е. унесут тайно тело Учителя из гроба, скажут народу, что Он воскрес из мертвых, и таким образом произведут опасное для Синедриона волнение. Поэтому в тайном совете Каиафином немедленно решено — окружить гроб Иисусов в продолжении трех дней стражей и притом стражей римской, которая была гораздо надежней иудейской, по ее привычке к строгому исполнению своего долга. Явясь в преторию, первосвященники и книжники приняли по прежнему вид ревностных блюстителей общественной безопасности и выгод римского правительства, и обратились к Пилату и говорили: Господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, которого и по имени называть не считаем нужным, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну из мертвых. Зорко следя за всем, что творил и говорил Иисус Христос, враги Его могли узнать о Его предсказании и от Иуды предателя, или по слухам, которые шли от Апостолов.

Итак прикажи, говорят они Пилату, охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, пришедши ночью, не украли Его и не сказали народу: воскрес из мертвых, и будет последний обман хуже первого, когда Он Сам выдавал Себя за Мессию, потому что весть о воскресении будет сильнее действовать на народ, чем простые Его слова о Себе, как Мессии.

Странные опасения Синедриона! Иисус во гробе и однако будто может быть, что ученики захотят украсть тело Его? — вопрошает Филарет, архиепископ Черниговский, — Если Он льстец, то стоит ли заботиться о Нем? Если Он притом мертвец, тем более надобно забыть о Нем. Ученики украдут? Да где они? Не разбежались ли все они как овцы? Видел ли Синедрион кого-нибудь из них при кресте кроме Иоанна? Видел ли кого из них при гробе? Бедные люди! Они чувствуют, что признают величие Иисуса и во гробе, они боятся Иисуса мертвеца, но упорно продолжают борьбу с истиной небесной. Они борются с ней, но поражают только самих себя." Они забывают, что их собственный закон, самое прикосновение к мертвецу уже считается осквернением, которое продолжалось до семи дней и требовало очищения, а не очистившиеся подвергались смерти. "Ложь, говорит святой Иоанн Златоуст, везде и все делает против себя и как бы невольно защищает истину. Надлежало верить тому, что Господь умер и погребен и воскрес, и все это сами враги делают достойным вероятия. Вникни в эти слова: "мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых," — следовательно, Он скончался; "прикажи охранять гроб," следовательно, Он погребен; "чтобы ученики Его, пришедши ночью, не украли Его": Итак, если гроб запечатан, то обмана уже не будет? Ведь это невозможное дело! А если обмана не было и гроб найден пустым, то явно, что Он воскрес, нельзя этому прекословить. Видишь ли, как и против воли подвизаются в пользу истины? Рассмотри также, как дорожат истиной и ученики, как ничего не скрывают из того, что говорено врагами, хотя бы то было позорное. Вот враги называют Его обманщиком, и ученики не умалчивают об этом. Это показывает вместе и жестокость тех, поскольку и по смерти не оставили своего гнева."

Пилат не хотел затевать и нового спора с ними. Дело было для него неважное, о чем они просили. Пилат сказал им: имеете стражу, есть у вас военная стража при храме, которой можете распоряжаться: Пойдите, сами охраняйте как знаете, и стерегите гроб. "Пилат, (святой Иоанн Златоуст) не позволяет воинам одним запечатать гроб, но говорит: вы сами, как хотите, печатайте, чтобы после не винить других. Подлинно, если бы воины одни запечатали, то иудеи могли бы сказать, что воины позволили унести тело" раньше запечатания. "Теперь, когда сами утвердили гроб, уже не могут этого сказать. Видишь ли, как невольно заботятся об истине? Сами пришли, сами просили, сами запечатали вместе со стражей, чтобы таким образом быть обвинителями и обличителями самих себя." Но Промысел Божий при этом творит свое дело: для охранения покоя Царя нужна была не простая стража, охранявшая самый храм. "Лишь настал субботний вечер, когда закон разрешал уже обычные дела, первосвященники, взяв нужное число воинов, отправились в вертоград Иосифов, (архиепикоп Иннокентий).

Тут без сомнения не преминули осмотреть всю внутренность погребальной пещеры, уверились в целости тела Иисусова, равно как и в том, что из пещеры нет другого выхода, кроме того, который был завален огромным камнем. По освидетельствовании, камень был опять привален к входу, и для безопасности от всякого покушения войти в пещеру, запечатан печатью Синедриона": Они пошли и поставили у гроба стражу, и приложили к камню печать.

"Две стражи при гробе Иисуса: печать Синедриона и воины. Эти стражи одна другой надежней. По римскому военному уставу воины наказывались со всей строгостью за самое малое опущение долга, а тут еще были такие воины, которые состояли и под военным римским уставом, и под заведыванием Синедриона, следовательно, были под двойным страхом. Итак, Синедрион сам принял меры к тому, чтобы воскресение Христово не подлежало никакому сомнению" (архиепископ Иннокентий).

Так Премудрость Божия, не нарушая человеческой свободы, распоряжается самыми злыми делами людей, нагло идущих против истины, чтобы этим делами засвидетельствовать самую истину.

"Если бы, Христос не тогда воскрес, когда они оберегали гроб, но тогда, как спустя три дня отошли бы, то могли бы еще кое-что говорить вопреки нам, хотя и безрассудно: для того Он предварил и воскрес, чтобы не имели они и бесстыдного предлога. Поэтому Господь попустил и запечатать гроб, по их желанию, допустил быть и военной страже. Они на заботились при этом и о том, что трудятся в субботу, но имеют в виду только свою злобу, как бы в ней более и более преуспеть. Вот высшая степень безумия и ужаса их потрясавшего! Те, которые со всей дерзостью задержали Его живого, боятся теперь, когда Он умер. Если это был простой человек, то отчего терять присутствие духа? Пусть же знают, что Он добровольно терпел все, что только терпел: вот Он и печать, и камень и стража, и все это не могло удержать Мертвеца!..." (святой Иоанн Златоуст).

Нет чуда, более засвидетельствованного, нет истины более радостной для сердца человеческого, как Его преславное воскресение из мертвых! Кратко благовествуют Евангелисты о воскресении нашего Господа, о Его явлениях мироносицам и ученикам; но в этой краткости наше сердце чувствует избыток той радости, какая переполняла сердца самих благовестников, той небесной радости, которая не находит слов для своего выражения, и, не распространяясь в подробностях повествования, более выражает себя в кратких восклицаниях от переполненного восторгом сердца: "Раввуни!... Господь мой и Бог мой!..." (Ин. 20:16-28). И отголоском этой святой радости в наших сердцах служит нам пасхальное приветствие, "Христос Воскресе! — Воистину Воскресе!..." Изложим здесь события радостного утра Воскресения Христова в последовательном порядке, дополняя сказание Евангелиста Матфея сказаниями других Евангелистов и следуя в расположении этих событий указаниям святителя Феофана Затворника.

Святой Евангелист Матфей сообщает нам, что по прошествии же субботы, лишь только миновал законный покой этого великого праздника, раньше, чем была приставлена ко гробу стража, на рассвете первого дня недели, — а день начинался у евреев, как известно, с вечера, — пришла Мария Магдалина и другая Мария, Иосиева, посмотреть гроб. Святые жены приходили посмотреть дорогой для них гроб, все ли там так, как они видели вчера, и по возвращении домой, пригласив с собой еще мать сыновей Заведеевых, Саломию, пошли купить ароматов, для помазания тела Господа Иисуса. В тот же вечер святые жены, вероятно, повидались с Иоанной, женой домоправителя Иродова, и с другими женами, которые следовали за Господом из Галилеи, и сговорились, как действовать утром. Решено было: сойтись всем вместе не в городе, чтобы не обратить на себя внимания, а ждать друг друга у самого гроба, в саду Иосифа Аримафейского, чтобы приступить к помазанию тела Господня всем вместе. Они останавливались не в одном доме и потому не могли точно знать, кто когда выйдет. О страже они ничего не знали. Между тем, вероятно, в это самую полночь, и вот сделалось великое землетрясение, земля страшно содрогнулась, "и не могла, говорит владыка Иннокентий, не содрогнуться, потому что из недр ее выходил теперь великий Первенец из мертвых," славному воскресению Которого удостоились послужить Силы небесные: Ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем.

Пречистого тела нашего Господа во гробе уже не было. Он воскрес, при запечатанном гробе, исшел из гроба еще в то время, когда и камень был на своем месте, и печати были целы, исшел так же чудесно, как потом чудесно предстал Апостолам "когда двери были заперты." "Подобно тому, как Он родился, сохранив невредимыми ключи девства, так и воскрес, сохранив невредимыми печати гроба" (Е. Зигабен). Никто из земнородных не удостоился — ибо никто не был способен видеть Его преславное восстание из гроба; око смертного не могло бы вынести неприступного света в котором Воскресший оставил ложе смерти. Небесный вестник отвалил камень от гроба только для того, чтобы все могли видеть, что гроб уже пуст…

"Святые отцы и учители единогласно говорят, что временем воскресения Иисуса Христа было первое пение петухов, которое предвещало уже свет воскресного дня. Поэтому после шестого, т. е. по нашему, двенадцатого часа ночи, люди благочестивые, прекративши пост, начинают торжество" (Е. Зигабен). Он воскрес в третий день, как предсказал, воскрес в самом начале третьего дня, как бы поспешая возвестить победу над смертью. "Исполнение скорее назначенного времени свидетельствует о силе, а исполнение после времени свидетельствовало бы о бессилии. И Царь, обещавший кому-либо благодеяние в известный день, и потому облагодетельствовавший его раньше этого времени, не только исполнил обещание, но присоединил и другую милость, вследствие скорости исполнения" (Е. Зигабен). "Мог ли Он, — говорит святой Афанасий Александрийский, — и в самую минуту смерти воздвигнуть тело и показать снова живым, но прекрасно и предусмотрительно не сделал этого, потому что сказали бы, что тело вовсе не умирало.

Можно ли себе представить весь ужас, который объял всех стражей, бодрствовавших в эту минуту у дверей гроба Христова? Уже один вид пресветлого Ангела Божия во мраке глубокой ночи ослепил их: Вид его был как молния, и одежда его бела как снег. Он весь блистал неземной чистотой, святостью, славой, отблеском славы Божией. Одним прикосновением он отвалил огромный камень от устья пещеры и, разливая блеск молнии вокруг себя, спокойно воссел на него. Устрашившись его, стерегшие пришли в трепет, и стали как мертвые, оцепенев от ужаса.

"Вся неустрашимость римского воина обратилась в ничто от одного присутствия высшего существа: от одного присутствия, так как нисколько не видно, чтобы небесный вестник говорил что-либо воинам,— он только отвалил от дверей гроба камень и сидел на нем. Но в этом сидении сказывалось все" (Иннокентий Херсонский).

Потому воины, когда стали в состоянии владеть собой, немедленно предались бегству. Таким образом, для святых жен мироносиц была теперь полная безопасность приблизиться ко гробу Господню. А они, между тем, всю ночь, вероятно, провели без сна, приготовляясь к миропомазанию тела Господня.

Раньше всех поднялась пламенно преданная Господу Мария Магдалина. Может быть, желая как можно раньше придти ко гробу Учителя, она и переночевала где-нибудь за городскими воротами, которые не отпирались до раннего рассвета. Было еще совсем темно, а она уже была в саду Иосифа; подходит ко гробу и видит, что камень отвален от пещеры… Но Ангел Божий не явил ей своего лика, и потому она тотчас же бежит от гроба, приходит к Симону Петру и другому ученику, которого любил Иисус, т.е. к Иоанну, и с горечью говорит: "унесли Господа из гроба и не знаем где положили Его"… "Между тем, вслед за нею, тоже очень рано, на гроб пришли другие жены, неся приготовленные ароматы. Это была Иоанна вместе с некоторыми другими, — говорит святой Феофан.

И они нашли камень отваленным от гроба, и войдя, не нашли тела Господа Иисуса. Но когда они о том недоумевали, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих; и когда они были в страхе, и потупили свои взоры в землю, сказали им: "Что вы ищете Живого между мертвыми? Его нет здесь. Он воскрес. Вспомните, как Он говорил вам, когда был еще в Галилее, что Сыну Человеческому надлежит быть предану в руки человеков грешников, и распяту быть, и в третий день воскреснуть." И вспомнили они слова Его, и возвратившись от гроба, возвестили все это одиннадцати Апостолам и всем прочим. Но еще раньше, чем пришил они к Апостолам, Петр и Иоанн, получив известие от Марии Магдалины, тотчас же пошли ко гробу. С ними опять пошла туда и плачущая Мария Магдалина. Апостолы бежали вместе, но Иоанн был моложе и потому бежал скорее Петра и потому пришел ко гробу первый. Наклонившись, он увидел лежащие пелены, но не вошел во гроб. Вслед за ним приходит Симон Петр и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и плат, который был на голове Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. Тогда вошел и другой ученик, пришедший прежде ко гробу, увидел и поверил. Ибо они не знали еще из Писаний, что Ему надлежало из мертвых воскреснуть. Итак ученики опять возвратились к себе. А Мария стояла у гроба и плакала. И когда плакала, наклонилась во гроб. И видит вдруг двух Ангелов сидящих в белом одеянии, одного у главы, а другого у ног, где лежало тело Господа Иисуса. Они говорят ей: "жено! Что плачешь:" Говорит она: "унесли Господа моего и не знаю, где положили Его." Сказав это, она обратилась назад и видит Иисуса стоящего, но не узнала, что это Господь Иисус. Говорит ей Господь Иисус: "жено! Что плачешь! Кого ищешь?" Она, думая что это садовник, говорит Ему: "Господин! Если ты вынес Его, скажи мне где ты положил Его, и я возьму Его." Господь Иисус говорит ей: "Мария!" Она же, обратившись к Нему, говорит: "Раввуни," что значит: "Учитель!" Господь Иисус говорит ей: "не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему, но иди ко братии Моей и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему." Мария Магдалина идет и возвещает ученикам, что она видела Господа и что Он это сказал ей. Наконец, уже при восходе солнца идут на гроб и подруги Марии, Мария Иосиева и Саломия, и говорят: "кто отвалит нам камень от двери гроба?" И взглянув, видят, что камень отвален и на нем сидит светоносный Ангел. Ангел же, когда они подошли ближе, обратив речи к женщинам, сказал: не бойтесь…"Прежде всего освобождает их от страха, и потом разговаривает о воскресении, замечает святой Иоанн Златоуст. Не вам, говорит надлежит страшиться, а распявшим Его. И когда освободил их от страха и словами и взором, ибо показался в светлом виде, как принесший радостную весть, тогда присоединяет: Ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого. "Не стыдится назвать Господа распятым, потому что крестом, доставившим нам все блага, Он хвалится, как некоторым победным оружием" (блаженный Феофилакт). Его нет здесь: Он воскрес. Откуда же это видно, что Он восстал? Из Его же слов: Как сказал.

"Если мне не верите, — вспомните слова Его, тогда и мне не будете не доверять. Потом, вот другое доказательство: Пойдите, войдите в эту гробовую пещеру, посмотрите место, где лежал Господь. Я для того и отвалил камень, чтобы удостоверить вас в воскресении." Здесь, в этой пещере только и было одно место для погребения, но место это теперь пусто… Он воскрес, и пойдете скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас — Он прежде вас будет в Галилее: там, в родной стране, все вы можете собраться безбоязненно, вдали от врагов Его; там Он будет раньше, чем вы вернетесь, и явится вам всем: Там Его увидите. Вот я сказал вам истину. "Уместно сказать: в Галилее, замечает святой Иоанн Златоуст: этим словом избавляет их от забот и опасностей, грозивших им в Иудее, "чтобы страх не поколебал из веры" , (святой Иоанн Златоуст)

По сказанию святого Евангелиста Марка, святые жены вошли по приглашению Ангела во гроб и здесь увидели другого светоносного юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду, и ужаснулись. Ангел же сказал им: "не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина распятого; Он воскрес. Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите." И вышедши поспешно из гроба, они со страхом, так как видели там необычайное, и радостью великой, побежали возвестить ученикам Его. "Видели, ужасное и странное дело: гроб пустой, в котором прежде на их глазах положено тело. Потому и привел их видеть это, чтобы они быть свидетельницами того и другого, и гроба и воскресения. Потому и радуются и дивятся, и трепещут от страха, так что на пути, встречаясь со знакомыми, никому ничего не могли сказать" (святой Иоанн Златоуст). Но и этот страх скоро рассеивается от светлой радости лицезрения воскресшего Господа: Когда же они шли возвестить ученикам Его, и се, Иисус встретил их и сказал: Радуйтесь! "Заговорил, чтобы они еще больше узнали Его по голосу, и первый голос Его благовествовал радостью" (Е. Зигабен). О, с каким святым восторгом, в забвении всего земного, святые жены бросились к ногам своего возлюбленного Господа! И они, приступивши, ухватились за ноги Его, — и Он не возбранил им этого, чтобы убедить, что это не был призрак, и поклонились Ему" (святой Иоанн Златоуст), поклонились уже не как Сыну Марии, но как единородному Сыну Божию, исполненному благодати и истины. И милосердный Господь успокаивает их, прогоняя страх и уготовляя удобнейший путь к вере. Тогда говорит им Иисус: не бойтесь; пойдите, возвестите братьям Моим, — какое Трогательное, нежное название в устах Воскресшего из мертвых, прославленного, готового идти к Отцу Своему Господа Иисуса! Он не стыдится назвать братьями Своими Апостолов: возвестите, говорит, братии Моей, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня и Я скажу им что делать. Сказал Господь и стал невидим…

С какой любовью заботится воскресший Господь, чтобы скорее успокоить и обрадовать Своих возлюбленных учеников! Он видел, в каком жалком положении находились они после того, как осиротели. Даже на погребение Его никто из них, кроме может быть Иоанна, не явился; даже слабые женщины были мужественнее их: святых жен мы видим и на Голгофе, и у гроба Христова, до самой последней минуты, пока камень не закрыл входа в пещеру, пока сумрак наступавшей ночи не напомнил им, что пора покинуть дорогой гроб… А из учеников только Иоанн стоял у креста и за такую любовь Господь усыновил его Своей Матери. Остальные, пораженные глубокой скорбью, от страха боялись выйти из дома и сидели при заключенных дверях… И вот, мы видим, что "и от Ангела, и от Него Самого, при обоих явлениях, повторяется одно и то же повеление, (архиепископ Иннокентий) чтобы жены шли скорее к ученикам с вестью о воскресении. Блаженство Воскресшего казалось Ему как бы неполным, пока не будет разделено с теми, которых Он возлюбил до конца, и кои, по этому самому называются теперь не учениками, а братьями. Между тем, Петр с Иоанном, и бывшие в пещере у гроба, не видели теперь сами Воскресшего, не видели даже ни одного из Ангелов. Без сомнения потому, что для них не приспел еще час полной радости, и по состоянию их душ им было полезнее сначала услышать о воскресении от других, чем тотчас увидеть Воскресшего самим."

Достойно внимания и то, "кому суждено принять и распространить первую весть о воскресении, — ни Иоанну, не Петру, не Иакову — верховным Апостолам, а слабым, но усердным женам, шедшим с ароматами. Ароматы остались без употребления, но несшие их, за свою любовь, сами соделались благоуханием Христовым. "Жена, замечает святой Григорий Великий, — из уст змия приняла первую ложь, и Жена же из уст Самого Воскресшего Господа услышала первую радостную истину, что чья рука растворила смертное питье, та же самая подала и чашу жизни." И святые жены были апостолами для самих Апостолов, благовествуя им Христово воскресение. А святая Церковь верует и свою веру торжественно исповедует в пасхальных своих песнопениях, что из всех жен первая, получившая от Ангела радостную весь о воскресении Господа, первая, удостоившаяся лицезреть Его, была не Мария Магдалина, а преблагословенная в женах Матерь Божия. Да и могло ли быть иначе? Сердце христианина лучше рассудка отвечает на этот вопрос: нет, иначе и быть не могло! Матерь Божия страдала со Своим Сыном возлюбленным, распиналась с Ним сердцем более всех, о Ней страждущей Сын заботился столь нежно на кресте: Ее ли Он оставил в безвестности о Своем славном Воскресении долее других?... И действительно, в храме Воскресения в старом Иерусалиме, близ гроба Господня, и теперь указывают место, где Господь явился Своей Пречистой Матери. Если Евангелисты не говорят об этом, то причина понятна: Ей не угодно было чтобы разглашали о Ней, и Апостолы с благоговением относились к этому необычайному смирению святейшей из всех матерей, свято, как закон чтили Ее желание и не хотели говорить о Ней, когда Она столь любила молчание.

Беседуя о явлениях Господа мироносицам, святой Иоанн Златоуст говорит: "Может быть кто из вас захочет, по примеру достохвальных жен, обнять ноги Иисусовы? Можете и ныне, если хотите, не только руки и ноги обнять, но и священную главу: приобщайтесь с чистой совестью страшных тайн. И не только здесь, но и в оный день вы узрите Его, грядущего в неизреченной славе, с сонмом Ангелов, если только захотите пребыть человеколюбивыми, вы услышите не только эти слова: радуйтесь, но и "придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира" (Мф. 25:34). Итак, будем благочестивы, Боголюбовы, братолюбивы, покажем любовь ко всем, чтобы услышать эти слова и воспринять Самого Христа."

Одна за другой спешили святые жены благовестницы к Апостолам, чтобы поделиться радостной вестью о воскресении. Сколько очей видело Господа! Целый облак свидетелей! И однако же Апостолам показались "слова их пустыми" (Лк. 24:11) и они не поверили им. Только святой Петр решил еще раз сбегать ко гробу, чтобы посмотреть, не откроется ли что и ему. Сходил, не встретил ничего нового против виденного им прежде и возвратился, про себя дивясь бывшему (Лк. 24:12). Можно думать, что на душе у него в это время было особенно тяжело: может быть, ему думалось, не по его ли вине Господь не открывается им, Апостолам? И очень вероятно, что именно в это время Господь открывался ему в утешение и умиротворение его сердца. Апостол Павел говорит, что Господь явился еще особо и брату Своему по плоти Иакову (1 Кор. 15:5-7).

Когда же они, святые жены шли к Апостолам, то во дворце Каиафы произошло великое смущение: некоторые из стражи, вероятно, начальники приставленной стражи, которые должны были немедленно донести о всем, что случилось у гроба, и по военным законам подлежали ответственности за то, что оставили место стражи, вошедши в город, объявили первосвященникам о всем бывшем. Эта весть как громом поразила врагов Иисусовых. Как ни хотелось бы им не верить великому и страшному для них чуду воскресения, свидетели были налицо, и притом не простые, не случайные свидетели, а ими же самими приставленные воины, которые два дня назад, может быть, сами издевались над осужденным Иисусом, — эти суровые, закаленные в боях, римские солдаты теперь с ужасом рассказывали им о землетрясении, о явлении Ангела, о внезапном отпадении камня от устья погребальной пещеры… Что было делать злейшим врагам Господним? Нет сомнения, что они скорее чем сами Апостолы — поверили истине воскресения Христова, но это была та вера, по которой "и бесы веруют и трепещут"… (Иак. 2:19). В замешательстве, в упорстве и ожесточении, вместо того, чтобы беспристрастно обследовать столь важное известие, вместо того, чтобы смириться, наконец, и покаяться, — не долго думая, они прибегли снова к своему излюбленному средству — самой бессовестной лжи и клевете. И немедленно, ночью же, поспешили сии, собравшись со старейшинами и сделавши совещание, и на этом совещании Синедриона ничего не могли выдумать лучше, как подкупить стражей: Довольно денег дали воинам, — средство не новое: "они купили кровь Его, когда Он был жив, а по Его распятии и воскресении деньгами же стараются подорвать истину воскресения," и сказали: молчите, отнюдь не разглашайте, о чем нам сейчас говорили, а если будут настойчиво спрашивать, куда девалось тело Иисусово, скажите, что ученики Его, пришедши ночью, украли Его, когда мы спали.

"Как украли? — восклицает святой Иоанн Златоуст: о безумные: так истина ясна и очевидна, что они не умеют и солгать. Их слова совершенно невероятны, и никакого правдоподобия не имели." В самом деле: "возможно ли? — спрашивает святитель Филарет Московский.

Как можно было украсть Его, когда вы окружили гроб воинами? Они спали, говорят иудеи. Военные стражи спали! Так, по мнению иудеев. Неужели все до одного? Так. Неужели ни один не проснулся, когда для взятия тела было необходимо отвалить камень весьма большой, для чего было потребно несколько человек и что не могло быть без шума, впотьмах? И ни один воин не проснулся?" Да кто же поверит, чтобы римские воины заснули на часах? А если бы и одолела их дремота, то из предосторожности разве не легли бы у самого входа в пещеру, чтобы заслонить его своими телами крепче камня Иосифова? Ведь они жизнью отвечали за целость печатей Синедриона. "Да и для чего ученикам красть тело? — вопрошает святой Иоанн Златоуст. Для того ли, чтобы выдумать учение о воскресении? Но как бы пришло на мысль выдумать что-либо подобное людям, которые любили жить в неизвестности? Да и как они отвалили камень утвержденный?"

"И кто же свидетельствует о том, что тело украдено? — спрашивает Филарет, митрополит Московский. Те же стражи. Как? Те же стражи, которые спали и не проснулись, свидетельствуют о том, что произошло во время их сна, и чего они не слыхали? Кто может иметь дерзость разглашать такую басню? Неверующие иудеи. Кто может иметь безумие верить ей? Неверующие. Спросим еще: как могло статься, чтобы ученики Иисуса, которые при первом виде предстоящей Ему опасности, обратились в бегство, — как могло статься, чтобы они решились на дерзкое и бесполезное предприятие — украсть тело умершего Учителя из гроба, запечатанного и окруженного стражей, по повелению правительства? Неверие не рассуждает; оно мчит по всему свету слова, которые ему нравятся потому только, что дышат неверием. Но если сделалось известным, что сделано похищение из-под стражи, из-под печати правительства и похитители известны: то преданы ли суду стражи и похитители? Отнюдь нет. Военный начальник стражей не заботится, стражи беспечальны, мнимые похитители остаются в Иерусалиме не менее восьми дней, и никто из строгих до этого времени Иудейских начальников не требует их к суду за столь важное похищение."

Мало того, впоследствии, привлекая Апостолов на свое судилище за проповедь о Христе, Синедрион не делает даже намека на то, что они украли тело Иисусова. Разве архиереи упустили бы случай обвинить их в этом, если бы сами не видели всей нелепости этой лжи?

"Смотрите же, говорит святой Иоанн Златоуст, как они уловляются со всех сторон своими собственными поступками. Если бы они не приходили к Пилату, если бы не ставили стражи, то еще могли бы таким образом бесстыдствовать. Теперь же, напротив, они все так делали, как будто стараясь заградить свои уста. Если бы ученики хотели украсть тело, то сделали бы это в первую ночь, когда при гробе не было еще стражи: тогда это было нисколько не затруднительно и совершенно безопасно. Если бы они хотели украсть, то не нагое бы украли тело, не только потому, чтобы тем не нанести бесчестия, но потому, чтобы раздевая не разбудить тех, которые могли встать и схватить их. А снять одежду с тела было трудно и требовало много времени, потому что смирна прилипала к телу и одежде, как клейкое вещество. Так даже из этого видна невероятность похищения. Неужели они не знали неистовства иудеев, и того, что этим они навлекут на себя гнев их? Да и какая была бы в этом им польза, если бы Иисус Христос не воскрес? Что за ревность стоять так за Мертвеца? Иудеи согласны, что тела во гробе не было. Если же так, то лживость и невероятность похищения доказывается присутствием стражи при гробе, знамениями и боязливостью учеников, и отсюда открывается неизменное доказательство воскресения. И однако же они с бесстыдством дерзают на все."

Если где, то здесь "дышат злобою." Разборчивостью и судом народа, "невежд в законе," не много дорожили; страшнее был Пилат, который за настойчивость при осуждении Иисуса, мог теперь жестоко отомстить книжникам провозглашением ужасной для них истины. Но золото в то время было сильнее всякой истины на римском суде; поэтому первосвященники смело говорили страже: Пилат скоро уедет из Иерусалима в Кесарию, если и дойдут до него слухи, то вероятнее всего не обратит на это внимания (архиепископ Иннокентий). А если бы не так, и если в самом деле слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его И во всяком случае вас от неприятности избавим: будьте спокойны. Они, взявши деньги, поступили, как научены были, и пронеслось слово сие — эта ложь — между иудеями до сего дня, до написания святого Евангелия святым Матфеем. Повторяется эта бессовестная ложь и до наших дней в их Талмуде, в их преданиях и учении. Казалось бы, возможно ли верить в такую нелепость?

"Возможно, говорит святитель Филарет, потому что закоснелый в неверии ум, как ночная птица, видит только во тьме неверия, любит только свои грезы и убегает от света истины, который жжет ему глаза." "Смотрите, говорит святой Иоанн Златоуст, какую любовь имеют к истине ученики: они не стыдятся сказать, что такой слух разнесся против них."

Святой Евангелист Матфей ничего не говорит о явлениях Господа Своим ученикам, как в первый день по Своем воскресении, так и в последующее время. Из всех Его явлений он описывает только одно, самое торжественное, о котором Господь особенно предсказывал еще до Своей смерти, на которое указывал и Сам Он, Воскресший, и Ангелы-благовестники в день воскресения. До этого явления видели Воскресшего лишь ближайшие ученики Его и несколько благочестивых жен: ни 70 учеников, ни другие верующие еще не лицезрели своего Божественного Учителя и довольствовались свидетельством очевидцев. Теперь Он явился, по словам апостола Павла, более 500 братий вместе.

По прошествии праздников, исполняя повеление Господне, одиннадцать учеников пошли в Галилею. Там шесть из них удостоились явления Господа на море Тивериадском, о чем благовествует святой Иоанн. Может быть, при этом явлении Господь повелел им собраться всем в указанном месте, и они вместе со множеством верующих собрались на гору, куда повелел им Иисус. Это явление, по замечанию святителя Филарета, митрополита Московского, имеет особенную знаменательность, как можно усмотреть из того, что в других явлениях Господь открывал Себя одному или многим без предварения, как внезапный посетитель или спутник, а об этом явлении предварил Своих учеников и назначил место: "чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня." Название горы не сохранилось: может быть, это была гора Фавор, где Он явил славу Своего преображения, заповедал молчать об этой славе до Своего воскресения, а теперь разрешая это молчание, а может быть, гора Блаженств, столь памятная верующим по великой нагорной беседе Спасителя.

И увидевши Его, поклонились Ему, воздали Ему благоговейное поклонение, как Богу. А иные, — конечно не из 11-ти учеников, а из числа 500 уверовавших в Господа Галилеян, не приготовленных предшествующими явлениями Воскресшего, как были приготовлены Апостолы, усомнились, поколебались в вере: действительно ли видят воскресшего Господа? Так было раньше и с самими Апостолами, когда они в первый день по воскресении, в первый раз увидели Его при дверях заключенных: они подумали тогда, что видят призрак.

"Подивись их любви к истине, что они не скрывали своих погрешностей, даже в последние дни с ними случившихся. Впрочем, и эти колеблющиеся были утверждены явлением" (святой Иоанн Златоуст). Эти сомнения учеников, о которых так часто упоминается в Евангелии, служат сильнейшим доказательством, что они не увлекались мечтой, а тщательно исследовали истину воскресения Христова.

"С воскресением Христовым настало время дать им явное, опытное понятие о царствии небесном, (Филарет, митрополит Московский).

Для этого воскресший Господь является собранным по Его предварительному повелению ученикам в Галилею и провозглашает Свое воцарение в том царстве, приближение которого предсказывал": И приблизившись Иисус сказал им: дана Мне, как Человеку, всякая власть на небе и на земле, какую Я имел доселе, как Бог. "Теперь ясно видно, что Царь предвозвещенного царства есть воскресший Христос; Его царство есть небесное, потому что Его воскресшая жизнь есть уже не земная, а небесная и пренебесная, но царство Его не ограничивается небом, но простирается на всю землю, для того в особенности, чтобы верующих в Него людей из жизни земной, несовершенной, смертной, возводить в жизнь небесную, совершенную, бессмертную, в блаженство царства небесного" (Филарет, митрополит Московский). Как Бог, Он имеет всегдашнюю неограниченную власть над всем, что Им создано; теперь же, по воскресении Своем, Он воспринял эту власть по Своему человечеству, как Искупитель мира.

"До крестной смерти и воскресения Христа Спасителя, (митрополит Филарет) для человека, грехом и осуждением греха исторгнутого из рая, рай и небо были заключены вечным правосудием, и не видно было власти их отверзающей; врата ада за нисходящими в него грешниками были заключены, и не видно было власти их отверзающей; Воскресший Христос есть "Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов," т.е. крест, "который отворяет, — и никто не затворит" (Апок. 3:7). Ему дана власть отверзать ад, и изводить древне осужденных, отверзать небо и вводить помилованных. В каких разнообразных видах является всякая власть Его на небе, это недоступно нашему созерцанию. Помыслим о ближайшей власти к нам, всякой власти Его на земле. Если Он устанавливает всякую власть: то нет здесь никакой власти и силы, которая не была бы подчинена Его власти. Простирается власть благодати на каждую верующую душу и на созданную Им Церковь, Он также простирает власть Своей премудрости, благости, правды и на видимую жизнь человека и на все царство природы. Под властью Его премудрости и благости животворно светит солнце, ветер дышит, облака дождят, вода орошает и поит, земля приносит благопотребные человеку поросли. Под властью Его премудрости и благости рождается человек, возникает семейство, возрастает, укрепляется и цветет народ, созидается, утверждается и возвышается царство. Под властью Его оскорбленной благости и правды солнце опаляет, воздух дышит тлетворно, облако пускает смертоносные стрелы молний, вода потопляет, земля отказывает человеку в своих дарах. Под властью оскорбленной благости Его и правды невнимательный к сей власти человек лишается света и блуждает, семейство расстраивается, народ смущается, царство колеблется. Кроткую для кротких, а для людей "замышляющих тщетное" грозную власть дал Отец небесный Своему Сыну, Царю Христу, Своим определением: "проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе; Ты поразишь их жезлом железным: сокрушишь их, как сосуд горшечника" (Пс. 2:1, 8-9). Теперь, когда Христос воскрес, и когда Ему, как Богочеловеку, дана всякая власть на небе и на земле, не только небо сделалось досягаемым, но даже соединилось с землей так, что трудно найти между ними предел и различие; ибо и на земле является Божество, и на небе человечество; Ангелы, которых Иаков видел восходящих и нисходящих по небесной лестнице (Быт. 28:12), теперь сонмами ходят по земли, как вестники Сына Человеческого, Который владычествует на небе."

Никогда еще Апостолы не слышали таких властных слов из уст своего Учителя. Прежде Он говорил, что все предано Ему Отцом Его, но они понимали это в смысле власти земной; теперь они слышат, что власть их Учителя простирается и на небо. Итак, говорит Господь Своим ученикам, поскольку теперь все в Моей власти, то идите в мир весь, Я буду вашим заступником и покровителем; итак, идите, научите все народы, не иудеев только, но и все народы, ибо весь мир искуплен Моей кровью, для всех открыт вход в царство небесное Моей властью, — научите, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, возрождая всех людей для новой жизни, благодатной, вечной, посредством таинства крещения, которое будет служить образом (символом) смерти для греха, и рождения, воскресения для Бога.

И не только вводите их в Мою Церковь в таинстве крещения, но и руководите их в жизни на пути к царству небесному, готовьте их к вечной жизни, уча их соблюдать все, что повелел вам, все Мои заповеди и постановления, все чему учил вас.

"Смотрите, как речь Господа обнимает обе ветви христианского благочестия: богословие и деятельную добродетель. Убоимся же, братия, зная, что если и одного не соблюдаем, то не будем совершенными рабами Христовыми, ибо от нас требуется хранить все" (блаженный Феофилакт).

Это повеление — учить все народы — не могло не смутить Апостолов. Сам Учитель все время проповедовал только Своему народу и даже заявлял, что Он послан только к погибшим овцам дома Израилева, а вот теперь повелевает идти в мир весь, ко всем народам… Кто они, бедные рыбаки Галилейские, чтобы им идти по всему миру, когда они едва имеют смутное понятие о существовании каких-то народов, когда они и своей-то стране, на родном языке, едва могли передавать учение своего Учителя, постоянно обращаясь к Его помощи за разъяснениями; а теперь — как они пойдут по всему миру, ко всем неведомым народам, и притом одни, без Учителя, Который, казалось, прощается с ними уже на веки? Любвеобильный Сердцеведец видит их смущение и изрекает им, а в их лице и всем верующим, всей Своей Церкви, великое обетование. Не говорите Мне о препятствиях, вещает Он: И се Я с вами, Я, всесильный с вами, не бойтесь ничего, — Я с вами, со всеми истинно в Меня верующими, всегда во все дни до скончания века. Аминь! Истинно, непреложно слово Мое! И с радостью внимали ученики сему утешительному слову Господа, и сердца их исполнялись мужеством и готовностью на все подвиги ради своего возлюбленного Учителя.

"Не видишь ли, опять силы Его? Не с ними только будет находиться, но и со всеми теми, которые после них будут веровать. Ибо Апостолы не могли жить до скончания века, но Он говорит ко всем верным, как бы к одному телу. И в Ветхом Завете пророкам: Иеремии, Моисею и Изекиилю, отказывающимся, Он говорил: Я с вами. То же самое и теперь говорит Своим ученикам. Теперь посмотри, какое различие между теми и другими. Те часто отказывались, будучи посылаемы к одному народу; сии, посылаемые во всю вселенную, ничего подобного не говорили. О скончании же века напоминает им для того, чтобы более их привлечь, и чтобы они смотрели не только на настоящие скорби, но и на будущие бесконечные блага. Скорби, говорит Он, которым вы подвергнетесь, оканчиваются с этой жизнью, поскольку окончится и самый век. Блага же, которые получите — вечны, как Я вам прежде часто говорил. Таким образом, укрепив и ободрив их дух также и этим напоминанием о последнем дне, Он послал их в мир" (святой Иоанн Златоуст).

Христианин! — поучает святитель Филарет Московский, — веруешь ли слову Господню: "Се, Я с вами во все дни до скончания века"? Если веруешь, то ты должен верить и тому, что и в нынешние дни, подобно как и в первый день воскресения, Господь является верующим в Него и любящим Его и дарует сердцам их Свою Божественную радость и Свой премирный мир. Подвизайся же и ты привлечешь это благодатное посещение усердной молитвой, прилежным поучением в слове Божьем, благими делами по заповедям Господним, наиболее же пламенной любовью к Умершему за тебя и Воскресшему. Зови Гостя небесного прилежнее, готовься к принятию Его в Святых Тайнах тщательнее, чем как это делаешь для бесполезного большей частью принятия земных гостей. И если Он посетит тебя Своим Божественным утешением: берегись, да никто же возьмет от тебя радости твоей. Не погружай твоего сердца в удовольствия мира и плоти: как светильник, уроненный в воду, угасает, так, если уронишь свое сердце в похоти плотские и страсти земные, свет духовной радости угаснет, и душу вновь объемлет мрак и смерть. Да хранит от всего этого нас Господь Иисус Христос, свет и жизнь, и радость наша во веки."

"Возблагодарим же Господа, — восклицает блаженный Феофилакт, — пребывающего с нами в бесконечные веки. Ему подобает всякое благодарение и слава и честь во веки веков. Аминь!"