Конечно, память о Боге должна быть не только во время стояния в Церкви. Молитва всегда должна звучать в душе - и в церкви, и дома, и на улице. "Жизнь души, - говорили Отцы, - есть непрестанное памятование и любление Бога" (преп. Антоний Великий, От. 33). В том и заключается узкий путь христианства, что о Боге надо помнить всегда.

"Божий путь есть ежедневный крест, - говорит преподобный Исаак Сирин. - Никто не восходил на небо, живя прохладно ... Путь Божий от века и от родов крестом и смертью пролагается ... Такова воля Духа, чтобы возлюбленные Его пребывали в трудах" (Д II, 666-667).

Все учение Отцов говорит об этой жизни души.

Таким образом, память Божию можно определить как жизнь человеческого духа, возлюбившего Бога и стремящегося к постоянному единению с Ним. "Начало непрестанного памятования Бога, - говорит еп. Игнаний Бранчанинов, -заключается в тщательном изучении Закона Божия, во внимательном чтении Нового Завета и в чтении творений святых Отцов Церкви" (Б IV, 258).

Краткая молитва, держимая вниманием ума и сердца, при одновременном стремлении жить по Евангелию, есть наилучший способ сохранения памяти Божией. "К памяти Божией надо приучать себя, - пишет еп. Феофан Затворник, - и средство к этому - краткая молитовка, непрестанно в мысли повторяемая" (Ф II, 166; ср. Ф II, 156).

"Главное, в чем надо упражняться, есть память Божия, или хождение в присутствии Божием. Старайтесь приобретать навык всегда быть в сознании и чувстве, что находитесь под оком Божиим, проникающим всю глубину вашего сердца. Молитва Иисусова стоит в числе средств к успеху в навыке ходить перед Богом" (свт. Феофан Затворник, Ф IV, 3).

"Сообразно с заповедью, - говорит преподобный Григорий Синаит, - всему остальному нужно предпочитать всеобъемлющую заповедь - память Божию, о которой сказано: "Помни Господа Бога твоего всегда" (Втор. 8:18). Ибо, от чего мы гибнем, - от противоположного тому, будем сохранены. Губит же нас забвение Бога, мраком покрывая заповеди и обнажая нас от всякого добра." "Христианин обязан всегда думать о Боге, ибо написано: "Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим" (Втор. 6:5), то есть, не только когда входишь в молитвенный дом, люби Господа, но и находясь в пути, и беседуя, и вкушая пищу, вспоминай Бога" (преп. Макарий Великий. Д I, 241).

"Надлежит знать, - говорит св. Исаак Сирин, - что всякая беседа к Богу, совершаемая втайне, всякое попечение доброго ума о Боге, всякое размышление о духовном называется молитвой ... будешь ли разуметь различные чтения, или глас уст в славословии Бога, или заботливую печаль о Господе, или телесные поклоны, или псалмопение, или другое что-либо, из чего составляется чин подлинной молитвы, от которой рождается любовь Божия" (Д II, 671).

Нам кажется, что наше отношение к Богу исчерпывается исполнением известных нравственных правил и посещением церковных служб. Но Богу нужны не правила, а - любовь: "Милости хочу, а не жертвы" (Мф. 9:13). Когда же в отношении нас - больных, слабых и занятых разными делами - возникает потребность любить Бога, мы догадываемся, что любовь гораздо труднее, чем исполнение внешних норм, что это открывает перед нами иной, божественный мир, - с котором мы не знакомы и которого боимся.

"Как если, когда кто находясь в доме при плотно завешанных окнах, - говорит преп. Симеон Новый Богослов, - отворит одно из окон, то свет внезапно обдаст его блестящим сиянием, и он, не вынося его яркости, тотчас закрывает свои глаза и прячется: так и когда душа, заключенная отовсюду в чувственное, взглянет порой своим умом, как сквозь окно, во внечувственное и облистается сиянием сущего внутри её действия Св. Духа, то не вынося блистания божественного непокровенного света, тотчас начинает трепетать, прячется в себя и убегает под покров чувственного и человеческого" (Д V, 31).

"Будем сколько можем памятовать о смерти, - говорит пр. Исихий Иерусалимский, - ибо от этого в нас рождается отложение лишних забот и суеты, хранение ума и непрестанная молитва, беспристрастие к телу и омерзение ко греху" (Д II - 192).

"Спасительная печаль" потому и спасительна, что вместо угнетающего бездействия она рождает живую душеспасительную деятельность. "Печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть" (2 Кор. 7:10).

При памяти смерти дела земные не оставляются, но все становится на свое место. Оставляя тревожную многозаботливость и напрасную суету, человек обретает поступь вечного существа. Он - в тревоге за свою вечность, но и в надежде. Он начинает слышать иные миры, и на его голову, утомленную зрелищем земного тления, веет воздухом освобождения. Эта надежда, о которой сказал апостол, что "тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих" (Рим. 8:21).

"Приемлющий небесный огонь, - говорит Варсонофий Великий, - который Господь пришел "низвести на землю" (Лк. 12:49), не знает забвения и пленения страстями, ибо всегда ощущает в себе этот огонь ... Если ты хочешь избавиться от забвения и плена страстей, то не иначе достигнешь того, как стяжав в себе духовный огонь, ибо только от его теплоты исчезают забвение и пленение. Приобретается же огнь сей стремлением к Богу" (В - 223; Ответ 274).

"Кто ищет Господа с болезнованием сердечным, того слушает Он" (пр. авва Исаия, Д I - 428).

Св. Иоанн Лествичник говорит: "Как убогие, видя царские сокровища, еще более сознают свою нищету, так и душа, читая повествования о великих добродетелях святых, невольно еще более смиряется" (Д II, 514). "Царские сокровища" святых не в совершении чудес или предсказаниях. И то и другое, по словам Апостола, может быть и вне Христа. "Предсказывать - не дивное дело. Часто бывает это и от бесов" (преп. Симеон Благоговейный, Д V, 66). "Верх святости и совершенства не в совершении чудес, но в чистоте любви. Поэтому-то отцы никогда не желали творить чудес" (преп. Кассиан, ДЧ). Царским сокровищем Отцов была их апостольская любовь к Богу - первоисточная сила души. Совершенная любовь, стоящая на вершине духовного совершенствования, основанием своим имеет тоже любовь, начинающуюся через веру. От этой первоначальной малой любви человек начинает восходить к любви совершенной. "Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди" (Иоан. 14:15). Здесь соблюдение заповедей поставлено следствием, а не причиной любви.

"Желающий возненавидеть этот грешный мир, - пишет преп. Симеон Новый Богослов, - должен из глубины души возлюбить Бога, и стяжать о Нем непрестанную память, ибо ничто другое, как именно это, не побуждает с радостию оставить всё" (Д 5, 9).

Святитель Иоанн Златоуст пишет: "Из всех зол человеческих один грех есть действительное зло, а не бедность, не болезнь, не обида, не злословие, не бесчестие и даже не смерть" (ЖМП, 1957, №4). Почему это так? - Любовь есть забвение себя ради другого. "Христос весь - не для себя" (свт. Феофан Затворник Ф II - 192.). Он для людей "забыл себя" - "смирил Себя даже до смерти" (Флп. 2:8). Грех же, наоборот, есть забота и память о себе, вместо памяти Божией. В основе и во всей ткани греха лежит болезненная любовь к себе. "Все страсти исходят из самоугодия, самости, самолюбия, и на них держатся" (свт. Феофан Затворник, Ф II - 192).

"Евангельское учение начинается и заканчивается словами: "Покайтесь!" (преп. Амвросий Оптинский, АМ - 39). "Ничего не должно почитать злом, кроме одного греха, который отдаляет нас от благого Бога" (преп. Иоанн Кассиан, Д II - 107).

Все страсти ума и тела влекут человека к себе самому, к самолюбию, воздвигая в нем память о себе, вместо памяти Божией. Поэтому в тех, кто стремится к любви к Богу, они вступают в борьбу, и сердце человека становится его Голгофой, полем невидимой брани. "Забудь, сколько можешь, совсем о себе, и да живет в душе твоей одна любовь к Богу" (преп. Никодим Святогорец, Н - 274).

"Исполнившись любви, приими хоть несколько того небесного огня, который Владыка всяческих пришел "Низвести на землю" (Лук. 12:49), чтобы, когда враг всевает плевелы, огнь сей сжег и истребил их" (преп. Варсонофий Великий, В - 59).

"Бог есть огнь, согревающий и воспламеняющий сердца и утробы. Если мы ощутим в сердцах своих холод, который от диавола, ибо диавол хладен, то призовем Господа: Он, пришед, согреет наше сердце совершенною любовью не только к Нему, но и к ближним. И от лица теплоты убежит хлад доброненавистника" (преп. Серафим Саровский, ДС - 73). "Почитай себя грешнейшим паче всякого человека. Ибо когда такое помышление долгое время занимает ум и сердце, тогда внутри обыкновенно является некое духовное воссияние света, наподобие луча. И чем более взыскиваешь его, со вниманием крепким, мыслию не развлеченною, трудом великим и слезами, тем более оно является яснейшим и яснейшим: являясь таковым (так), возлюбляется; любимо бывая, очищает; очищая, делает боговидным" (преп. Симеон Благоговейный, Д V, 66-67).

Любовь рождает смирение. Но смирение в свою очередь углубляет и укрепляет любовь. "Бог ... озарил и наши сердца, дабы просветить нас познанием славы Божией в лице Иисуса Христа. Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам" (2 Кор. 4:6-7). И чем сильнее в человеке это чувство "глиняного сосуда," чувство ничтожества и вины, тем все больше и больше в душе простора для любви Божией. А только безмерная, первохристианская любовь к Богу имеет силу и власть вести человека в его долгой борьбе за любовь. В этом все дело. В этом и вся главная сила учения Отцов.

Любовь к Богу, - говорил Антоний Великий, - сильнейший возбудитель ревности к подвигу ... "Самое угодное Богу дело, - сказал он, - есть дело любви. Его исполняет тот, кто непрестанно хвалит Бога в чистых помышлениях своих, возбуждаемых памятью о Боге ... От воспоминания рождается любовь полная ... как написано "Как стремится олень к источнику воды, так стремится душа моя к Тебе, Боже" (Пс. 41:2; Д I - 131).

"Если истинно возлюбим Бога, то этой любовью мы отгоним все страсти. Любить же Его есть предпочитать Его миру ... с всегдашним посвящением себя Ему" (Максим Исповедник, Д III, 204).

"Явный знак любви Божией есть сердечная радость о Боге: ибо что любим, о том и радуемся. Как мед услаждает гортань нашу, когда вкушаем его, так увеселяет сердце наше любовь Божия, когда вкушаем и видим, яко благ Господь (Пс. 33:9). Истинный любитель Божий, мир, и все что в мире есть, презирает, и к единому прелюбезному своему Богу стремится" "О, любовь, любезная и сладкая любовь!" (свт. Тихон Задонский, Т, 100, 104).

"Благодать ... с самого того момента крещения начинает сокровенно пребывать в самой глубине духа, утаивая свое присутствие от нашего чувства. Когда же начнет кто любить Бога от всего сердца, тогда она неизреченным неким словом беседует к душе через чувство ума, некую часть благ своих сообщая ей. Вследствие сего, кто хочет навсегда крепко удержать в себе эту находку, тот да приходит к желанию отречься с великой радостью от всех здешних благ, чтоб совсем приобрести то поле, в котором он нашел сокрытым сокровище жизни" (Мф. 13:44; блаж. Диадох, Д III - 51).

"Упоенный любовью Божиею, в доме рыдания, т.е. в мире сем, забывает все свои труды и печали, и по причине этого упоения делается бесчувственным ко всем греховным желаниям" (преп. Исаак Сирин, Д II, 688).

"Любовь, по качеству своему, есть уподобление Богу, сколько оно доступно для смертных; по действию - опьянение души; по свойству - источник веры, бездна долготерпения, море смирения" Иоанн Лествичник, Д. 5-440).

"Бог, имея попечение о нашем благополучии, дал нам заповедь: "Возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Мк. 12:31). Было время, когда у христиан было как бы одно сердце и одна душа (Деян. 4:32); а ныне наблюдаем нечто совсем другое. Ныне у христиан сердце против сердца, и душа против души, ныне ... очень редко у кого бы на сердце любовь была. "По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь" (Мф. 24:12). Христиане, горе нам без любви! Где нет любви, там нет и веры" (Тихон Задонский, Т - 100).

С какой тоской о холодеющих сердцах людей говорили святые. "Умоляю тебя любовью, - пишет преподобный Исаак Сирин, - не остудить в душе своей горячности любви ко Христу, ради тебя вкусившему желчь на древе крестном ... Понуждай себя подражать смирению Христову, чтобы возгорелся скорее огонь, Им в тебя вложенный" (Д II - 729).

"Когда душа упоена радостью надежды своей, - говорит тот же авва, - и весельем Божиим, тогда тело не чувствует скорбей, хотя и немощно. Тогда оно бывает в силах поднять сугубую тяготу, не являя оскудения в силах. Так бывает, когда душа входит в оную духовную радость" (Исаак Сирин, Д II, 751).

"Возлюби Его, - говорит преподобный Исаак Сирин, - и не за то, что даст Он тебе в будущем, но за то, что получили мы в настоящем" (Д II - 758). "Кто делает добро ради воздаяния, тот скоро изменяется" (он же, Д II - 747). ***"Причиной несовершенства во Христе, ваш знакомый (пишет в одном письме от. Амвросий Оптинский) считает обещание Господом награды за исполнение Его заповедей. Но награда эта не есть какая-либо плата. Например, вырыл мужик яму и получил рубль. Нет. У Господа само исполнение заповедей служит для человека наградой, потому что оно согласно с его совестию; отчего водворяется в душе человека мир с Богом, с ближними и самим собой. Потому такой человек всегда бывает покоен. Вот ему и здешняя награда, которая перейдет с ним и в вечность" (АМ - 205). "Мы совершаем добрые дела не ради воздаяния, но для сохранения данной нам чистоты" Марк-подвижник, Д I - 540). Награда любви - в самой любви, или, как сказал св. Иоанн Златоуст, "возлюби Христа ... в этом великая награда, в этом царство и радость, наслаждение и слава, и честь" (ЖМП - 1957, №4). Но истинная любовь к Богу не только не выходит из своего смирения, но и не замечает себя.

Истинная любовь не замечает своего смирения, а смирение ни в чем не видит своей любви. Человек во всем себя забывает, помня всегда только одну Христову любовь.

В Патерике рассказывается: "Некоторые спросили авву Сисоя Великого: если брат подвергнется падению, должно ли ему каяться в течение года? Он отвечал: жестоко слово это. Они сказали: и так - в течение шести месяцев? Он отвечал: - много. Они предложили сорок дней, а он и этот срок назвал излишним. Они сказали: сколько же ты назначишь? и еще скажи: если падет брат и случится вечеря любви, должно ли ему придти на эту вечерю? Старец отвечал им: нет, он должен приносить покаяние в течение нескольких дней. Верую Богу моему: если брат будет приносить покаяние от всего сердца своего, то в три дня Бог примет его" (От. 432).

Чем сильнее покаяние - основа смирения - тем сильнее в душе любовь, и чем сильнее любовь - тем все безмернее смирение святых. Покаяние не есть единичный акт, а постоянное дело жизни.

"Будем исполнять должное по силам нашим, и великая сила Господа нашего Иисуса Христа поможет смирению нашему. Он ведает, что человек многогрешен, и потому даровал ему покаяние на все время земной жизни его. И действует на нас могущественное и спасительное покаяние до последнего воздыхания нашего" (преп. авва Исаия, От. 239).

"Покаяние есть, с исполненной сокрушения молитвой, не ослабевающее прошение об оставлении прошедшего и болезнование о хранении будущего" Исаак Сирин, Д V, 398). "Покаяние есть вторая благодать" (он же). Любящий никогда не перестает ощущать горечь, что огорчал в прошлом Любимого. Любящий всегда в тревоге, в "болезновании" о том, чтобы в будущем этого не повторить. Для него это чувство не отвлеченное "воспоминание" о прошлом, а реальность настоящего и тем самым "хранение будущего" - живое творческое чувство, созидающее его истинное отношение к Богу: "вторая благодать."

Умеренность в любви невозможна в христианстве, как огонь не может не обжигать. Христос не принял умеренную или тепло-хладную Лаодикийскую церковь. "Начиная отделяться от мирских обычаев и воздерживаться от явной плотской нечистоты, - пишет преподобный Иоанн Кассиан, - мы должны поспешать, и всей силой стараться тотчас усвоить себе духовное состояние, чтобы иначе, оставаясь посредине между плотью и духом, не остаться не достигшими степени духовного совершенства, полагая, что для этого совершенства достаточно быть только не причастными разврату и плотскому смешению. Ибо если останемся в сем состоянии теплоты, которое считается самым худшим, то будем извергнуты из уст Господа, как Он говорит: "Так как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих" (Ап. 3:16; Д II).

"Авву Аммона спросили: какой путь - путь тесный и прискорбный? Он ответил: путь тесный и прискорбный - это обуздание своих помыслов и отсечение собственных пожеланий, для исполнения воли Божией. Это и значит: "Вот, мы оставили всё и пошли вслед Тебя" (От. 67***).

Первые христиане не уходили из городов. Христианство - не в месте, а в факте отречении от страстей и стяжании благодати Св. Духа. С христианством в душу входит пустыня для страстей и великая забота о том, чтобы пройти ее до земли обетованной.

Таким образом, явление Христа в душе есть образование и рост в ней триединого чувства веры: любви к Христу, смирения перед Ним и отречения от пристрастий. Это и есть апостольская Вера, действующая любовью (Гал. 5:6). Третья часть триединства - отречение - есть проба истинности первых двух и одновременно признак готовности души для последования за Христом. Последование Ему есть исполнение Евангельских заповедей. Нельзя по-евангельски идти за Ним, пока не откажешься от всего того груза, который враждебен Евангелию. Поэтому в учении Отцов с особой силой подчеркнута именно эта часть триединства: отречение.

"Рассказывают о птице, называемой сирена, что всякий, слыша сладкозвучие ее голоса, так пленяется, что идя за нею по пустыне, от сладости пения забывает самую жизнь свою ... Сему подобно то, что бывает с душою когда посетит её небесная сладость. Тогда от сладкозвучия словес Божиих, с чувством печатлеющимся в уме, она вся устремляется вслед Христа" Исаак Сирин, Д II, 748). "Кто любит Бога в чувстве сердца, тот познан есть от Него. Ибо поскольку кто в чувстве сердца восприемлет любовь к Богу, постольку и сам пребывает в любви Божией. Почему таковой не перестает в сильном некоем рвении желать просвещения в разуме и стремиться к нему с таким напряжением, что иной раз чувствует совершенное истощение сил, делаясь уже незнающим себя, но весь изменен и поглощен бывает любовью к Богу. Кто таков, тот и есть в жизни этой, - и не есть в ней; так как, еще странствуя в теле своем, душевным движением в силу любви непрестанно отходит он к Богу - и приемлется у Него. Ибо, непрестанно горя в сердце неистощимым огнем любви, он, по необходимости, пребывает сердечно прилепленным к Богу, совершенно отрешившись от любви к себе, силою любви к Богу " (блаж. Диадох, Д III 14).

Мы любим жену, или мать, или детей и для них, если действительно любим, отказываемся от многого. Мы переезжаем для их пользы или по их прихоти из города в город, меняем профессии или квартиры, теряем из-за них здоровье или покой, исправляем свой характер или освобождаемся от приятных нам привычек, иногда ради них мы готовы пожертвовать своей жизнью. Все это так естественно, потому что мы любим их. Но вот перед нами возникает образ Христа и нам говорят, что то же надо сделать для Него. И тут мы ничего не чувствуем и ничего не понимаем. Любим ли мы Его действительно?

"Покаяние есть корабль, а страх - его кормчий, любовь же - Божественная пристань" (преп. Исаак Сирин, Д II, 744). Смирение веры не говорит о любви, а ищет прежде всего очищения, зная, что только при совершенной нравственной чистоте любовь становится достижимой.

Впрочем, как пишет преп. Амвросий Оптинский: "Любовь, милость и смирение отличаются между собой только наименованиями, а силу и действие имеют одинаковые. Любовь и милость не могут быть без смирения, а смирение не может быть без милости и любви" (А - 18). Все св. Отцы считают, что именно возникновение в человеке страха Божия есть признак того, что он начал осуществлять свою веру. Только с возникновения страха Божия начинается подвиг человека в его борьбе за совершенную любовь.

Если бы человек сразу бы достиг совершенства любви к Богу, то страх потерять ее, страх огорчить любовь Любимого, был бы его единственным страхом, то есть по существу своему всё тою же любовью - одним из лучей ее многоцветного спектра. Боязнь огорчить любовь - есть та же любовь. Но на пути к совершенству человек должен пройти путь, на котором будет еще много несовершенных чувств. В этот период, кроме предощущения чистой любви, в нем живет и другая побудительная причина исполнять волю Божию: страх вечного наказания за свои грехи. Это есть очистительный этап пути, который нельзя миновать.

По учению Отцов, есть два вида страха Божия: один - новоначальный, а другой - совершенный. Первый страх - это страх из-за грехов потерять Царство Небесное. Не боясь потерять благополучие в отцовском доме, блудный сын евангельской притчи бесстрашно ушел в далекую страну. Страх вечных мук порождает ненависть к греху, как к врагу его благополучия, и этим удерживает его от ухода из Отцовского дома. "Признак первого страха есть ненависть к греху и гнев против него, подобно тому, как ужаленный змеей гневается на нее" (преп. Петр Дамаскин, Д V-333).

"Имеется, - говорит пр. авва Исаия, - естественная ненависть, и без ненависти к греху и демонам не открывается слава души. Но, увы! Эта естественная ненависть к злу превратилась в нас в противоестественную ненависть к ближнему" (От. 208).

Но ненавидеть можно только после того, как увидишь или узнаешь что-нибудь. Страх Божий открывает наши глаза и мы начинаем видеть в себе всё, чем мы нарушаем волю Божию.

"Луч солнечный, проникший через скважину в дом, освещает в нем всё, так что видна бывает и тончайшая пыль, носящаяся в воздухе. Подобным образом и когда страх Господень приходит в сердце, то обнажает перед человеком все его недостатки" (Иоанн Лествичник, Д II - 498).

"Всякому, начавшему жить по Богу, полезен страх мук и порождаемая им болезнь сердца... Болезнование то скоро порождает всякую радость, эти узы разрывают узы грехов и страстей, а палач этот становится виновником не смерти, а вечной жизни" (преп. Симеон Новый Богослов, Д 5-24).

Содержание обоих видов страха как будто одно: боязнь нарушить волю Божию. Однако побудительные причины - разные. В первом страхе побудительная причина боязнь вечных мук, во втором - любовь. Первый страх есть страх раба, а второй - друга. Гнушаясь стать рабами Божиими (хотя лицемерно мы себя так и называем) мы не понимаем, отрицаем или просто не чувствуем новоначальный страх.

Первый страх, по учению Отцов, не должен покидать нас до тех пор, пока мы не достигли любви и совершенного страха. "Покаяние, - говорит св. Исаак Сирин, - есть вторая благодать, и рождается в сердце от веры и страха; страх же есть как бы отеческий жезл, направляющий нас, пока достигнем в духовный рай" (Д 5-398).

"Духовный Рай, - учат Отцы, - это не только будущая полнота блаженства, но и то 'Царство Божие внутри нас,' которое нам заповедано искать, как цель жизни и залог будущего Царства. Следовательно, еще во временной жизни, по мере стяжания царства благодати, 'Отеческий жезл' первого страха, слабея в нас, передает сохранными в руки любви. Или снова приходит к нам и снова ведет по дороге, если мы не сберегли внутри себя благодатное сокровище веры и за грехи свои вновь изгнаны из духовного Рая."

"Страх Господень искореняет из души все грехи и всякий вид лукавства" (Антоний Великий, От. 5).

Чем ясней обретает человек внутри себя Царство Христово, тем сильнее он чувствует действие огня благодати, и тем ясней осознает, что только Благоговением и страхом можно благоугодно служить Богу (Евр. 12:28), потому что вне благоговения и страха этот же самый огонь будет огнем поядающим грешников (Евр. 12:29). Если мы, - говорит Апостол, - получив познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи, но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников (Евр. 10:26-27). Огонь перестает быть неопальным и трава человеческая сгорает. Слово Божие учит не только о любви и благодати, но и о страхе Божием, о "страшном ожидании суда." И то и другое учение составляет единое Евангелие, проповеданное миру. Зарождение в душе новоначального страха есть первое движение веры, наконец-то полностью принявшей Евангелие.

Поэтому, хотя cовершенная любовь изгоняет страх (1 Ин. 4:18) первый, и хотя святые достигали любви, они в своем смирении сами ничего рассудочно "не изгоняли," и никаких расчетов на изгнание страха не делали, пока - как сказал Иоанн Лествичник - "великий оный и приснопамятный огнь не зажжет сердца" (Д 5-399). "Постараемся, - говорит он, - приобрести чистые и нелестные слезы, которые рождаются от размышления о нашем отшествии в вечность: ибо, имеющие таковые, не превозносятся... Не верь своим слезам, прежде совершенного очищения от страстей, ибо еще ненадежно то вино, которое только что вышло из точила... Слезы, которые происходят от страха, сохраняют себя этим же страхом; а те, которые рождаются от любви, иногда легко теряются. И поистине удивительно, как меньшее (т.е. слезы порождаемые страхом) бывает в своё время тверже большего," (т.е. слез от любви) - пишет Иоанн Лествичник (Д V-399).

Вот смиренная осторожность веры: "в свое время" новоначальный страх более надежен, чем совсем молодое вино любви.

Св. Максим Исповедник говорит, что "страх Божий рождается от постоянного поучения в Божественном Писании" (Д III - 158). Труд постоянного чтения Евангелия и апостольских посланий как бы переселяет человека в первохристианскую эпоху и дает "осязать следы Христова жития во плоти, чтобы и свою жизнь проводить нам смиренно" (пр. Филофей Синайский, Д III- 411). Душа тогда усваивает самый воздух Евангелия, в котором все благодатно, все истинно, и страх Господень начинает вести человека к совершенной любви.

Хорошо говорил о совершенном страхе св. Иоанн Златоуст: "Нестерпимы геенна и будущее мучение, но если представим и множество геенн, мы не изобразим ничего равного бедствию - стать ненавистными Христу и услышать от Него: "Не знаю вас!" Легче принять на себя тысячи молний, нежели кроткое лицо Господа увидеть отвращающимся от нас и мирное Его око не терпящим взора на нас. Любящему прискорбно не то, что за оскорбление им любимого терпит какое-либо зло, но больше всего то, что он оскорбил любимого. Будем держаться той мысли, что тяжело не мучения терпеть, а грешить. Если бы Бог и не наказал нас, то самим нам надлежало бы подвергнуть себя наказанию за то, что были столь неблагодарны к Благодетелю. Если любим Христа, как должно, то сами себя будем наказывать за свои грехи" (Иоанн Златоуст).

"Вводимому на путь благочестия не должно руководствоваться одною благостью, но и памятью о строгости судов Божественных, чтобы, как любовью желать Божественного, так страхом воздерживаться от худого" (Максим Исповедник, Д III - 248).

Приобрести хотя бы начатки страха Божия есть уже великое дело. Преп. Никита Стифат пишет: "Существует семь даров Духа. Слово Божие, перечисляя их, начинает сверху - от премудрости, и нисходит до конца - до духа страха Божия, говоря: 'дух премудрости, дух разума, дух совета, дух крепости, дух ведения, дух благочестия, дух страха Божия' (Ис. 11:2-3). Нам же надлежит начинать с очистительного страха, т.е. со страха мук, чтобы прежде посредством его отторгши себя от зла и покаянием очистившись от скверн греха, достигнуть и сего чистого страха-любви - дара Духа" (Д 5-148).

У аввы Иоанна-пророка есть слова, дающие ту же мысль. "Как ремесленник, - говорит он, - который хорошо знает свое ремесло и по быстроте ума своего занимается и другими ремеслами, не называется мастером их, но только мастером своего ремесла; так и здесь имеющий все добродетели, по той познается и от той получает наименование, чрез которую наиболее сияет в нем благодать Духа" (В - 440).

Три родовых понятия совершенства - любовь к людям, воздержание и молитва - сливаются в единый путь, будучи сами развитием того триединого чувства, которое в человеке образовалось к Богу: любви к Нему, смирения пред Ним и воздержания. Любовь к Богу обнаруживает себя любовью к людям, смирение перед Ним обретает дыхание в молитве, отречение от мира выражается в воздержании. Свеча, зажженная перед Богом, загорается тройственным отсветом в душе человека. Если человек неложно возлюбил Господа, то так же искренно он пойдет к этим трем образам совершенства, сознавая их как единый путь к Нему. Это и есть принятие всего Евангелия, когда оно становится единым законом совершенства.

Подвиг есть устремление к Богу. Из сочетания усилия человека в его устремленности к Богу и благодати Божией, осуществляющей это устремление, и образуется христианский путь.

"Ведай, что если не будешь употреблять всех своих усилий к преодолению своей страсти, помощи от Бога не получишь, и, если усиливаясь со всем усердием, надеешься на одни свои силы, то тоже не достигнешь успеха. Усиливайся усердно, но успеха ожидай только от помощи Божией. Помощь придет несомненно, и, укрепив твои немощные усилия, подаст тебе победу" (преп. Никодим Святогорец, Н - 224).

Все Отцы считают, что величайшей силой и научающей и укрепляющей человека в подвиге, дающей ему усердие и радость к прохождению пути, является ощущение благодати Святого Духа.

"Как тело без души мертво и не может ничего делать, так без небесной души - без Духа Божия - душа мертва для Царства Божия" (преп. Макарий Великий, Д 1-197).

"Блажен, кто сознал, что Бог совершает в нас всякое дело и созерцание, добродетель и ведение, победу и мудрость, доброту и истину, так что мы совершенно ничего к сему от себя не привносим, кроме одного: своего расположения" (преп. Максим Исповедник, Д III - 275).

Один ученик спросил Варсонофия Великого: "Бог сотворил человека свободным и Сам же говорит: Без Меня не может делать ничего (Иоан. 15:5). Спрашиваю: Как согласовать свободу с тем, что без Бога ничего нельзя сделать? Старец ответил: "Бог сотворил человека свободным, дабы он мог склоняться ко благому; склоняясь уже к нему произволением своим, он не в состоянии бывает совершить благого без помощи Божией, ибо написано: "Помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего" (Рим. 9:16). Итак, когда человек преклоняет сердце свое ко благому и призовет на помощь Бога, то Бог, внимая его доброму усердию, подаст ему силу к деланию, и таким образом бывает место тому и другому: и свободе человека, и помощи, даруемой ему от Бога; ибо благое проистекает от Бога, совершается же через святых Его" (В - 490).

Где же пребывает благодать Божия и как раскрыть её в себе? - "От крещения, - говорит преподобный Марк-подвижник, - по дару Христову, нам дарована совершенная благодать Божия к исполнению заповедей; но потом каждый, получив оную таинственно, и не совершая заповедей, по мере опущения их, подпадает под действие греха, за то, что по нерадению, получив силу действовать (т.е. благодать Божию), не совершает дел, к которым она побуждала его... Насколько мы, веруя, исполняем заповеди Божии, настолько и Дух Святый производит в нас Свои плоды... Итак, если кто из верных, живя по заповедям, соразмерно тому обрел некое духовное действие, да верует, что он уже прежде получил на то силу, ибо в крещении получил благодать Духа - причину всего благого... Благоволить к добродетелям зависит от нашего решения, а достигнуть их, или искоренить грехи, без Бога невозможно" (Д 1-488, 489).

Итак, "цель подвигов - сподобиться даров Духа Святого" (преп. Ефрем Сирин, Д II).

"Наша цель - благоугодить Христу Богу нашему и примириться с Богом Отцом чрез приятие Святого Духа, - и таким образом устроить свое спасение: ибо в этом состоит спасение души ... Бесполезен всякий путь жизни, не ведущий к этому" (преп. Симеон Новый Богослов, Д 5-34).

Эти слова важны нам вдвойне: во-первых, они точно определяют цель нашей жизни, как соединение с Богом через приятие Св. Духа. А, во-вторых, они раскрывают нам всю широту того подвижнического термина "спасение души," который мы склонны сужать. Спасение души - это соединение с Богом, через Которого человек в любви соединяется со всеми людьми. Величие цели предопределяет трудность подвига - того движения человека к Богу, той борьбы его, посредством которой он раскрывает в себе даром дарованное ему в крещении причастие Духа.

Цель нашей жизни потому и есть цель, что она еще не достигнута, но для того и ставится она, чтобы к ней стремились. "Ничего не думай и не делай без цели по Богу; ибо бесцельно путешествующий напрасно тратит труд" Марк-подвижник, Д I - 525).

"Если человек, находясь еще в борьбе, когда в душе его действуют одновременно и грех и благодать, преставится из мира сего (умрет), - то куда пойдет он, одержимый и тем и другим? - Пойдет туда, где ум его имеет свою цель и любимое место" (преп. Макарий Великий, Д I - 269).

Вот почему так важно иметь это "любимое место" - эту цель хотя и не достигнутую еще по нашей греховности. Не имея того утешения Утешителя, которое имели святые, мы должны хотя бы сохранять теплоту своего воздыхания о Нем, свою мечту о "нечаянной радости." Даже великие грешники слышат иногда призывающее веяние благодати.

"Всегда мы рассеянны и слабы, - говорит преподобный Ефрем Сирин, - завистливы и лукавы, часто плохо думаем о других, и всегда, как в ужасной тине, погружены в греховные помыслы. Поэтому когда благодать посещает нас, и встречает в наших сердцах зловоние нечистых помыслов, она отходит, не находя себе места, где бы обитать в нас. И разве только светоносной своей сладостию производит впечатление на сердце, чтобы человек ощутил, что благодать посетила его, но не нашла себе места, чтобы таким образом усладившись озарением благодати, он взыскал её" (Д II - 326-327).

"Святый Дух, снисходя к нашей немощи, приходит к нам и когда бываем мы еще нечисты; и если только найдет наш ум искренне молящимся Ему, сходит в него и разгоняет всю окружающую его толпу помыслов и представлений ... располагая его чрез то к духовной молитве" (преп. Нил Синайский, Д II. - 214).

"Не имей другой цели, кроме того, чтобы обрести Бога - в том, чем Он благоволит явить Себя тебе. И когда будешь сподобляем этого, прерывай всякое другое дело и не стремись вперёд, - забудь всё другое, и упокоевайся в едином Боге. Когда же благоугодно будет Его величеству удалиться от тебя и перестать являть Свою близость к тебе в данном случае, тогда опять можешь обратиться к обычному своему делу, имея в виду ту же цель, т.е. обрести чрез нее твоего Возлюбленного " (он же, Н - 278).

Вся практика духовной жизни должна сводиться к поддержанию или возобновлению, к поискам и к сохранению благодатного тепла, питающего духовные ткани жизни. "Когда душа, предательски изменяя себе, погубит блаженную и вожделенную теплоту, тогда пусть исследует прилежно, по какой причине она лишилась её, и на исправление этой причины да обратит весь свой труд и всю усердие. Ибо прежнюю теплоту нельзя иначе возвратить, как теми же дверями, которыми она вышла" (Иоанн Лествичник, Д II - 492). Смысл этих слов повторил и преп. Серафим в своей беседе о цели жизни.

Искание теплоты благодати Св. Духа есть искание помощи и спасения, это рука утопающего в холоде греха, протянутая к своему Спасителю, и поэтому это совсем не есть искание особых благодатных дарований или высоких духовных состояний. "Ожидание высоких дарований, - говорит еп. Игнатий Брянчанинов, - происходит от самомнения" (Б).

Помощь благодати, взыскуемая верой, действует многообразно и неизреченно, но всегда через покаяние и полное смирение души.

"Божественное действие, - пишет еп. Игнатий Брянчанинов, - невещественно: не зрится, не слышится, не ожидается, оно невообразимо, необъяснимо никаким сравнением, заимствованным из века сего. Сперва показывает человеку грех его и приводит душу к самоосуждению, являет ей темную и глубокую пропасть, в которую ниспал человек. Потом мало-помалу дарует внимание и сокрушенное сердце при молитве. Приготовив таким образом сосуд, оно неожиданно и невещественно прикасается рассеченным частям и - они соединяются воедино. Создатель подействовал при воссоздании, как действовал Он при создании. Созданный Адам внезапно ощутил себя живым, мыслящим, желающим. С такой же внезапностью совершается и воссоздание... Кто Совершающий? - Чувствую, ощущаю в себе присутствие Странника. Откуда Он пришел и как явился во мне - не знаю. Явившись, Он пребывает невидимым, вполне непостижимым. Но Он присутствует: потому что действует во мне, потому что обладает мной, не уничтожая моей свободной воли, увлекая ее в свою волю несказанной святостью Своей воли. Все существо мое объемлется глубоким таинственным молчанием, вне всякой мысли, вне всякого мечтания, вне всякого душевного движения, производимого кровью. Под управлением Святого Духа успокаивается и вместе действует все мое существо... Божественный Странник отходит, скрывается так же незаметно, как незаметно приходит. Но Он оставляет во всем моем существе благоухание бессмертия, невещественное, как и Сам Он невеществен, благоухание духовное, живительное, ощущаемое новым ощущением, которое Он насадил или воскресил во мне... Когда же истощится это благоухание, когда раздастся в душе моей вонь смертная страстей, тогда и слово мое - без жизни, заражено смрадом и тлением" (БП - 314-321).

"Потеря благодати страшнее всех потерь; нет бедственней состояния, как состояние человека, потерявшего благодать. Надо иметь непрестанную бдительность, чтобы сохранить ее. Она дается нам даром, по единому милосердию Божию, но к сохранению её мы должны прилагать всё своё старание" (старец Парфений Киево-Печерский, ПБ - 475).

"В первый год по получении Святого Духа, - рассказывает о себе авва Силуан, - я думал: Господь простил мне грехи, благодать свидетельствует об этом; чего мне еще более надо? Но так думать - неправильно. Хотя грехи прощены, но всю жизнь надо о них помнить и скорбеть, чтобы сохранить сердечное сокрушение. Я так не делал, перестал сокрушаться, и потому я много потерпел от бесов. Я недоумевал: что со мной происходит? Тогда Господь пожалел Меня и Сам научил меня, как надо смиряться: "Держи ум твой в аде и не отчаивайся," - этим побеждаются враги. А когда я умом выхожу из огня, то помыслы снова приобретают силу. Кто, подобно мне, потерял благодать, тот - сам виноват: впал в тщеславие, и Господь милостиво дает ему познать, что значит быть в Духе Святом, а что значит быть в борьбе с бесами. Так душа опытом познает вред гордости, и тогда бегает тщеславия и похвалы человеческой и помыслов. Тогда начнет душа выздоравливать и научается хранить благодать" (ЖМП, 1956, № 1, 2, 3).

"Как солнце, обильно изливает свой свет на всё, но каждый насколько имеет очищенное око, настолько и принимает этот свет, так и Дух Святый со дня крещения делал верующих способными к принятию Своих действий и даров. Однако дары Его не во всех действуют в одинаковой мере, но каждому даются по мере исполнения заповедей" (преп. Марк-подвижник, Д I - 490).

Весь смысл христианского подвига в том, чтобы исполнением заповедей раскрывать в себе Божественный Свет, полученный даром в крещении.

Святые жили в окружении Его Света и весь их путь освещался благодатными лучами. Этот свет как бы ослеплял им глаза так что они уже не видели себя и не замечали своих трудов. Неся свои кресты, они знали, что своё спасение они получают только от одного и уже никогда не повторимого Креста Христова. Настоящий подвиг совершен Владыкой, а венцы раздаются нам (Иоанн Златоуст, ЖМП 1957, № 4).

"Знаю монахов, которые после многих трудов пали и обезумели, потому что понадеялись на свои дела" (преп. Антоний Великий, От. 30). В гордости подвига, в переоценке своих "должных" или "сверхдолжных" дел, или "высоте" своего нравственного совершенства (если и подвига и дел никаких нет) коренится вся та же древняя фарисейская гордыня: Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди: пощусь два раза в неделю и т.д. (Лк. 18:11-12). Поэтому сказано, что делами закона не оправдается перед Богом никакая плоть (Гал. 2:16), а только верой, действующей любовью (Гал. 5:6). Верой мы получили доступ к благодати, в которой стоим (Рим. 5:2).

"Один трудами по Богу достигает в покой Его, а другой достигает туда же смирением" (преп. Варсонофий Великий, Д II - 560). О том же говорят преп. Иоанн Лествичник, Григорий Синаит и другие Отцы: "Некоторые, по непостижимым распоряжениям Промысла Божия, получили благодатные дарования прежде трудов, другие в самих трудах, иные после трудов, а некоторые уже при смерти. Достойно испытания - кто из них смиреннее прочих" (преп. Иоанн Лествичник, Д II - 508).

Таким образом "гордый подвиг" или гордость нравственного "совершенства" не только не спасает, но еще и губит. Спасает только вера, и эта спасительность веры может обнаружить себя вне обычных физических подвигов - в любви, в молитве и смирении. Но этот путь не есть обычный и общий, а особый, "по непостижимым распоряжениям Промысла Божия," которого, по словам св. Исаака Сирина, нельзя домогаться (Д II - 647, 690, 694, 698, 700).

Всем надо поступать по мере своих сил и идти общим путем смиренного делания, в поте и труде жизни проявляя свою веру. Кроме того, подвиг душевный всегда остается - в непрестанном понуждении своего сердца повиноваться Богу, смиряться, каяться, прощать и любить всех, даже врагов. Эта внутренняя борьба есть общий для всех узкий путь веры.

Таким образом, подвиг есть ничто иное, как исполнение евангельских заповедей. Именно так понимают этот термин Отцы: "Подвиги не есть что-либо особое от заповедей, - пишет св. Марк Подвижник. - Они есть заповеди. Покажи мне подвиги, кроме заповедей. Если укажешь на молитву - это заповедь; если скажешь о низложении помыслов - и это заповедь (трезвитесь и бодрствуйте); если о посте и бдении, - и сие тоже есть заповедь ... и какое бы другой подвиг ты не назвал - он тоже есть исполнение заповеди" (Д I - 486).

"Дай себе умереть в подвигах и не жить в неведении, ибо не только те мученики, которые за веру во Христа приняли смерть, но и каждый, кто подвизается за соблюдение заповедей" (Исаак Сирин, Д V - 384), потому что "в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного" (Рим. 7:23). Разорвать эти греховные узы нельзя без упорной внутренней борьбы, и вот эта борьба есть общий для всех внутренний подвиг веры, она и есть её узкий путь. "Подвизайся добрым подвигом веры," - призывает Апостол (1 Тим. 6:12). Подвиг есть свидетельство веры, как дыхание человека есть свидетельство того, что он жив.

"Соблюдая Христовы заповеди, мы этим ничего не приносим Ему, Подателю всех благ, ни в чем не нуждающемуся, но благодетельствуем самим себе, заслуживая себе жизнь вечную и наслаждение неизреченных благ" Федор Эдесский, Д III - 348).

"Спасаемый Духом, благодари Спасителя Бога. Если же желаешь и дары принести Ему, принеси благодарно от вдовствующей души своей две лепты - смирение и любовь. И Он примет их более многого богатства добрых дел" (преп. Феогност, Д III - 427).

"Раб не требует свободы, как награды, но угождает Богу, как должник и ожидает ее, как дара" Марк Подвижник, Д I - 538).

"Самолюбие есть неразумная любовь к телу, - говорил св. Максим Исповедник. - Кто отвергнет эту матерь всех страстей, тот, при помощи Божией, сможет преодолеть и все другие страсти: гнев, печаль, злопамятность и прочие" (Д III, 188, 178).

Невоздержание укрепляет самолюбие, как сказано в Евангелии: По причине умножения беззакония во многих охладеет любовь (Мф. 24:12). В Священном Писании невоздержание противополагается любви к людям. К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не послужила бы поводом к угождению плоти; но любовью служите друг другу (Гал. 5 гл.). Слово "но" разделяет два противоположных устремления: служение любви отрывает нас от угождения своей плоти.

Всё учение о христианском подвиге и воздержании святые Отцы Церкви почерпнули из Слова Божия. Вот некоторые выписки Апостольских откровений, положенных Отцами в основу аскетики. Плоть желает противного духу, а дух - противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы (Галат. 5:17). Помышления плотские суть вражда против Бога, ибо закону Божию не покоряются, да и не могут (Рим. 8:7). Царство Божие не пища и питие (Рим. 14:17). Не живет во мне, т.е. в плоти моей, доброе, - пишет апостол Павел, - потому, что желание добра (есть) во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброе, которое хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. По внутреннему человеку нахожу удовольствие в Законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7).

Св. Григорий Палама пишет: "Если Апостол называет тело смертью, когда говорит: Кто избавит меня от тела смерти (Рим. 7:24), то разумеет при этом чувственное и плотское мудрование... И опять: Знаю, - говорит он, - что не живет во мне, то есть, в плоти моей доброе (Рим. 7:18). Видишь, что не плоть, а то, что живет в ней, он называет злом. Зло то, что не ум, а этот закон, сущий в членах наших и воюющий против закона ума живет в нашем теле (Рим. 7:23). Поэтому мы, противоюя закону греха в себе, изгоняем его из своего тела и поселяем там ум... и через него полагаем законы каждой силе души и каждому из членов тела подобающее ему ... Апостол говорит, вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас (1 Кор. 3:16; Д V - 314, 315).

"Позаботься о своем теле, как о храме Божием, ибо оно должно воскреснуть, а ты должен будешь дать отчет Богу, что сделал ты со своим телом. Сколько заботишься об уврачевании тела, когда оно заболеет, столько позаботься о том, чтоб очищением от всех страстей приготовить его к воскресению" (преп. авва Исаия, От. 232).

"Эти же тела, которые имеем, восстанут тогда, но только они сделаются нетленными, бессмертными и славными ... А в том, что сказано: плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления (1 Кор. 15:50), то под плотию и кровию разумеется нечистота, лукавство и вожделение" (преп. Варсонофий Великий, В - 421, 423).

"Земное тело станет нетленным - без мокрот и дебелости, будучи неизреченным образом претворенным из душевного в духовное, так что будет одновременно и перстным и небесным. Каким оно создано было в начале, таким и воскреснет, да сообразно будет образу Сына Человеческого по всецелому причастию обожения" (Григорий Синаит, Д V - 206).

Если учение о возрождении тела основано на догмате о воскресении мертвых, то этот догмат, в свою очередь, имеет своим основанием догмат о воскресении и вознесении человеческого тела Спасителя. Для того-то и нужно было в эпоху вселенских соборов отстоять действительность человеческой природы Спасителя, чтобы на ней, воскресшей и превознесенной превыше всякого начальства и власти и силы (Еф. 1:21), утвердить реальность спасения Им всего человеческого естества, - т.е. тела его и души - утвердить незыблемую веру в благодатно обожествляемое бессмертие людей, спасённых Христом.

Для понимания Отцов-подвижников очень важно то, что свою веру в воскресение тел они основывали не только на учении Священного Писания, но и на личном опыте физического обновления.

"Прежде воскресения тел, - пишет преп. Симеон Новый Богослов, - совершается воскресение душ. А это воскресение души в свою очередь освящает и тело своим сиянием, которое получает от светозарного Духа" (Д V - 58, 23).

"Когда благодатию Божиею - дар сей - дар благодатных слез в нас умножится, - тогда и брань с врагом становится легче, и помыслы умиротворяются и утишаются, и ум, как некой обильной пищей, насыщается и услаждается молитвою. Из глубины сердца льется некая несказанная сладость, ощущаемая по всему телу" (преп. Нил Сорский, НС - 91).

"Когда человек боится оскорбить Бога каким-либо грехом - это первая любовь. Кто очистил свой ум от греховных помыслов - это вторая любовь, большая первой. Третья же, еще большая любовь, это когда кто ощутимо имеет благодать в душе. А кто имеет благодать Святого Духа и в душе и в теле - это совершенная любовь" (авва Силуан, ЖМП 1956, № 1, 2, 3).

Отношение к телу у Отцов единое и неизменное: тело - соучастник души в вечности. "Христос есть Спаситель души и тела" (авва Фалласий, Д III - 315).

Так как в теперешнем своем состоянии как тело, так и душа осквернены грехом, то в огне подвига они оба очищаются для нетления. Подвигом умерщвляются страсти и спасается тело. Св. Отцы учили нас быть "убийцами" своих страстей, а не убийцами своего тела (блаж. Каллист и Игнатий, Д V - 382). Внешнее совпадение терминов от Апостолов перешло к Отцам Церкви: "тело смерти" и "тело - храм Духа Святого," так что здесь Отцы ничего не добавили к учению Писания. Не подвиги убивают тело, а грехи: "тело смерти" борется с "телом - храмом Духа Святого."

"Нужно, чтобы тело через смерть, как бы через огонь в горниле, подобно золоту, очистившись от земной и мрачной тяжести тления, восстало из гроба нетленным, чистым и озаренным светом бессмертия" (преп. Иоанн Дамаскин, "Слово на Успение").

"Истинная смерть - гнездиться внутри, в сердце, и она не видна; в ней находится грешник. Поэтому, если кто перешел от внутренней смерти к жизни сокровенной, то он воистинно ожил и уже не умрет. Даже если тело его истлеет на какое-то время, то оно снова восстанет - и тогда во славе, потому что оно освящено. Вот почему смерть христиан называют успением" (преп. Макарий Великий, Д I - 269).

Святые Отцы делят страсти на душевные и телесные. Телесные - это все виды плотоугодия - всё, что ведет к оземленению человека. К душевным страстям Отцы относят: неверие, ересь, неведение, забвение, леность, осуждение, ложь, гнев, памятозлобие, зависть, тщеславие, любостяжание, малодушие, уныние, неблагодарность, ропот, любоначалие, человекоугодие, насмешливость, двоедушие, лицемерие, высокомерие, гордость и т. д. О борьбе с душевными страстями преп. Ефрем Сирин пишет так: "Сколько стараемся охранять от явных грехов внешнего человека, т.е. тело как храм Божий, столько же нужно иметь старательности и подвига к охранению внутреннего человека, т.е. души, от всякого лукавого помысла, по сказанному: "Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни" (Притч. 4:23). Мы преуспеем в очищении сердца, если всегда будем бороться с лукавыми помыслами - тщеславия, ненависти, кичения, лести, похоти, соперничества, любоначалия и т.д., если со всей строгостию будем испытывать себя, сохраняя свой ум от союза с душевными страстями" (ДП - 366).

"Иные страсти суть телесные, и иные душевные. Кто первые побеждает, а о вторых никакой заботы не имеет, тот подобен человеку, для защиты от зверей построившему себе высокую и прочную ограду, а птицам охотно попускающему клевать зрелые гроздья мысленного винограда" (преп. Илия пресвитер, Д III, 440).

Следует сказать, что в Апостольском учении мы не найдем подобного разделения страстей на телесные и душевные: и те и другие - совокупность "тела смерти." По Апостолу, плотским человек будет не только согрешающий чревоугодием или прелюбодейством, но и гордостью, завистью, враждой и т.д. Действительно, "дела плоти известны, - пишет Апостол, - они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийство, пьянство, бесчинство и тому подобное" (Гал. 5:19-21). Тот же принцип объединения всех грехов и страстей в единой совокупности "дел плоти" проводится и в других Апостольских и Евангельских текстах. Даже всякие разделения, возникающие по пристрастию, Апостол называет плотским делом: "Когда один говорит: я -Павлов, а другой: я - Аполлосов, то не плотские ли вы?" (1 Кор. 3:4).

Это надо помнить. Часто люди, только начавшие духовный образ жизни, но уже успевшие о себе возомнить, с пренебрежением говорят о других как о "плотских." Иные же из усердных, но неопытных, считая себя восходящими по "лествице" преподобного Иоанна, говорили иногда про чтение Евангелия: "Это для мирских." Не в обличение ли их Достоевский показал Смердякова читающим преподобного Исаака Сирина? Есть в душе темнота, которую может рассечь только меч Слова Божия. Апостольское неделение страстей утверждает их равнозначимость, их единство в "теле смерти," оно ставит перед человеком во всем ужасе всю ту же единую и неделимую Смерть. Это разоблачает коварство врага, так что самость, как первоисточник всех страстей, из него вытекающих, уже никуда теперь не спрячется: все страсти, не только телесные, но и духовные, - это единый поток нравственного гниения человека. Всякий тщеславный или высокомерный, или завистливый, или лукавый - все тот же плотский человек, обитающий в "теле смерти." Именно в свете этого Апостольского учения становится понятным недоумение, возникающее когда мы, общаясь к лицами внешне духовным, при всем нашем уважении к их сану не чувствуем в них никакой духовности. В них нет ее, как и во многих из нас, обуреваемых душевными страстями. Все мы - плотские, хотя и не упиваемся водкой и не прелюбодействуем.

"Насколько душа несравненно выше тела, настолько душевные пороки тяжелее и пагубнее телесных, хотя, я не знаю, почему это ускользает от разумения многих. Пьянства, блуда, воровства и подобных сим пороков избегают, но равнодушно смотрят на гораздо худшие пороки, как то: зависть, злопамятство, высокомерие, лукавство и корень всех зол - сребролюбие, которые овладевают душой" (преп. Ефрем Сирин, ДП - 376).

"Все грехи мерзостны перед Богом, но мерзостнее всех гордость сердца" (преп. Антоний Великий, Д 1-58). Сказал авва Пимен Великий: "Человека согрешающего и кающегося предпочитаю человеку не согрешающему и не кающемуся. Первый имеет мысль благую, признавая себя грешным, а второй имеет мысль ложную и душепагубную, признавая себя праведным" (От. 417). "Грешный и ленивый человек, но сокрушенный и смиренный сердцем, угоднее Богу человека, делающего много добрых дел, но зараженного самомнением" (авва Федор Фермейский, От. 450).

"Горделивый праведник есть грешник, не видящий своей греховности" (еп. Игнатий Брянчанинов).

"Гордость есть начало и корень всех зол в роде человеческом и поистине есть гибель или смерть души" (преп. Амвросий Оптинский, АМ - 201). "Помышляя о своих внешних делах благочестия, что они хороши, они думают, что уже достигли совершенства и, гордясь этим, начинают осуждать других. В таком состоянии нет уже возможности, чтобы кто-либо из людей обратил их [к исправлению], кроме особого Божия воздействия. Легче обратится к добру явный, нежели скрытный грешник, укрывающийся под покровом видимых добродетелей" (преп. Никодим Святогорец, Н - 15).

Отцы учат, что телесный подвиг - пост, сокращение сна и т. д., служащий, главным образом, средством для борьбы с телесными страстями, несмотря на всю его важность, есть подвиг все же второстепенный в сравнении с "внутренним деланием" - очищением от душевных пороков.

"Хорошее дело пост, бдение, странническая жизнь, однако это только труды наружной благой жизни, но чин христиан сосредоточен внутри" (Марк-подвижник, Д 1-515).

"Борющийся со своей плотью и упражняющийся в одних телесных трудах, при всем своем злострадании, причиняет себе великий ущерб в вещах высших, хотя и не замечает этого, потому что не понял божественной воли, ибо согласно апостолу Павлу, телесное упражнение мало полезно (1 Тим. 4:8), пока земное мудрование не будет поглощено потоками покаянных слез, и в тело не войдет животворная духовная мертвенность, и закон духа не воцарится в нашей смертной плоти. Душевное же благочестие, которое под действием божественных помышлений созерцается как древо жизни в мысленном делании ума, везде и во всем полезно, ибо созидает чистоту сердца" (преп. Никита Стифат, Д 5-146, 147).

Св. Отцы в своем учении о преимущественной важности внутреннего делания, по сравнению с телесным подвигом, ссылаются на слова Апостола Павла: "Телесное упражнение мало полезно, а благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей." Смысл этого слова объясняет Апостол Иаков: Благочестие есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненными от мира (Иак. 1:27). Благочестие, следовательно, есть, во-первых, любовь, а тем самым и смирение, а во-вторых, - отречение от мира, т.е. оно есть опять та же первоисточная и единая сила устремленности к Богу, которая сама в себе есть величайшее и надежнейшее оружие человека в его воздержании как от душевных так и от телесных страстей. Только в огне великого устремления к Божественной любви действительно уничтожается яд тления. Только в самозабвенной любви человек познает спасающую его благодать и потому делается неспособным возомнить о своем подвиге, и таким образом как бы из огня попасть в полымя. Вот почему благочестие имеет обетование жизни и отцами уподобляется дереву жизни. Кто отлучит нас от любви Божией? (Рим. 8:35). Именно стремление любить Бога надежнее всего погашает страсти:

"Если мы истинно возлюбили Бога, то именно этой любовью мы отгоним страсти" (Максим Исповедник, Д III - 221). "Упоенный Божией любовью становится бесчувственным ко всем страстям," - в этих словах св. Исаака Сирина (ДП - 688), как в краткой формуле, весь смысл благочестия, которое на всё полезно (1 Тим. 4:8).

Отцы-аскеты опытно раскрыли учение Апостола о великой силе любви: Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор. 13:45, 67).

В этой любви или в этом благочестии много мер, но даже и малейшей меры достичь труднее, чем спокойно упражняться в телесных подвигах. Первоначальное предощущение совершенной любви должно пройти длинный путь испытаний. Однако: достигайте любви! - призывает Апостол (1 Кор. 14:1). Главный подвиг этот научиться любить. Для этого надо непрестанно удаляться от мира греха, и прежде всего от первоисточного греха - гордыни, так как только смиренное сердце может, забывая себя, жить в любви Божией. В этом смысл "внутреннего делания," о котором учат Отцы.

"Внутреннее делание есть то же душевное делание, - пишет еп. Игнатий Брянчанинов. - Оно состоит: во внимательной молитве, в сердечном плаче, в воспоминании о смерти, в самоукоренении, в сознании и исповедании своей греховности и в подобных трудах, совершаемых внутри" (От. 50). "В хранении сердца от греховных помыслов заключается начальная причина и сущность спасения" (он же, От. 101).

"Пост от милостыни заимствует свою твердость. Если ты постишься без милостыни, то пост твой бесполезен. Такой человек хуже обжоры и пьяницы, и притом настолько, насколько жестокость хуже роскошества" (Иоанн Златоуст, ЖМП, 1956, # 3).

По учению Отцов, когда пост совершается не как самодовлеющая ценность, а как средство для достижения все той же любви, тогда он питает смирение. Поскольку в нем смиряется тело, тем самым смиряется и душа (авва Дорофей, ДП - 607).

"Надлежит тебе строго держаться того, что смиряет плоть и ум освобождает от всего гнетущего. Вот что я разумею: умеренную еду, легкое питие, краткий сон, посильное стояние на молитве, преклонение колен, скромное одеяние, молчаливость и другое, что сколько-нибудь может укрощать плоть" (Каллист Тиликуда, Д 5-465), т.е. смирять ее и через это укреплять смирение сердца.

"Как тучные птицы не могут летать, так и угождающему своей плоти невозможно взойти на небо" (Иоанн Лествичник, ДП - 519).

"Когда желаешь приблизиться своим сердцем к Богу, то прежде докажи Ему свою любовь телесными трудами. В них полагается начало добродетельного жития" (Исаак Сирин, ДП - 749).

"Невозможно и плоть досыта насыщать брашнами и духовно наслаждаться умными и божественными благами. Ибо в какой мере кто работает чреву, в такой лишает себя вкушения духовных благ. И, напротив, в какой мере кто станет утончать свое тело, соразмерно с этим он будет насыщаться и утешаться духовной пищей" (преп. Симеон Новый Богослов, Д 5-15).

Итак, святые отцы часто пишут о значении телесного подвига, и они сами всю жизнь подвизались, - но при этом они поясняют, что "пост для человека, а не человек для поста. Пост бесплоден, если на нем не основана молитва" (еп. Игнатий Брянчанинов, Б 1-136).

Один епископ спросил Варсонофия Великого: "Я ежедневно пощусь до вечера [т.е. голодаю], но хорошо ли это?" Старец ответил: "Осяжи сердце твое - не окрадено ли оно тщеславием; и если не окрадено, осяжи вторично - не делает ли это голодание тебя немощным в исполнении своих обязанностей, ибо немощи этой не должно быть. И если увидишь, что это не вредит тебе, - то пост твой правильный" (В - 524).

В отношении меры в принятии пищи святые отцы советуют, чтобы после еды человек оставался бы несколько голоден. Они не советуют есть досыта.

"Пищи употреблять должно каждый день столько, чтобы тело, укрепившись, было другом и помощником душе в совершении добродетели; иначе может случиться, что при изнеможении тела и душа ослабеет" (преп. Серафим, ДС - 233).

Учение Отцов о размере поста еп. Игнатий Брянчанинов суммирует так: "Кто своё тело сделает легким, посредством умеренного поста и бдения, тот доставит ему и самое прочное здоровье и сделать его способным принять и сохранить в себе веяние Святого Духа" (От. 178).

"Размер питания надо соразмерять с состоянием сил и крепостью тела: когда оно здорово - надо утеснять его, а когда немоществует - несколько послаблять ему. Ибо подвизающемуся не следует слабеть" (блаж. Диадох, Д III, 34).

"Болезнь есть вразумление Божие нам, - говорит Варсонофий Великий, - и служит к духовному преуспеянию, если будем благодарить Бога ... А то, что ты не можешь поститься по причине болезни, не скорби: Бог ни от кого не требует трудов сверх силы. К тому же, что такое пост, как не наказание тела для того, чтобы его усмирить и сделать немощным для страстей ... А болезнь - более всякого наказания, и вменяется вместо поста, и даже ценится больше его... Вместо того, чтобы постом ослаблять телесные силы, оно ослаблено уже болезнью. Благодари же Бога, что ты освободился от труда поститься. Если и десять раз в день придется тебе вкушать пищу, не печалься: ты не будешь осужден за то, так как поступаешь так не в поблажку себе.

"Сожалею, - пишет старец Амвросий Оптинский, - что в настоящее время твоё здоровье очень ослабело, и делает тебя неспособной к исполнению постнических подвигов. Но Иоанн Лествичник и болезнь называет подвижничеством и притом подвижничеством отраднейшим, хотя и невольным. Отраднейшим потому, что на произвольное подвижничество охотников мало, и притом тут может примешиваться возношение, осуждение других, а в невольном болезненном подвижничестве нечем человеку гордиться - несет это человек невольно, по нужде и некуда ему деваться... Поэтому в болезни старайся благодушествовать и благодарить милосердие Божие за невольное вразумление" (А - 118).

Характерно, что Отцы не советуют больным ослаблять молитвенный подвиг. "Под предлогом немощи не оставляй молитвы" (митр. Феолипт, Д 5-192).

"Путь добродетели, - пишет блаж. Диадох, - для начинающих кажется жестоким и страшным не потому, что он такой на самом деле, но потому, что человек с самого рождения привыкает жить в удовольствиях. Однако, для тех, кто успели пройти хотя бы до середины пути, он является благим и отрадным... и душа уже со всем удовольствием шествует по стези добродетели" (Д III, 69, 70).

"Любовь Божия делает заповеди нетрудными для нас и устраняет всякое затруднение при исполнении их " (преп. Ефрем Сирин, Д II, 365).

"В самом начале отречения от мира мы с трудом, самопринуждением и прискорбностью исполняем добродетели; но по мере преуспевания, перестаем ощущать в них скорбь, или если ощущаем, то мало. Когда же наше плотское мудрование будет побеждено пламенем усердия, тогда совершаем их охотно и со всей радостью" (Иоанн Лествичник, Д II- 492).

Очевидно, это относится и к посту, и ко всякому другому телесному подвигу. Чем больше душа входит в "селение Божие," тем больше она питается Божественной пищей. Постепенное водворение в нас Царства Божия все больше уменьшает область плоти и крови, которые не неспособны наследовать Царства Божия (1 Кор. 15:50).

В чем же основной смысл физического подвига, продолжающегося всю нашу жизнь? - в испытании нашей любви к Богу. "Бог не хочет, чтобы труды подвизающихся оставались неискушенными... Поэтому Он попускает на них огонь искушений и на время как бы скрывает подаваемую им свыше благодать, а по временам духам злобы попускает волновать тишину их помыслов, чтобы обнаружить состояние души, кому она больше желает угождать: своему ли Творцу и Благодетелю, или своему мирскому чувству и сласти чувственного удовольствия. И потом, или усугубляет им благодать, если они преуспевают в любви к Нему, или бичует их искушениями и скорбями, если они привязаны к земным вещам" (преп. Никита Стифат, Д 5-124).

В течение всей жизни нам приходится выбирать между жизнью и смертью, и этот выбор совершается на пороге ума, у входа во внутреннюю нашу обитель.

Отцы много внимания уделяют развитию зоркости духовного внимания и трезвения, чтобы мы отражали зло не тогда, когда оно уже вошло в душу, а при первом его приближении.

"Брат сказал старцу: 'Я не чувствую никакой борьбы в моем сердце.' Старец ответил: Ты подобен комнате с четырьмя входами: всякий, хотящий войти в тебя, входит, откуда бы он ни пришел, и всякий, хотящий выйти, выходит - а ты и не замечаешь, что твориться в тебе. Если бы твои двери затворились и ты не позволял бы входить в тебя греховным помышлениям, то тогда ты увидел бы стоящих вне и борющихся с тобою врагов" (От. 489).

Надо знать, что именно страх Божий затворяет двери души, так что из проходной комнаты для всяких помыслов она постепенно становится храмом Божиим. "Вооружись, - говорили Отцы, - огненным мечом, страхом Божиим, и когда приблизятся к тебе греховные помышления, то огнь страха Божия попалит их, как хворост" (От. 490, 491).

По учению Отцов, искушения овладевают человеком следующим образом. Сначала возникает мысль, т.н. "помысел," (большей частью по внушению демонов) который как бы стучится в двери души, желая войти. Помысел еще не вошел, но предложил себя вниманию человека. Это первая стадия, возникающая без нашего намерения, называется Отцами "прилогом," от греческого слова, означающего действие, когда брошенная вещь ударяется в то, во что она брошена. Это как бы звук стрелы или камня, ударившегося в твердое тело. "Прилог" или "первомыслие" есть голый помысел, или только образ какой-либо вещи или действия и, как таковой, безгрешен, - если человек не примет его. Он есть только как бы стук греха в дверь души. По учению Отцов, в духовной борьбе легче всего отразить нападение в этой начальной стадии. "Кто противостоит прилогу (начальному помыслу), тот за один раз отсекает искушение" (преп. Филофей Синаит, Д III - 460).

"Бесстрастие, - говорит блаж. Диадох, - состоит не в том, чтоб не подвергаться нападению бесов, но в том, чтобы, когда нападают, пребывать непобежденными. Это подобно тому, как воин, одетый в латы, подвергаясь обстрелу со стороны противников, слышит свист летящих стрел и даже видит их пролетающими, однако остается невредимым по причине крепости своей брони" (Д III - 74).

Если человек не отгонит первичный помысел от порога души, то действие его переходит во вторую стадию, которая в аскетике называется "сочетанием," при которой борьба становится труднее. "Сочетание, - учат Отцы, - есть уже собеседование души с греховным помыслом, как бы переговоры с ним. В дальнейших стадиях происходит всё большее врастание помысла в душу и тем самым всё большее пленение её. Чем сильнее пленение, тем труднее борьба.

"Господь зрит на сердца людей, - пишет преподобный Марк-подвижник, - и за тех, которые ненавидят первое появление лукавых помыслов, тотчас заступается, как обещал, и не допускает, чтобы множество греховных помыслов осквернило их ум и совесть. А тех, которые не низлагают первые прозябания помыслов своей верой и надеждой на Бога, но услаждаются ими, Бог оставляет, как неверных, без помощи быть битыми последующими помыслами" (Д 1-493).

Если первичный помысел не отогнан и началось врастание помысла, то Отцы настойчиво советуют не пререкаться с ним, не пытаться нарочито отогнать его, уже сочетавшегося с умом, но как бы жаловаться на него Богу и просить помощи. "Не прекословь помыслам, - говорит преп. Варсонофий Великий, - потому что враги желают этого, и не перестанут нападать; но помолись против них Господу, повергая перед Ним свою немощь, и Он силен не только отогнать, но и совершенно упразднить их" (Д II- 567).

"Держи всегда ум свой собранным в сердце и будь всегда готов, - говорит преп. Никодим Святогорец, - к отражению вражеских стрел. Стоя там, внутри в сердце, как военачальник среди бранного поля, избери удобное место для сражения и, укрепив его как следует, не покидай его, но там укрывайся и оттуда воюй. Место это, укрепление его и вооружение есть искреннее и глубокое сознание своей ничтожности, что ты и беден, и слеп, и наг, а богат одними немощами, недостатками и неодобрительными делами... Установившись так, никогда не позволяй своему уму выходить из сего укрепления, и особенно воздерживайся от странствования по своим излюбленным местам" (Н - 145, 146).

Внимание и трезвение сочетаются с молитвой и делаются взаимными признаками. "Насколько бдительно внемлешь уму, настолько с теплым желанием будешь молиться Иисусу... Насколько небрежно надзираешь за умом, настолько отдалишься от Иисуса... Трезвение и молитва Иисусова взаимно входят в состав друг друга, - крайнее внимание в состав непрестанной молитвы, а молитва - в состав крайнего в уме трезвения и внимания" (преп. Исихий Иерусалимский, Д II- 176, 177).

"Трезвение справедливо называется путем, потому что оно ведет в Царство, - и то, которое внутри нас, и то, которое откроется в будущей жизни" (преп. Филофей Синайский, Д III - 444, 454).

"Необходимо трудиться не только до того времени, когда увидишь плод, но надо подвизаться до самого своего исхода из этого мира. Ибо нередко и созревший плод может побить внезапный град" (Исаак Сирин). "До самого своего исхода трепещи за себя по причине безвестности будущего" (преп. Феогност, Д III - 433).

Итак, по учению Отцов, человек должен до конца своей жизни постоянно бодрствовать умом. Он должен неотлучно стоять на капитанском мостике, а не спокойно почивать в своей каюте.

Апостол говорит: До чего мы достигли [меры понимания], так и должны мыслить и по тому правилу жить (Фил. 3:16). "Какую меру Господь дал каждому человеку, с той и да соображаемся" (преп. Иоанн Карпафийский, Д III - 91).

Часто, чтобы отвлечь нас от полезного, доступного нам, бесы подстрекают нас браться за самое трудное и непосильное (Иоанн Лествичник, Д II. - 513). "От диавола приходят некоторые желания, - говорит преподобный Исаак Сирин, - имеющие подобие добрых, и кажутся человеку полезными, но они превышают его силы или способности. Диавол, умышляя сделать человеку зло, понуждает его усиленно стремиться к исполнению чего-то такого, к чему он еще не достиг нужного духовного уровня, или занятие это чуждо его образу жизни, или еще не наступило время, в которое можно было бы исполнить его, или для исполнения его человек недостаточен по разуму или по телу, или не способствуют к тому внешние обстоятельства. Диавол всеми способами, под личиной добра, старается или смутить человека, или нанести вред его телу, или раскинуть тайную сеть в его уме" (От. 331).

Вот почему Отцы так ценят добродетель рассудительности - ту "мудрость змеи," которую Господ заповедал Своим ученикам (Мат. 10:16).

"Однажды отцы сошлись у преподобного Антония Великого, чтобы расследовать, какая добродетель совершеннее всех... Всякий из них говорил то, что казалось ему правильным... А св. Антоний сказал: Все добродетели, о которых вы говорили - спасительны и нужны тем, которые ищут Бога и пламенеют желанием приблизиться к Нему. Но мы видели, что многие измождали свои тела чрезмерным постом, жили в нищете, презирали мирские удобства и, однако же, бывало, что после всего этого они склонялись на зло и падали... Причина тому была не другая какая, как то, что они не имели добродетели рассуждения или благоразумия... Ибо она-то и есть та добродетель, которая учит и настраивает человека идти прямым путем, не уклоняясь на распутья. Если мы будем идти царским путем, то никогда не будем увлечены нашими наветниками, ни вправо - к чрезмерному воздержанию, ни влево - к беспечности и расслабленности. Рассуждение есть око и светильник души" (Д 1-122).

Вот некоторые примеры применения Отцами этой добродетели: "Когда душа воспламеняется гневом, тогда время молчать, а не поучать, ибо это есть час войны против страстей. Если же увидишь, что возмущение улеглось - будь то молитвой, или милостыней - тогда уступай влечению любви сказать полезное, сдерживая однако крылья ума узами смирения" (блаж. Диадох, Д III - 15). "Не в том мудрость, чтобы говорить, но в том, чтоб знать время, когда подобает говорить. С разумом молчи, с разумом и говори" (преп. авва Исаия, Д 1-454).

В одном письме о. Амвросий Оптинский говорит: "Никто не должен оправдывать свою раздражительность какою-нибудь болезнью, это происходит от гордости. Чтобы не предаваться раздражительности и гневу, не надо торопиться" (От. 100).

"Есть уныние естественное от бессилия, а есть уныние от беса ... Естественное уныние приходит тогда, когда человек трудится выше своих сил ... Тогда следует испытать свои силы и дать отдых телу со страхом Божиим" (авва Иоанн-Пророк, В - 381).

"Когда сердце с некоей жгучей болью принимает бесовские стреляния, так что боримому кажется, будто он со всех сторон пронзен стрелами, - это признак, что его душа действительно стала ненавидеть страсти и что началось её очищение" (блаж. Диадох, Д III - 73).

Учитывая в каждом недостаточность собственной рассудительности, а также для научения смирению и самоотверженности, Отцы придавали большое значение послушанию духовному руководителю. "Два дарования дал Бог людям, чрез которые они могут избавиться от страстей ветхого человека: смирение и послушание" (Варсонофий Великий, Д III - 590).

Старцы говорили: "Если увидишь юношу, последующего своей воле и восходящего на небо, то возьми его за ногу и низвергни на землю, потому что такое восхождение пагубно для него" (От. 488).

"Кто правильно совершает духовное послушание, плоть свою подчинив духу, тому не требуется послушание человеку, ибо он находится в послушании слова Божия и Его Закона, подобно благодарному рабу. Но тому, у которого идет борение и война против тела и души, необходимо иметь вождя и правителя, который умеет со знанием дела направлять неискусных (преп. Феогност, Д III - 417).

"Не всякому человеку открывай свои помыслы, а только тому, о котором известно, что он духовен" (преп. Ефрем Сирин, Д II - 447). "Авва Пимен сказал: "Не открывай своей совести тому, к кому не лежит и не доверяет твое сердце" (От. 408).

"Молитвами и слезами моли Бога послать тебе бесстрастного и святого руководителя. Исследуй и сам Божественные Писания, а также наставления святых Отцов, чтобы, с ними сличая то, чему учит тебя учитель и настоятель, ты мог бы, как в зеркале, видеть насколько они согласны между собой, - а затем согласное с Писаниями усваивай, а несогласное, хорошо рассудив, отлагай, чтобы не прельститься. Ибо знай, что в наши дни есть много самопрельщенных лжеучителей" (преп. Симеон Новый Богослов, Д V - 16, 17).

"Если духовный отец разрешит тебе на пиршестве пить вино, то смотри, каков он сам: если он богобоязнен, то можешь немного разрешить себе выпить, а если он нерадив, то лучше тебе, не обращая внимания на его благословение, хранить воздержание" (Иоанн Лествичник, Д II - 516).

Кто хочет идти путем вседоверия к своему духовному наставнику, тот, по совету аввы Иоанна-пророка, должен сам рассудить, правильно ли он поступает. Есть смирение, которое хуже гордости, - "от неправильного и человекоугодливого послушания рождается ложное смирение, отчуждающее человека от даров Божиих" (еп. Игнатий Брянчанинов, От. 155).

О несоответствии жизни духовных наставников с их наставлениями старец Амвросий Оптинский говорил: "Все, что говорят вам делать, делайте; по делом же их не поступайте" (Мф. 23:3). Эти Евангельские слова ясно показывают, что не следует разбирать жизни и дел своих наставников, а только принимать их наставления - если они согласны со словом Божиим и не противоречат ему. А за дела свои каждый сам отвечает перед Богом - как наставник так и повинующийся ему" (АМ - 51).

Среди наставлений Отцов есть особые советы о том, как находить правильное решение в срочных случаях жизни, при отсутствии духовного отца.

"Когда не можешь спросить своего старца, то надо трижды, с перерывами, помолиться Богу о своем неотложном деле; и после этого смотреть, куда склоняется твое сердце - хотя бы на волос, и как оно подсказывает тебе, так и поступи, ибо Божие извещение бывает заметно и понятно сердцу... Если имеешь свободное время, помолись три раза в течение трех дней; если же случится крайняя надобность, как во время предания Спасителя, то прими в образец, что Он отходил трижды для молитвы, и молясь трижды, произносил одни и те же слова" (Лук. 22:41; авва Иоанн-пророк, Д II - 581).

"Знай, брат мой, что всякий помысел, которому не предшествует тишина смирения, не от Бога происходит, но явно с левой стороны. Господь наш приходит с тихостью; всё же вражеское - со смущением и тревогой" (преп. Варсонофий Великий, В - 18).

"Сердце христианское, приняв что-либо Божественное, не требует постороннего убеждения в том, что это от Господа, но самым тем действием убеждается, что восприятие его есть небесное, ибо ощущает в себе духовные плоды: Любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание (Гал. 5:22). А диавол, хотя бы и преобразился "в светлого Ангела," или влагал в нас самые благовидные мысли, сердце наше будет чувствовать какую-то неясность, волнение в мыслях и смятение чувств" (преп. Серафим, ДС - 234).

"Пока человек не возлюбит Бога всей своей крепостью, пока он не прилепится к Богу всем своим сердцем, до тех пор не дастся ему покой от Бога" (преп. авва Исаия. От. 167).

Узкий путь христианина включает в себя скорбь не только от подвига, но и от внешних обстоятельств, не имеющих, по существу, отношения к его воле, направленной к добру, и потому часто застигает его врасплох.

Отцы различают два вида скорбей: произвольные, т.е. зависящие от воли человека в его душевном и телесном самоограничении, и непроизвольные, как посылаемые ему для очищения, испытания, вразумления или наказания. Ко вторым относятся: болезни и немощи, смерть близких, материальные потери, служебные неудачи, незаслуженные оскорбления и т.п. "Всякий достигает совершенства через несение трудностей и лишений... Одни из них свои, произвольные, - не так благотворны, как приходящие к нам со вне и не по нашему желанию. Искренность нашей любви к Богу наиболее испытывается скорбями от непроизвольных искушений " Григорий Палама, Д V - 295).

Взаимоотношение между произвольными скорбями и непроизвольными объясняет преп. Никита Стифат: "Поскольку прежде попавший в нас яд обилен, то он требует и многого огня для своего очищения - слез покаяния и подвига воздержания. Когда то, что от добровольного подвига соответствует требуему, тогда нет нужды в невольном очищении. Когда же первое не производит должного очищения, тогда второе посылается в сильнейшей степени к восстановлению в нас древнего устроения. Ибо от скверн греха мы очищаемся или произвольными трудами или невольными скорбями" (Д V - 123).

"Если сами не смиряемся, то Господь нас смиряет" (преп. Амвросий Оптинский, АМ - 27).

"Как не разогретый и несмягченный воск не может хорошо отпечатлеть налагаемую на него печать, так и человек, если не будет искушен трудами и немощами, не может сохранить в себе печати божественной красоты" (блаж. Диадох).

Невольные скорби мы часто встречаем с полным непониманием их духовного значения. Мы смотрим на свою жизнь как на какую-то арену случайностей. Всякая болезнь, лишение, неудача, незаслуженная обида и т.д. воспринимаются нами как нечто случайное, стихийное и несправедливое. Мы забываем, что у Бога сочтен и каждый волос на голове нашей (Мыт. 10:30), и "что любящим Бог... всё содействует ко благу" (Рим. 8:8). Поэтому "терпеливо переноси удары печальных и тягостных случайностей, ибо ими Божий промысел хочет очистить тебя " (авва Фалласий, Д III - 315).

Терпение необходимо как в большом так и в малом. "Желающий приобрести страх Божий, терпением достигает его ... Терпением скорбей мы спасаем свои души, и не иначе мы делаемся сообщниками Христовых страданий, как терпением скорбей... Долготерпение есть матерь всех благ" (преп. Варсонофий Великий, В - 16, 11).

"Мужайся и да крепится сердце твоё (Пс. 30:25), - пишет преп. Амвросий Оптинский. - Как объяснить то, что возлюбленный наперсник Христов, Иоанн Богослов, обязанный проповедовать Евангелие, вместо того был принужден неподобной женщиной топить городскую баню и нес эту тяготу в продолжение шести лет? Но за такое притеснение апостола Господь сотворил такое чудо, что весь город обратился к христианской вере... Зная и помня это, будем и мы подклонять свою выю, когда возлагается на нас тягота скорбных обстоятельств или поношения, или другого какого-то стеснения, надеясь, что впоследствии выйдет что-то полезное... Дивны дела Господни и неисследимы пути Его. Не напрасно св. Давид взывал к Господу: По множеству болезней в сердце моем, утешения Твои возвеселили душу мою (Пс. 93:19). Будем верить и надеяться, что за понесенные скорби Господь силен утешить и нас - каждого в своё время" (А - 159, 160).

Святые Отцы очень ценят терпение и ставят его рядом со смирением и любовью. "Есть добродетели, которые больше других, как совмещающие в себе многие, или даже все добродетели, каковы - божественная любовь, смирение и терпение. Об этой последней Господь говорит: В терпении вашем спасайте души ваши (Лк. 21:19). - Не сказал: В посте, или в бдении вашем. Терпение ж я разумею то, которое совершается ради Бога и является основой мужества. Оно есть мир во время борьбы, тишина во время бури и непоколебимое твердость для приобретших его" Григорий Син., Д V - 213).

Один брат сказал авве Пимену (Великому): "Вижу, что где бы ни находился, я обретаю помощь." Старец ответил: "Тем, которые имеют меч в руках своих, Бог помогает во всей их жизни. Если мы пребудем храбрыми, то Он сотворит с нами милость" (От. 408).

И наоборот: недостаток терпения есть признак недостатка любви к Богу. "Кто не хочет принять тяжелых случайностей, перенести печальные обстоятельства, перетерпеть свою болезнь, тот шествует вне любви Божией" (Максим Исп., Д III - 233).

"Всякая скорбь обнаруживает настроение нашей воли: направо склоняется она или налево. Случайная скорбь потому и называется искушением, что подвергает испытанию сокровенные расположение человека... Когда придет искушение, не ищи отчего и для чего оно пришло; но о том позаботься, чтобы благодарно, благодушно и незлопамятно перенести его" Марк-подвижник, Д I - 558).

Состояние, противоположное терпению, есть жажда телесного покоя и приятной жизни. "В том-то и вся ошибка с нашей стороны, - пишет преп. Амвросий Оптинский, - что мы не хотим покориться воле Всеблагого Промысла Божия, показывающего нам чрез обстоятельства полезный путь для души, а всё ищем спокойного пути, который существует лишь в нашей мечте. Не для всех, а для некоторых только начнется покой тогда, когда пропоют над ними 'Со святыми упокой.' Земной же удел наш - это скорби, труды, болезни, подвиги, печали, недоумения, теснота, лишения, оскорбления, смущения, восстания страстей и борьба с ними, иногда поражение или изнеможение, чувство безнадежности, оставленности и подобные состояния. Не напрасно пророк Давид сказал: "Нет мира в костях моих от лица грехов моих." А мы всё путаемся в старании как устроиться по спокойнее и думаем: если бы не такое-то неудобство и не такие-то обстоятельства, и не такой-то поперечный человек, то мне было бы на много лучше. Мы забываем здесь, что эти трудности часто зарождаются внутри нас, равно как и наши злые мысли" (А - 112).

"Хотя перед людьми, мы, может быть, и правы в том или другом случае, но так как перед Богом мы всегда неправы, то должны без самооправдания переносить всякое злострадание, всякое неудобство и всякое утеснение, никого не обвиняя в этом, но принимая все скорби, как посланные от руки Божией к очищению наших грехов, к исправлению, и больше всего к смирению нашего ума, склонного возноситься" (от. Амвросий Оптинский, А - 120).

"Однажды спросили авву Зосиму, как достигнуть того, чтобы не гневаться, когда нас унижают и злословят другие? Он ответил: "Кто в своем сердце считает себя ничтожнейшим, тот не возмутится ни от какого унижения." Авва Пимен учил: "Если уничижишь себя, будешь иметь покой" (Д III - 132).

Действительно, "любовь покрывает множество грехов" (1 Пет. 4:8) - и не только своих.

"Если терпение возрастает в наших душах, то это признак, что мы приняли благодать утешения. Когда душа упоена радостью надежды своей и веселием Божиим, тогда тело не чувствует скорбей, хотя и немощно ... Так бывает тогда, когда душа входит в эту духовную радость" (Исаак Сирин, Д II - 751).

"Враг встречает нас жестокими и страшными искушениями ... Но не знает он, суетный, каких великих благ для нас он становится виновником, через терпение делая нас более опытными и сплетая нам светлые венцы" (преп. Феогност, Д III - 433).

Труд подвига веры заключается не только в том, чтобы обороняться от нападений, но еще больше в том, чтобы вставать после падения.

Св. Антоний рассказал, что однажды, видя сети диавола, раскинутыми по всей земле, он пришел в страх и воскликнул: 'Горе роду человеческому! Кто может избавиться от них?' И услышал он голос говорящий ему: 'Смирение спасает от них' (Д I - 145).

"Воздаяние дается не ради добродетели, - говорит преподобный Исаак Сирин, - и не ради трудов, но ради рождающемуся от них смирению. Если же смирение утрачено, то добродетели - напрасны" (Д II - 665).

"Смирение есть некая таинственная сила ... (она есть) риза Божества. Кто облекается в сию ризу смирения, облекается в самого Христа ... Что есть совершенство? - Глубина смирения" Исаак Сирин, Д II - 688, Д V - 395).

"Говорящие или делающие что-либо без смирения подобны строящему дом без цемента. Опытом, разумом обрести и познать смирение есть достояние лишь немногих. Словом о нем разглагольствующие подобны измеривающим бездну. Мы же, слепые, мало нечто о сем великом свете гадающие, говорим: смирение истинное ни слов смиренных не говорит, ни вида смиренного не принимает, не нудит себя смиренно о себе думать, и не поносит себя, смиряясь. Хотя все это начатки суть, проявления и разные виды смирения, но само оно есть благодать и дар свыше" (Григорий Синаит, Д V - 223).

Какая неожиданная радость содержится в учении о смирении! Ведь этим учением возвеличивается то одно единственное и никогда не повторимое в мире - спасительная кровь Иисуса Христа. "Когда одерживаем мы победу над демонами, то это не мы, а кровь Христова побеждает их, как написано в Апокалипсисе: И они победили его[сатану] кровию Агнчею (Ап. 11:12; преп. Никодим Святогорец, Н - 220).

"Страшное скажу тебе слово, но не дивись: Если и не достигнешь бесстрастия, по причине воюющих в тебе тиранских предрасположений, но находясь во время исхода в чувстве глубокого смирения, ты вознесешься на облаках ничем не меньше бесстрастного. Ибо пусть сокровище бесстрастных будет украшено всеми добродетелями, но драгоценный камень смирения ценнее их всех и стяжавшему его доставляет не только умилостивление перед Богом, но и вход с избранными в брачный чертог Его Царства " (преп. Феогност, Д III - 432).

"Некоторый брат спросил у старца: что есть смирение? Старец ответил: Дерево жизни, возрастающее до небес... Смирение состоит в том, чтобы делать добро тем, которые делают нам зло." (От. 494, 495). Вот как святые высоко ценят смирение! Возможность смирения лежит на самом дне сердца. Отсюда начинает бить его "живоносный источник." Оно - единственно, что надежно, единственно, что может привлечь Божию любовь и благодать.

"Смирение, - говорили Отцы, - предтеча любви. Как Иоанн был предтечею Иисуса и всех привлекал к Иисусу, так и смирение привлекает к любви, т.е. к самому Богу, потому что Бог есть любовь" (От. 499). Вот почему нам трудно определить в святых, где кончается их смирение и где начинается их любовь.

Как же научиться смирению - этому предтече любви? Ведь, как сказал преп. Никита Стифат, - "смирение состоит не в наклонении головы или в распускании волос, или в неопрятной одежде ... но в сокрушении сердца и смирении духа" (Д V - 128).

"Путем к смирению служат телесные труды, совершаемые разумно, и то, чтоб считать себя ниже всех, и непрестанно молиться Богу" (авва Дорофей, Д II - 607). "Когда случится тебе сделать что-нибудь доброе, ты помни, что это - дар Божий. Все доброе есть Божие ... Итак никогда не прельщайся поверить помыслу, который хвалит тебя за доброе дело" (преп. Варсонофий Великий, В - 299, 300).

"Некто был спрошен - как может человек приобрести смирение? И сказал: непрестанным памятованием своих прегрешений и близости смерти" Исаак Сирин, Д II - 678).

Учение о памяти прежних грехов можно найти почти у всех Отцов. Кто-то из них сказал: "Лучше видеть свои грехи, нежели увидеть сонмы Ангелов." "Соперник нашей жизни диавол разными помыслами умаляет в нашем сознании тяжесть наших грехов и часто покрывает их забвением, чтобы мы расслабились в покаянном подвиге и перестали оплакивать свои падения. Мы же, братия, не позволим себе забывать о своих падениях, хотя бы казалось нам, что они уже прощены нам, но всегда будем вспоминать свои падения и оплакивать их, чтобы, стяжав себе смирение, как некую добрую сожительницу, нам избежать сетей тщеславия и гордости" (Федор Эдесский, Д III - 364).

"Человек однажды падший находится под покаянием, и не можешь ты иметь твердого удостоверения об своей участи, пока явно не удостоверишься, что твои грехи прощены. Признаком же этого служит то, что ничто из того, в чем ты согрешил больше не колышет твоего сердца" (преп. авва Исаия, От. 238-239).

"Когда страстные воспоминания совсем изгладятся из сердца до того, что и не приближаются к нему, - тогда это служит признаком отпущения прежних грехов" (Федор Эдесский, Д III - 349).

"Всякое доброе дело, - говорит Варсонофий Великий, - которое совершается не из одной только любви к Богу, но к которому бывает примешана и своя воля, нечисто и неприятно Богу" (Д II - 582).

"Чем большее человек нисходит в глубину смирения и осуждает себя, как недостойного спасения, тем более он плачет. Но по мере этого оплакивания грехов источается в его сердце и духовная радость, а с ней возрастает надежда, которая удостоверяет человека в спасении его души" (преп. Симеон Новый Богослов, Д V - 24).

"Где сокрушение и плач духовный, там и божественное осияние; а когда оно найдет, тогда отгоняются и леность и немощь" (Симеон Благоговейный, Д. V - 67).

"Блаженны чистые сердцем, потому что нет времени, когда бы не услаждались они сладостию слез, - в коей всегда они зрят Господа. Пока еще слезы у них на глазах, они на высоте своей молитвы сподобляются зрения Его откровений; и нет у них молитвы без слез. Сие-то и значит сказанное Господом: "Блаженны плачущие, ибо они утешаются." Ибо когда человек сподобился с помощью слез перейти из область страстей в равнину душевной чистоты, тогда встречает его утешение, которое дает Бог плачущим за их чистоту " (Исаак Сирин, Д II - 653).

"Я истинно думаю, что если бы возможно было омыть слезами все тело свое, то оно стало бы нетленным. Однако не заплачет человек, если не совершит болезненного труда, т.е. сокрушения" (старец Паисий Величковский, ЖМП, 1956, № 10). "Покаяние состоит в исполнении Евангельских заповедей. Их же возможно исполнять точно и богоугодно только из сердца сокрушенного и смиренного. Дух жительства по Евангельским заповедям - покаяние. Когда покаяние вселится в глубину сердца, тогда оно преобразуется в плач ... Плач этот - одновременно и молитва. Ум молится словами, а сердце молится плачем" (еп. Игнатий Брянчанинов, От. 514).

"Когда неудержимая вода страстных помыслов ума удержана будет наитием Святого Духа, и бездна неподобных мыслей и воспоминаний обуздается воздержанием и помышлением о смерти, тогда веет божественный Дух покаяния и нисходят воды умиления, которые наш Бог и Владыка, вливая в умывальницу покаяния, мысленно умывает наши ноги и делает их достойными ступать по двору Его Царства " (преп. Никита Стифат, Д V - 150).

Люди представляют себе христианство обычно в двух крайностях: или оно для них некое сытое и самодовольное ни к чему, в общем, не обязывающее благополучие веры, или же оно самоистязание суровых аскетов, изуверски презирающих всё физическое. Христианство, конечно, ни то и ни другое. Плотская внешность самодовольной веры так же далека от него, как и бесовский, по слову блаж. Диадоха, спиритуализм.

Христианство есть учение о Царстве Божием, которое ищется подвигом жизни и которое открывается еще здесь, на земле, внутри нас. В этом предначатии благодати Святого Духа - будущей полноты блаженства, заключается необходимость подвига очищения души и тела на узком пути Христовом. В подвиге воздержания, неразрывном от подвига молитвы и любви к людям, душа и тело очищаются от скверны страстей, чтобы стать нетленным храмом Божиим.

"Жизнь души есть единение с Богом... Жизнь сия есть жизнь не души только, но и тела, ибо она обессмертивает и его чрез воскресение... Она и ему дает вечную жизнь во Христе, безболезненную и беспечальную, воистину бессмертную" (Григорий Палама, Д V - 279, 280).

В Патерике рассказывается следующее: "Некто спросил старца, почему теперешние подвижники не получают благодатных даров подобно древним? Старец ответил: Потому, что тогда была любовь и каждый нес бремена других; ныне же любовь охладела и каждый думает только о себе. По этой причине мы не удостаиваемся благодати" (От. 496). "Бог прощает человеку даже великие грехи против Него Самого, но согрешения против ближнего не прощает, если человек с ним не умиротворится" (преп. Амвросий Оптинский, АМ, 119).

"Чада мои! Нет нечестия, которое было бы выше того нечестия, когда человек наносит скорбь ближнему и возносится над ним" (преп. Антоний Великий, От, 16).

Даже сама любовь к Богу проверяется любовью к людям: Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит (1 Ин. 4:20). В то же время, любовь к людям проверяется любовью к Богу: То, что мы любим детей Божиих, узнаем из того, когда любим Бога и соблюдаем заповеди Его (1 Ин. 5:2).

В христианстве все духовные действия проверяются безошибочным показателем любви. Тот, кто говорит, что любит Бога, но не любит людей, есть, по Апостолу, "лжец" (1 Ин. 2:4). Тот, кто не любит Бога и тем самым не исполняет Его заповеди, - не может иметь истинной любви к людям. Такова двуединая апостольская формула любви.

Её графически изобразил в VI веке преподобный авва Дорофей (Д II, 617). Если центр круга - Бог, а люди - радиусы, идущие к Нему от окружности, то их движение к Центру есть одновременно сближение друг с другом. Стремление к Центру неизбежно ведет к взаимному сближению. Вот почему сближение людей в любви ведет к их приближению к Богу. Если представить себе обратное движение, то чем дальше будут уходить радиусы людей от Центра, тем все шире будут расходиться их пути, теряясь в пустынях одиночества.

"Когда человек начинает ощущать сильную любовь к Богу, тогда в духовном чувстве он начинает и ближнего любить. Любовь плотская, не будучи связана духовным чувством, как только представится какой-нибудь даже незначительный повод, легко испаряется. Любовь же духовная не такова: хотя случится потерпеть какое-либо огорчение от ближнего, в душе боголюбивой, состоящей под воздействием Божиим, союз любви не пресекается: ибо согревши себя теплотою любви к Богу, она тотчас возвращается к благому настроению и с великою радостью восприемлет любовь к ближнему, хотя бы и немалое от него было получено оскорбление или понесен большой вред, потому что тогда сладостью Божиею совершенно поглощается горечь разлада" (блаж. Диадох ДIII, 14-15).

"Брат! Заповедаю тебе: На весах твоего рассуждения милостыня да побеждает всегда все другие виды добра, доколе ты не ощутишь в себе той милости, которую имеет Бог к миру. Милосердие да будет для нас зеркалом, в котором сможем увидеть в себе подобие истинного совершенства Божиего естества ... Жестокое и немилостивое сердце никогда не сможет очиститься. А милосердный человек есть врач своей души: он как бы дуновением сильного ветра изгоняет из себя мрак страстей" (Исаак Сирин От.-343).

В Патерике рассказывается: "Старцы рассуждали между собою, что каждый из них должен соединиться духом воедино со своим ближним - с его плотью, со всем человеком. Каждый должен во всем сострадать своему ближнему, во всем сорадоваться, все скорбное у ближнего оплакивать, как свое собственное, быть в отношении к ближнему как бы одна общая с ним плоть и душа. И Писание свидетельствует, что в Христе мы едино тело. Рассказывается о первых христианах, что у множества уверовавших в Господа было одно сердце и одна душа (Деян. 4:32).

Исполнение заповедей, - пишет св. Максим Исповедник, - есть подражание Господу шаг за шагом" (ДIII - 150). "В своем брате надо видеть Бога" (преп. Симеон Нов. Бог. ДV - 45).

Но без отречения от мира греха невозможна истинная любовь к человеку, как учит преподобный Исаак Сирин: "Не могут приобрести любви к людям те, которые любят этот мир" (Исаак Сирин ДII - 679).

"Всему видимому и даже самому своему телу надо предпочитать любовь к каждому человеку, которая служит и признаком любви к Богу," - пишет преподобный Максим Исповедник. -"Кто не отрешится от пристрастия к вещественному, тот настоящим образом не может любить ни Бога, ни ближнего." "Совершенный в любви, - пишет он же, - выше тирании страстей, и, общаясь с людьми, он на всех равно смотрит и ко всем расположен бывает ... не знает он разности между своим и чужим, между верным и неверным, между рабом и свободным, даже между мужским полом и женским" (ДIII - 152, 199, 198).

В том и состоит смысл отречения от мира, чтобы, сбросив с себя "тиранию страстей," всецело устремиться любовью к Богу, а с этим - и любовью к человеку.

Отрешение от вещественного совершается борьбой с грехом. А это значит, что истинная любовь к людям, по общему закону христианства, силою берется и только употребляющие усилие достигают ее (Мф. 11:12). "Любовь есть Царство Божие, путь к которому проложен через самопринуждение. Если человек горячо возлюбит добродетель Божию, то Дух Святый в самом начале пути дает душе полным чувством и удостоверительно вкусить сладость Божией любви, чтобы ум точно и определенно познал, сколь велик плод добродетельных трудов. Однако потом Бог надолго скрывает богатство этого животворного дара, чтобы мы, хотя и преуспели во многих добродетелях, продолжали думали о себе, что мы ничто, потому что не видим в себе, чтоб святая любовь обратилась у нас в постоянный нрав. И случается в ту пору, что иногда бес нелюбви с такой силой налегает на душу подвизающегося, что он начинает неприязненно относиться даже к тем, которых раньше любил. Даже во время приветствия и взаимного лобзания он одержим бывает этим тлетворным чувством неприязни. От этого его душа сильно скорбит и болезнует, ибо в то время, как он сознает обязательство любви, он все же не может возыметь её в чувстве... Поэтому нам необходимо насильственным самопонуждением заставлять себя совершать дела любви, чтобы таким образом достигнуть ее с полным чувством" (блаж. Диадох ДIII - 66, 67).

"Смотри, желая построить дом ближнего, не разори собственного. Трудное это дело и неудобно исполнимое" (преп. Симеон Нов. Бог. ДV - 22). Отцы советуют соблюдать осторожность во всех душевно-телесных явлениях, которые воспринимаются нами как любовь к людям. Поскольку вне "отрешения от вещественного," т.е. от греха, не может быть истинной любви к человеку, Отцы проявляют сдержанность в преподании новоначальным учения о любви, чтобы на них не исполнилось Апостольское слово: начав духом, оканчиваете плотью (Гал. 3:3). Грань между истинной любовью и греховным пристрастием иногда трудно уловима. Сокровище любви, приобретаемой во Христе, слишком велико, чтобы быть неосторожным.

"Хотя по призванию мы наследники достояния своего Небесного Отца, но пока мы находимся под стихиями телесного обучения, мы, как младенцы, должны хранить себя, чтобы не касаться недолжных яств, не давать воли своему осязанию, не засматриваться на красоту, не слушать усладительных песней, не услаждаться приятными ароматами. Когда же закончится время нашего обучения и завершится бесстрастием, тогда, освободясь от закона плотского мудрования, мы перейдем под закон Духа и примем усыновление" (преп. Никита Стифат ДV - 164).

"Некто, - вспоминает преподобный Иоанн Лествичник, - увидев необыкновенно красивую женщину, прославил о ней Творца. От воззрения на нее в нем возгорелась любовь к Богу и из очей его полились слезы. И дивно было наблюдать, как то, что для другого послужило бы к соблазну, для него паче естества стало венцом победы."

"Почему мы осуждаем? - спрашивает св. авва Дорофей, - потому, что нет в нас любви, ибо любовь покрывает множество грехов (1 Пет. 4:8; Д II - 616).

"Всякое доброе слово о ближнем и радость о нем суть в тебе плод и действие Святого Духа, как напротив всякое о нем худое слово и презрительное осуждение его происходят от твоего злонравия и дьявольского внушения" (преп. Никодим. Святогорец Н-186). "Приучи твое сердце думать о каждом человеке: Поистине он лучше меня. Таким образом ты мало помалу приучишься себя считать грешнейшим из всех. Тогда Святой Дух, вселившись в тебя, будет обитать в тебе. Если же укоришь человека, то отойдет от тебя благодать Божия, злой дух соблазнит тебя к осквернению своей плоти, твое сердце ожесточится, удалится умиление, и в тебе не найдется места ни одному из духовных благ" (От. 346).

"Отнюдь никого и ни в чем не обвиняй, но во всем старайся угождать ближнему, и ни о ком не помышляй зла, ибо чрез это сам станешь злым. Злой человек всегда помышляет злое, а добрый - доброе. Когда приходит к тебе мысль: "Они враждуют против меня," - то знай, что это враг нашептывает тебе. Не имей никогда таких подозрений. Терпи же всё, радуясь и веселясь, ибо велика награда за терпение" (преп. Варсонофий Великий Д II - 571).

Но "помышлять доброе" о человеке, конечно, не означало для Отцов безразличия к его греховным поступкам. Это означало только то, чтобы за шелухой его немощей и недостатков прозревать в нем сокровенную красоту образа и подобия Божия.

"От ближнего - или жизнь или смерть. Ибо если мы приобретаем брата, то приобретаем Бога" (преп. Антоний Великий Д I - 137).

"Дела любви должно предпочитать посту, - говорит преподобный Иоанн Кассиан. - Этому научились мы у Египетских Отцов. Ибо когда мы пришли из Сирии в Египет, то нас принимали там с изумительным радушием и лаской, и куда бы мы ни приходили, ради нашего успокоения они не стеснялись соблюдением устава относительно пищи, как мы привыкли видеть в Палестинских монастырях ... Когда мы спросили одного из старцев, почему у них так свободно обходится правило каждодневного поста, он ответил: "Пост всегда со мной, а вас я не могу удержать с собой навсегда." Притом, хотя пост многополезен и всегда нужен, но он составляет жертву произвольную; исполнение же дела любви есть неотложное требование заповеди... Принимая Христа в вашем лице я должен напитать Его. Когда же провожу вас, тогда сделанное ради Его снисхождение могу вознаградить более строгим постом. Ибо Не могут сыны брачные поститься, пока с ними жених. Придут же дни, когда отымется от них Жених, и тогда будут поститься (Лк. 5:34-35; Д II - 30).

"Что есть чистота? - сердце милосердующее о всяком создании ... Сердце милосердное есть горение сердца о всякой твари, - и о людях, и о птицах, и о животных" (Исаак Сирин Д V - 395).

Про авву Феона рассказывали, что "когда по ночам он выходил из своей келии, его окружало множество зверей. Черпая воду из своего колодца, он поил их. Очевидным свидетельством тому было то, что вокруг его келии виднелось много следов - буйволов, антилоп и диких ослов" (Р-36).

Истинная любовь обнаруживается не только в делах и словах, но и в самом внешнем облике праведника. Заповедь Апостола всегда радуйтесь (1 Фес. 5:16) только потому стала возможной, что человек от Бога получил благодатную силу любить всех. Радость любви часто озаряла лица святых.

Под руководством аввы Аполлоса, - читаем мы в Патерике, - находилось иноческое общежитие в верхнем Египте, состоящее из пяти тысяч братий. Из них около пятисот мужей достигли такого совершенства, что могли совершать знамения. Чудное представлялось зрелище в этом братстве. Живя в дикой пустыне, они пребывали в таком веселье, какого никогда не увидишь между людьми. Их духовной радости нельзя сравнить ни с каким земным увеселением. Никто между ними не был печален. Авва Аполлос, когда примечал кого-либо смущенным, немедленно вопрошал его о причине смущения и каждому облегчал его сердечные раны. Он говорил: Не должно быть печальным тому, кто предназначен к наследию Царства Небесного... Апостол повелевает нам: всегда радуйтесь (1 Фес. 5:16; От. 77).

"Будем светлы лицом, в Духе Святом радуясь о дарах Господних. Плакать же и сетовать будем только внутренне, умоляя Бога, чтобы простил нам все грехи наши" (преп. Ефрем Сирин ДII - 449).

"Кто победил страсти, тот победил и печаль, и человек, презревший мир, всегда весел... А кто любит мир, тому невозможно не печалиться" (преп. Серафим ДС-327).

В Патерике рассказывается: "Авва Агафон шел в город для продаж рукоделия и на дороге увидел лежащего прокаженного: Прокаженный спросил его: Куда идешь? - Иду в город, ответил авва. Прокаженный сказала: "Окажи любовь, снеси и меня туда." Старец поднял его и на своих плечах отнес его в город. Прокаженный сказал ему: положи меня там, где будешь продавать твое рукоделие. Старец сделал так. Когда он продал одну вещь из рукоделия, прокаженный спросил его: За сколько ты продал это? За столько-то, ответил старец. Прокаженный сказал: Купи мне хлеб. Когда старец продал другую вещь, прокаженный спросил его: А это за сколько продал? За столько-то, сказал старец. Купи мне еще хлеб, попросил прокаженный. Старец купил. Когда авва распродал все рукоделие и хотел уйти, прокаженный сказал: Окажи любовь, отнеси меня туда, где взял. Старец исполнил это. Тогда прокаженный сказал: благословен ты, Агафон, от Господа на небеси и на земли. Авва оглянулся на прокаженного и не увидел никого: это был Ангел Господень, пришедший испытать его" (От.-60).

"Совершенная любовь не разделяет единого человеческого естества по различным нравам людей, но равно любит всех: добрых, как друзей, а недобрых - как еще немощных духовно, благодетельствуя им, долготерпя и перенося всё, отнюдь не отплачивая злом за зло, но даже страдая за них, когда того требуют обстоятельства, дабы, если возможно, и их сделать своими друзьями. Но если это не удается, то любящий все же не отступает от своего доброго расположения, всегда равно являя плоды любви ко всем людям. Так и Господь и Бог наш Иисус Христос по Своей непостижимой любви пострадал за всех нас грешников" (Максим Исповедник Д III - 187).

"Состояние и закон совершенных душ - это чистое сердце, не пленяемое страстями, совершенная любовь и глубокое смиренномудрие ... молитвенник о мире, который как бы насильно преклоняет Бога на милость... спасатель людей и подражатель Владыки" (Иоанн Лествичник Д II - 501).

"Хотя упование на Бога и пребывание в подвигах крайне необходимы, но всего необходимее молитва, потому что ею приобретается всякое благо. Молитва есть средство для привлечения всех благодатных даров, обильно изливаемых на нас из неистощимого источника беспредельной к нам любви Божией" (преп. Никодим Святогорец Н, 187).

"Когда душа, удалившись от всего внешнего, погрузится в молитву, тогда молитва, окружив её, как пламя железо, делает всю её огненной ... Блажен, кто еще в этой жизни сподобился такого состояния, и будучи бренным по естеству становится огненным по благодати" (преп. Илия пресвитер, Д V, 378).

Так относятся к молитве все святые. Поэтому они говорят о ней не как об одной из добродетелей наряду с другими, а именно как о "преемнице благодати."

"Молитва, по качеству своему, есть единение человека и Бога. По действию же она есть утверждение мира в душе ... мост через искушения ... пресечение брани... будущее радование, конца и предела не имеющее делание, источник добродетелей " (преп. Иоанн Лествичник, Д V, 346).

У молитвы есть своя "лествица" восхождений, начиная от первого искреннего лепета Богу до высших степеней озарения, которого достигали святые.

У нас, современников, есть еще особая причина, ради которой нам следует прибегать к молитве - это отсутствие подвига. "Если ты не получил дара воздержания (пощения), - пишет преп. Иоанна Карпафийский, - то ведай, что Господь ради молитвы твоей и упования хочет услышать тебя, когда воззовешь к Нему. Узнав такое Господнее о тебе присуждение, не тужи о своем бессилии к поднятию подвига пощения, но более постарайся избавиться от врага молитвой и благодушным терпением" (Д II, 95). "Хочешь ли, я покажу тебе и другой путь ко спасению? - Молитвами докучай своему Создателю, сколько есть сил, чтобы тебе не уклониться от предлежащей цели... И бесстрастия не ищи, как недостойный такого дара, но неустанно проси спасения, а с ним получишь и бесстрастие" (преп. Феогност, Д II, 385-386).

Евангельская заповедь о "докучливой молитве" (Лк. 18:1-8) всех окрыляет надеждой: "Неотступно молись, подражая назойливой вдовице, которая склонила на милость неумолимого судию" (митр. Феолипт, Д V, 172).

"Нищим свойственно просить, а обнищавшим грехопадением свойственно молиться" (еп. Игнатий Брянчанинов Б1 140). "Основание молитвы, - говорит еп. Игнатий Брянчанинов, - заключается в том, что человек есть существо падшее. Он стремится к получению того блаженства, которое потерял, и потому молится" (Б1 160).

"Если не переносим скорбей, то надо плакать о недостатке терпения, и Бог, увидев нас плачущих и смирившихся, как Сам Он ведает, всесильной Своею благодатью изгладит наши грехи" (преподобный Марк-подвижник (Д1 507).

"Кто слаб телом и наделал много беззаконий, тот да шествует путем смирения ... ибо иного пути не найти ему" преподобный Иоанн Лествичник Д II, 515).

"Видел я немощных душою и телом, которые из-за множества согрешений своих покусились на подвиг выше их меры, но не могли понести его. Я сказал им, что Бог судит о покаянии не по мере трудов, а по мере смирения" (он же Д II, 511).

"Смирение и без подвигов многие прегрешения делает простительными, без смирения же и подвиги бесполезны" (Исаак Сирин). "Сердце, исполненное печали о немощи и бессилия в телесных подвигах, заменяет собой все телесные труды" (он же). "Кто познал, что имеет нужду в помощи Божией, тот много молится. И в какой мере умножает свои молитвы, в такой смиряется его сердце... А когда смирится человек, тогда немедленно окружает его милость ... Из сего уразумевает он, что молитва есть прибежище ищущих помощи ... и что все множество духовных благ делается доступным для него именно молитвой" (он же Д II-677, 753 и 724).

Телесное воздержание касается, как известно, не только пищи. "Соблюдай чистоту сердца, как зеницу ока, да станешь храмом Божиим и домом Ему желанным, ибо без целомудрия невозможно сделаться своим Богу" (преп. Феогност Д III-424).

Искоренение душевных страстей не связано с физическими силами человека, а потому остается всегда в силе, например, и для больного. А ведь при молитвенном искании Бога именно эти страсти приобретают особо вредоносную силу. Надо помнить, что ни гордость или тщеславие, ни ненависть или раздражение, ни осуждение или зависть, совершенно не совместимы с молитвой.

"Если кто, не имея молитвы, - пишет преп. Макарий Великий, принуждает себя к одной только молитве, чтобы иметь ему молитвенную благодать, но не принуждает себя к кротости, смиренномудрию, к любви, к исполнению прочих заповедей Господних - тот если и примет молитвенную благодать, то вскоре утрачивает её и падает от своего высокоумия, потому что не предает себя от всего произволения исполнять заповеди Господни" (Д I 204, 205).

Ефрем Сирин и другие Отцы среди душевных страстей на первом месте ставит три: неведение, забвение и лень. "Сими тремя страстями, - говорит он, - омрачается око душевное (ум) и человек подпадает господству прочих страстей" (Д II-370).

"Памятью о Христе Иисусе собирай свой расточенный ум " (преп. Филофей Син. Д III-457). Ум, через молитву, с самой первой ее ступени, должен начинать собирать свои расточенные силы, чтобы войти в новую жизнь. "Тому, кто погружает мысль свою в здешние заботы, невозможно вдыхать в себя ощущение того нового мира" (Исаак Сирин Д II-687).

Молитва, даже еще в своей несовершенной или неумелой форме, есть уже выход человека из мира человеческих представлений - дел и забот, суеты, греха и тления - в измерение иного мира. От непривычки человеку поначалу страшно находиться в том мире, однако постепенно он удостоверяется, что вступает на верный корабль, уносящий его на родину.

Собранность ума, по учению Отцов, требует большого самопринуждения и терпеливой настойчивости, а поэтому молитва всегда сопряжена с трудом. Авва Серапион говорил: "Как телохранители предстоя перед своим царем, не должны оглядываться ни направо, ни налево, так и человек, предстоя Богу и ощущая страх Его, не может ни на что иное обращать внимание" (От. 438).

На почве непонимания того, что царство небесное силой берется (Мф. 11:12) возникла теория "настроения," которое надо якобы ждать, чтобы начать молиться. В христианстве настроение одно: это труд, и вся духовная жизнь основана на самопринуждении. В деле молитвы не надо дожидаться "настроения." Иногда и благодать Божия может предшествовать молитве и располагать человека к ней. Но чаще всего благодать Божия последует молитве, хотя и не всегда обнаруживает себя ощутительно для молящегося. Иногда Господь, как бы скрывая Себя от чувства молящегося, испытывает его искренность, постоянство и смирение.

"Всякая молитва, при которой не утрудится тело, а сердце не придет в сокрушение, признается недозревшим плодом" (Исаак Сирин. От. 309). "Молитва с самопринуждением и терпением рождает молитву легкую, чистую и сладостную" (бл. Зосима Д III-128).

"Когда молишься, - говорит преп. Нил Синайский, - всеми силами храни свою память, чтобы она не предлагала тебе чего-то постороннего ... Часто во время молитвы память приводит на ум или воспоминания давних дел, или новые заботы, или лицо оскорбившего тебя... " При этом надо учитывать, что "демоны очень завидуют молящемуся человеку, и употребляют всякие хитрости, чтобы расстроить его молитвенное делание. Именно они не перестают посредством памяти возбуждать разные помыслы о посторонних вещах, а посредством плоти приводят в движение разные страсти" (преп. Нил Синайский, Д II-212).

"Память наша врачуется постоянною памятью о Боге, которая действием молитвы закрепляется в нас" (Григорий Синаит, Д 5 208).

"Искренно любящий Бога молится без всякого развлечения, равно и молящийся без всякого развлечения любит Бога искренно. Не может молиться без развлечения тот, чей ум привязан к чему-либо земному" (Максим Исповедник Д III-193).

По учению Отцов, внимание ума при молитве надо направлять не на то, чтобы представлять себе божественный мир - это будет пустое воображение, которое противоположно собранности, а также дерзость, недопустимая в молитве.

"Стой вниманием внутри себя " - учат Отцы, - имея в виду сосредоточенности внимания на смысле произносимых слов. Молитвы, составленные святыми, как окна в вечные просторы, дают для молитвы тот выход, которой нужен ей.

"Лукавый, зная наверняка, как много может достичь без мечтания молящийся Богу, спешит всякими способами, и благо словными и не благо словными, развлечь его ум. Но мы, зная это, вооружимся всячески против врага нашего и, когда стоим на молитве или свои колени преклоняем, никакому отнюдь помыслу не дадим войти в наше сердце" (Д 5 473).

"Не словом только надо молиться, но и умом, и не умом только, но и сердцем, да ясно видит и понимает ум, что произносится словом, а сердце да чувствует, что помышляет ум. Все это в совокупности и составляет настоящую молитву. Если же в молитве твоей нет этого, то она - или несовершенная молитва или совсем не молитва" (преп. Никодим Святогорец Н-194). "Молитва произносимая только языком совсем не есть молитва" (он же - Н-195).

"Произноси стихи псалмом не как бы заимствуя чужие слова, но говори их, как свои собственные - с умилением и с разумением их смысла" (Исаак Сирин т-328).

Всякая искренняя молитва, даже несовершенная, есть уже стремление к Богу. Так как преодолеть забвение, леность и неведение, - эти три великие болезни души - очень трудно, то понятно, почему Отцы молитвенный подвиг считают наиболее трудным. "Во всяком другом подвиге, - говорили они, - человек приобретает некоторое успокоение, но молитва до последнего воздыхания сопряжена с трудом и борьбой."

Труд молитвы кончается и начинается ее покой, когда благодать Божия начинает приоткрывать себя в молитвенном умилении. Умиление, по учению Отцов, есть конец напряженного внимания молитвы, или точнее переход внимания в то состояние, которое уже легко и радостно.

"Если хочешь, - говорит бл. Каллист патриарх, - научиться как должно молиться, - взирай на её конец, который есть умиление, сокрушение сердца и любовь к ближнему" (Д V 459).

"Благодатное молитвенное настроение характеризуется умилением, посещением которого ум возбуждается к чистой и пламенной молитве - т.е. к переходу на её высшие ступени. Умиление это приходит при разных случаях, как показал опыт ... Так же разно и выражается оно: иногда оно обнаруживается некой неизреченной духовной радостью, иногда все силы и движения души погружает в глубокое молчание, иногда же производит более или менее обильные слёзы." Иоанн Кассиан Д II-137).

Не домогайся умиления на молитве, думая будто Господь обязан дать тебе его. В то же время человек, прозябший от духовного холода, желает согреться хоть малой искрой благодати Божией, его душа жаждет глотнуть хоть одну каплю небесной росы. Тут ищется не воздаяние за труды, не восторженное состояние, а только помощь Божия. Вот почему еп. Феофан Затворник советует: "Добивайтесь ощутить сладость истинной молитвы. И когда ощутите её, то она будет манить вас снова молиться и воодушевлять к труду внимательной молитвы" (Ф II, 178).

"Бывает плач без духовного смирения и те, которые плачут таким образом, думают, что такой плач очищает грехи. Но они тщетно обманывают себя ... Почему таковые скоро воспламеняются гневом " (преп. Симеон Нов. Бог. Д V 29).

Ложное умиление разоблачает себя гневом - вот показатель! Только смирение-любовь может дать чистую воду слез. Корень слова "смирение" - мир. Смиренное сердце - это мирное сердце, и "Царство Божие есть правда, радость и мир." В сердце богоугодно молящегося утверждается "мир Божий, который превыше всякого ума."

"Если Дух Святый есть мир души, а гнев есть смятение сердца, то ничто не полагает такой преграды Его пребыванию в нас, как раздражительный гнев." Иоанн Лествичник Д II-532).

"Стяжи мир души, и тысячу спасутся вокруг тебя," - сказал преп. Серафим. "Начало безгневия - молчание уст, при возмущении сердца. Середина - молчание помыслов при тонком смущении души. Конец - непоколебимая тишина, при дыхании нечистых ветров" (преп. Иоанн Лествичник Д II-532).

Но конечно не только страсть гнева производит смятение сердца. В учении Отцов все страсти, в том числе и самые скрытые в тайниках души лишают человека божественной тишины.

Постепенно привыкая к молитвенному труду, у человека невольно возникают желания уменьшать количество своих просьб, а кроме того уменьшать многословность самих молитвенных обращений. Эти желания, - учат Отцы, - есть признак, что молитва, как жизненная сила, начала глубоко входить в душу, на подобие водам моря в прорытый канал. В том и цель начального молитвенного обучения, чтобы многовидность просьб и количество слов, при одновременном сохранении или даже увеличении времени молитвенного стояния, постепенно сосредоточивались на живом общении с Богом.

Ценные указания о содержании молитвы дает преп. Нил Синайский. "Молись во-первых, о том, чтобы очиститься от страстей, во-вторых, о том, чтобы Бог избавил тебя от всякого искушения и не оставил тебя ... Молись о получении слез, чтобы плачем умягчить жесткость твоей души " (Д II-211, 208).

Душа должна искать краткую молитву, - учат Отцы. "Узда неудержимому потоку помыслов - однословная молитва" (Илия-пресвитер Д III-148).

Авва Зенон учил: "Кто хочет, чтобы Бог скоро принял его молитву, тот прежде всякой другой просьбы пусть помолится за своих врагов - и ради этого Бог услышит всякую молитву его" (От. 148).

Молитву о церкви, о властях и о других людях святые вводят в число необходимых молитв. "Поминать в молитве о мире Святых церквей и прочее, за сим последующее, - хорошо, ибо о сем Апостольское есть завещание: но исполняя это надобно сознавать себя недостойным и не имеющим на то дерзновения; также хорошо помолиться за просящего тебя помолиться за него, ибо некоторые молились и за апостолов" (преп. Варсонофий Великий, В-98).

Непрестанной может быть только такая краткая молитва, которая воспринимается как совсем своя, из своего сердца исходящая, как самая теплая и родная. Потому еще до перехода к непрестанной молитве, человек начинает невольно искать свои слова для молитвы, начинает молиться своими словами. "Навыкайте, - пишет еп. Феофан, - молиться своей молитвой ... И поутру и вечером изъявляйте Господу свои насущные нужды, паче душевные, а то и внешние, говоря Ему детски: Видишь, Господи, болезнь и немощь мою! Помоги и уврачуй!" (Ф.П.-116, 117).

"Какими желаем быть во время молитвы, - говорит преподобный Иоанн Кассиан, - такими мы должны приготовить себя прежде молитвы, и чего не желали бы мы видеть теснящимся в нас, когда молимся, то поспешим изгнать из глубин своего сердца, да возможем исполнить Апостольскую заповедь: непрестанно молитесь (1 Фес. 5:17; Д II-131, 132).

"Желающий очистить своё сердце, - пишет бл. Диадох, - да разогревает его непрестанно памятью о Господе Иисусе, имея это одно предметом богомыслия и непрестанным духовным занятием. Ибо желающим сбросить с себя гнилость свою, не так следует вести себя, чтобы иногда молиться, а иногда нет, но должно всегда упражняться в молитве с блюдением ума, хотя бы жил далеко от молитвенных домов ... Тот, кто иногда вспоминает Бога, а иногда нет, тот что-то приобретает молитвой, но потом это же теряет пресечением её ... Необходимо всегдашней памятью о Боге преодолевать земляность своего сердца, чтобы жить таким образом, при постепенном испарении худого, под действием огня благого памятования, душа восходила к светозарности" (Д III-74). "Без непрестанной молитвы невозможно приблизиться к Богу" (Исаак Сирин Д II-730).

"Начало всякого боголюбезного действия есть призывание с верой спасительного имени Господа нашего Иисуса Христа ... и с этим призыванием приходят мир и любовь" (бл. Каллист и Игнатий Д 5 337).

"Память о Тебе греет мою душу, и ни в чем не находит она покоя на земле, кроме Тебя. Потеряв, я слезно ищу Тебя, и снова жаждет мой ум насладиться Тобой." ."..Кто любит Господа, тот всегда помнит Его, а память Божия рождает молитву. Если не будешь помнить Господа, то и молиться не будешь, а без молитвы душа не приобретет любви Божией, ибо преимущественно через молитву к нам приходит благодать Святого Духа" (авва Силуан. ЖМП, 1956, №1, 2, 3).

"Таково свойство любви! - она непрестанно памятует о любимом и непрестанно услаждается именем любимого. Имя Господа - паче всякого имени: оно источник услаждения, источник радости, источник жизни" (еп. Игнатий Брянчанинов БП-252).

При сухости молитвенного труда, тем более усиливается смиренное сознание своего ничтожества и искание помощи Божией в Его благодати. Поэтому и в этом сухом труде проявляется наша любовь к Богу, столь страшная демонам.

Ученик спросил Варсонофия Великого: "Когда молясь я и не ощущаю силы произносимых слов, по причине нечувствия моего сердца, то какая мне польза от молитвы? Старец отвечал: "Хотя ты и не ощущаешь силы того, что произносишь, но бесы ощущают её, слышат и трепещут. Итак, не переставай упражняться в молитве, и мало-помалу, с помощью Божией, нечувствие твое переложится в мягкость" (В - 473).

"Непрестанно молиться, - говорит св. Максим Исповедник, - значит держать ум прилепленным к Богу - с великим благоговением и теплым желанием" (Д III - 161).

"Когда в молитве предстаешь перед Богом, сделайся в помысле своём как бы несмысленным младенцем" (Исаак Сирин, Д II-682).

"Когда душа возмущается гневом или отягчается многоядением, или омрачается сильной печалью, - говорит бл. Диадох, - тогда ум не может помнить Бога, хотя бы человек и хотел бы этого ... Когда же душа освободится от возмущения, тогда, если и забудет на мгновение о возлюбленном Господе, ум, снова восприняв свою живость, тотчас с жаром принимается за свою вожделенную и спасительную молитву; ибо тогда сама благодать содействует душе взывать: Господи Иисусе Христе! Это подобно тому, как мать, уча свое дитя, многократно повторяет вместе с ним имя - "отец," пока не доведет его до навыка ... Посему Апостол говорит, что Сам Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8:26). Ибо, так как мы младенчествуем пред совершенством сей молитвенной добродетели, то несомненно имеем нужду в Его помощи, чтобы когда неизреченная Его сладость наполнит и усладит все наши помыслы, мы всем расположением устремились думать о Боге и Отце нашем и любить Его" (Д III - 42).

"Любовь к Богу можно зажечь в душе только одной непрестанной молитвой" (Парфений Киево-Печерский, ПВ - 476).

По поводу непрестанной молитвы, преподобный Максим Исповедник пишет: "Божественное Писание не повелевает ничего невозможного. Сам Апостол, который учил непрестанно молиться, и путешествовал, и проповедовал, и читал, и исполнял другие дела своего служения- и однако же непрестанно молился. Непрестанно молиться значит мысленно прилепиться к Богу с великим благоговением и теплым желанием, висеть на уповании в Него и о Нем дерзать во всем, - в делах и приключениях. Будучи так расположенным, Апостол говорит: Кто отлучит нас от любви Божией? (Рим. 8:35). Так Апостол непрестанно молился, ибо во всех своих делах и заботах висел на надежде Божией. Да и все святые всегда радовались скорбям, в надежде через них навыкнуть любить Бога" (Д III - 161).

"Непрестанно бодрствуй, поучаясь в законе Божием, ибо чрез это сердце согревается небесным огнем" (преп. Варсонофий Великий Д II-588).

"Читай Евангелие, завещанное Богом к познанию целой вселенной, чтобы твой ум погрузился в чудеса Божии. Чтение твое да происходит в ничем не возмущаемой тишине, и будь свободен от многопопечительности о теле и от житейского мятежа, чтобы при уразумении ощутить в своей душе самый сладостный вкус, превосходящий всякое ощущение" (Исаак Сирин, Д II-703).

"К таинственным словам, заключенных в Божественном Писании, не приступай без молитвы. Прося помощи у Бога, говори: "Дай мне, Господи, ощутить заключающуюся в них силу... Молитву почитай ключом к пониманию смысла сказанного в Божественных Писаниях" (Исаак Сирин, Д II-749).

"Блажен, кто ненасытно ест и пьет молитвы и псалмы здесь день и ночь и укрепляет себя славным чтением Писания, ибо такое причащение в будущей жизни доставит душе неистощимое радование" (преп. Иоанн Карпаф. Д III-105).

Вся суть учения Отцов заключается в учении о том, как созидать в себе нетленный храм Духа Божия. И это - не собственное их учение, а опытное раскрытие Евангельского и Апостольского учения, то чем жили первые христиане. Поэтому говорить о применении учения Отцов в современной мирской жизни, о его приложении к нам, это то же, что говорить о сохранении христианства в миру.

Христианство в миру сохраняется в отречении от мира греха и в перемещении себя в духовную жизнь. "Чадце духовное! - читаем мы в одном письме старца Амвросия Оптинского, - ты пишешь, что в настоящее время в твоей душе господствуют три чувства: первое - усиливающееся желание хорошей истинно-христианской жизни и любви к Богу и частое влечение к внутренней молитве, вследствие чего, конечно, есть любовь и желание внутреннего монашества, которое наружное еще недоступно тебе... Находясь в таком положении, держись строже и точнее Евангельского учения" (АМ - 27). Отречение от мира, при жизни в мире, есть, конечно, "внутреннее монашество" или "монастырь в миру." Его закономерность есть общая закономерность христианского настроения, стремящегося к тому, чтобы голос мирского тления не заглушил в нас голос Божий, призывающий к нетлению. Обмирщение человека - состоит в погружении в тело смерти (Рим. 7:24), с забвением о "теле вечности," - начало всех падений человека. Характерно, что именно "необмирщенность" Отцы считают одним из первых признаков духовности и стяжания Святого Духа. "Крестившиеся в Духе Святом облеклись в Христа, стали сынами света и ходят в невечернем свете, видя мир, они как бы не видят его, и слыша мирское, они не слушают ... Они - мертвы для мира, и мир мертв для них" (преп. Симеон Нов. Бог., Д V - 60).

"Христиане - люди иного века, иного града [города], потому что Дух Божий пребывает с душами их ... Мы, будучи еще на земле, имеем жительство на небесах, как граждане другого мира" (преп. Макарий Великий, Д 1 - 241, 265).

Монастырь в миру есть борьба со своим обмирщением. Монастырь в миру есть то, чтобы, садясь в поезд, или в машину, или спускаясь в туннели метро, помнить Видящего нас. Это есть память Бога и любовь к Нему, незаглушаемая мирским шумом. В этом состоит сокровенная духовная жизнь.

Когда ставится вопрос о созидании "монастыря в миру," с истинного смирения надо и начинать строить его невидимые стены. "Не угрюмничайте," - повторял еп. Феофан Затворник тем лицам, которых он учил духовной жизни в миру... Смирение не может "угрюмничать," так как оно есть предтеча любви. В любви, смирении и отречении от мира греха заключается духовный путь христианина, живущего в мире, питающего себя Евангелием и вразумляющего себя богатством учения Отцов. Когда умирал св. Пафнутий, он сказал: "Богу угодны не столько тот или другой род жизни, сколько чистота и расположение сердца" (ФП - 169, 229).

Историк Руфин передает следующий рассказ о святом Пафнутии: "Достигнув высоты ангельской жизни, он однажды просил Бога указать ему, с кем из угождающих Ему сравнялся он. Предстал ему Ангел Господень и сказал: "Ты подобен некоему клоуну, который в соседнем селении промышляет своим искусством" (Р - 78, 83).

Подобные откровения о мирских праведниках мы находим в житиях Макария и Антония Великих. "Однажды блаженный Антоний молился в своей келии, когда он услышал голос: "Антоний! Ты еще не достиг меры кожевника, живущего в Александрии." Услышав это, старец встал рано утром, и, взяв посох, пошел в Александрию. Когда он пришел к указанному ему мужу, муж этому крайне удивился, увидев у себя Антония. Старец сказал кожевнику: Поведай мне твои дела, потому что ради тебя я пришел сюда, оставив пустыню. Кожевник ответил: 'Не знаю за собою, чтобы я сделал что-либо доброе.' По этой причине, вставая рано с постели, прежде нежели выйду на работу, я говорю себе: 'Все жители этого города, от большого до малого, за свои добродетели войдут в Царство Божие, а я один за мои грехи пойду в вечную муку.' Эти же слова я повторяю в моем сердце прежде, чем лягу спать. Услышав это, блаженный Антоний сказал: 'Поистине, сын мой, ты как искусный ювелир, сидя спокойно у себя дома, стяжал Царство Божие.'"

О другом вразумлении великого Антония рассказывается, что однажды "преподобный Антоний сподобился такого откровения в пустыне: есть в городе некто подобный тебе, искусством врач, который избытки свои отдает нуждающимся и ежедневно с Ангелами поет Трисвятое" (молитву "Святый Боже ... ," Д1 - 138, От. 39_40).

"Говорят, слышал я, будто невозможно навыкнуть добродетели без ухода в отдаленную пустыню, - пишет преп. Никита Стифат, - и удивлялся, как вздумалось им неопределимое определять местом. Ибо если навык в добродетели есть восстановление сил души в первобытное благородство, то это не со вне приходит в нас, как нечто постороннее, а от сотворения свойственно нам, и чрез это входим мы в Царство Небесное, которое по слову Господа внутри нас находится. Пустыня излишня, когда мы и без нее входим в Царство чрез покаяние и усердное хранение заповедей, - что, в сущности, возможно в любом месте владычества Божия, как поет божественный Давид: благослови душе моя Господа на всяком месте владычества Его! (Пс. 102:1, 22).

"О том-то и сокрушаюсь, - говорил св. Иоанн Златоуст, - что благоустроенное поведение и целомудрие почитается приличным одним монахам, тогда как Христос дал общие для всех законы. Блаженства, изреченные Христом, обещаны всем. Если бы в брачном состоянии невозможно было исполнять того, что требуется от монахов, то все бы погибли и в мире не осталось бы места добродетели. Если иные в брачной жизни находят препятствие к спасению, то пусть знают, что препятствием служит не брачная жизнь, а свое произволение, во зло употребляющее свою жизнь" (ВЛ - 179).

"Если Христос дал общие для всех законы" - общую закономерность и обязательства духовной жизни - то очевидно, что всякий христианин - как монах так и мирской - должен быть "иноком," т.е. гражданином иного, божественного мира, который по мере своих сил, и по мере своего стяжания Царства Божия, внедряется внутри нас.

"В пустыне ли кто живет, в монастыре, или в миру совершает свое спасение - всякому дан неотложный закон: очистить свое сердце от страстей" (еп. Феофан Затворник, ФП - 218).

Преп. Симеон Новый Богослов рассказывает об одном юноше из Константинополя. "Этот юноша, - говорит он, - ни постов долгих не держал, ни на земле не спал, ни власяниц не носил, ни из мира не выходил телесно, а только душевным расположением, и с небольшим бдением, которое совершал, явился подлинным праведником ... Однажды, когда он стоя на молитве, говорил: "Боже, будь милостив ко мне грешному," - внезапно свыше сошло на него пресветлое божественное осияние и озарило все то место. Тогда этот юноша забыл, что находится в комнате, потому что со всех сторон он виделся один этот неземной свет... Забыл он тогда весь мир и потекли у него слезы несказанной радости" (Д V - 494, 492).

"Своего рода мироотреченность обязательна и для мирян," - говорит еп. Феофан Затворник (Д 1 - 154). Только в мироотреченности обнаруживается истинная любовь к Богу. Но, в таком случае, если отречение от мира не только возможно, но и обязательно для христиан, значит и божественная любовь, которая является полнотой христианства, возможна для человека, живущего в миру.

"Должно то одно иметь, чтобы всем своим чувством и с полным удостоверением сердечным достигнуть любви к Богу... в ком это действует благодатью Божией, тот, живя в этом мире, является чуждым ему" (бл. Диадох, Д III - 31).

Говоря о трудностях сочетания жизни в миру с жизнью духовной, преп. Симеон Новый Богослов при этом поясняет, что "желающий творить добро от Бога получает силу на это в любом месте: и среди мира, и в безмолвии" (Д 5 - 497). Нечто подобное высказывает св. Григорий Палама: "Жизнь в девстве гораздо исполнимее и легче брачной жизни," - говорит он, имея в виду, конечно, трудность сочетания брачной жизни с жизнью всецело посвященной Богу. Поэтому: "и в супружестве живущим можно достигнуть большой чистоты, но с большей трудностью, чем живущим девственно" (Д 5 - 285, 283, 284).

Живя в миру, очень трудно достичь высокой степени духовной чистоты. Однако сказано: Всё возможна верующему (Мк. 9:23), когда вера его истинная, т.е. действующая в любви к Богу, в смирении перед Ним и в отречении от зла мира, - вот к чему сводятся мысли Святых о возможности истинно духовной жизни для людей, живущих в миру. "Пишете вы, что среди мира и семейства чрезвычайно трудно отрешиться от земного. Действительно, оно трудно. Но Евангельские заповеди даны людям, живущим в мире, ибо тогда не было ни монахов, ни монастырей" (преп. Амвросий Оптинский, АМ - 163).

Конечно, только благодать Божия, действующая в немощи, может преобразить семейную жизнь в домашнюю церковь. Но в том, что это возможно, заключается великая радость христианства. Вся полнота духовной жизни умещается в его узком пути. - Кто были членами Апостольской церкви, к которым Апостол писал: Вы храм Божий и Дух Божий живет в вас (1 Кор. 3:16)? - Монахи ли в черных одеждах и с четками в руках? - Это были обычные жены и мужья, как девствующие так и находящиеся в браке, не знавшие еще ни четок, ни икон и воздевавшие свои чистые руки к Тому, Кто судит намерения сердечные, а не внешность. Конечно, и тогда "блаженнее," как сказал Апостол, было оставаться в девстве, потому что иначе желание угождать Богу отвлекалось заботой о семье. Но всё же всем без исключения было сказано: Тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога и вы не свои (1 Кор. 6:19). Следовательно всем открыта дверь к внутреннему преображению.

Не только первохристианские аскеты, но и находящиеся в браке должны были понять, что они "не свои," а Божьи, что необходимость отречения от мира греха относится и к ним. Для стяжания Духа Святого какая-то внутренняя кость, скрепляющая человека с миром, должна быть "перебита" и для "мирских" людей.

Св. Дмитрий Ростовский, вслед за преподобный Исидором Пелусиотом, пишет: "Каждый должен хранить свою чистоту, как девствующие - девственную, и вдовствующие - вдовственную, так и находящиеся в супружестве должны хранить супружескую чистоту, чтобы быть чистыми храмами Святого Духа. Перед Богом как чистота не состоящих в супружестве похвальна, так и супругов честна. Та славна, но и эта имеет свою особенную славу, по слову Апостола: Иная слава солнцу, иная - луне, а иная слава звездам (1 Кор. 15:41; И. - Слово на Успение).

"Спрашивали меня миряне, - пишет преподобный Иоанн Лествичник, - 'как мы, живя с женами и оплетаясь мирскими попечениями, можем приблизиться к совершенной христианской жизни?; Я ответил им: 'Все доброе, что только можете делать, делайте ... Если так будете поступать, то недалеко будете от Царствия Небесного'" (ДП-492).

Итак, всё сводится к вере, действующей любовью, которая и людей, живущих в мире, делает чуждыми мира и переселяющимися в божественный мир. Такие люди "по великой любви свою свободу поработили Богу" (бл. Диадох, ДП - 12), и уже не боятся мира, как всецело пребывающие в Том, Который сказал: Дерзайте, потому что Я победил мир (Ин. 16:33). Для этих людей и невозможное становится возможным, и далекое Царство Божие - близким и радостным.