“В литургии — вся наша сила. Я умираю, когда не служу литургию,” — признавался о. Иоанн Кронштадский. “Ищи литургии — этой Единой Жертвы. Иначе тебе нет ниоткуда спасения.” “Сам по себе спастись не думай!... Тот и не христианин, кто, имея возможность молиться за литургией, не желает участвовать в ней своей молитвой. И мысль, чтобы в праздник остаться добровольно без церковной молитвы, — искушение диавола."

Причастишься св. Христовых Таин — и станет легко, светло и отрадно, ты духом обновишься. Душа очищается, ум просвещается, и тело получает бодрость. “Ничто так не помогает усмирению страстей и прогнанию бесов, как возможно частое, усердное и от чистого сердца приобщение святых и животворящих Таин Христовых” (преп. Каллист). Евхаристия есть чудо из чудес, больше, чем сотворение мира, а уму здесь должно лишь смириться и принимать все с верою. А отвергать тайну есть неразумие, даже безумие. Чудо — выше естественных законов, выше ума.”

“Огонь и свет да будет мне, Спасе, приятие Пречистых Твоих Таин и да просвещает всего меня ко истинному богословию” (седален, 8 гл.). Вот, как учит Церковь. А всё учение её — богодухновенно. Каждое слово церковных молитв —дар Божьей благодати, изливающейся на души. Весь Христос перед нами, живой и всем дающий жизнь.”

“Вера Христова православная! Сколько в тебе открыто неизреченных благ! Как ты обновляешь, очищаешь, освящаешь веру, надежду, через покаяние, молитву и особенно через Животворящую Тайну Причащения!... Какая Божественная жизнь! Какие чудные действия Духа Животворящего!... Какая чудная ты соль земли для нас, земных существ, гнилостью греха зараженных до мозга костей!”

Любовь Христова превосходит обыкновенный ум, обыкновенное рассудочное познание. Но, что скрыто для естественного человеческого познания, то открывается христианину, хотя не вполне, силой Духа Святого, через вселение Христа и через истинную жизнь в любви Христовой. Непознаваемое обычным образом, познается внутренне, через жизнь в духе. “Хотя любовь Христова и выше всякого человеческого познания, однако вы ее познаете, если будете иметь обитающего в вас Христа” (Златоуст).

Получившие единого Духа и пьющие из одного источника не должны разделяться. Бог вселяется в нас, обитает в нас во Святом Духе, а действует, примиряет и спасает в Сыне. Христос Спаситель дает верующим благодатные дары Духа Святого по Своей мере, чтобы они не оставались младенцами в вере — неопытными юношами, колеблющимися и способными уклоняться по всяким антихристианским направлениям, где сатанинская ложь прельщает неопытных разнообразной хитростью и коварством... Все верующие должны быть проникнуты Христом, Его Духом. К Нему быть постоянно возводимы, Им всегда одушевляемы. Христос — неизменная цель роста и созревания в нас всего доброго. Все к Нему направляется, как и от Него исходит и Им совершенствуется...

Сладко со Христом и горько без Христа. Он — наша радость и утешение.

Христос — “не от мира сего.” Потому мир ненавидит Его, а вместе с Ним — и всех учеников Его (Ин. 15:18-19). Господь предсказал Своим ученикам изгнание, страдание и мученическую смерть — всё так и исполнилось. “Все желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы. А злые люди и обманщики будут преуспевать,” — предсказывает святой ап. Павел (2 Тим. 4:12).

Гордый и самолюбивый человек не способен принять учение Христово. Только тот, кто смирится и умалится, как дитя, способен вместить его. “Умалиться” — значит сделаться кротким, незлобивым, чуждым всякого вида насилия и гордости. “Мир” же будет всячески поносить и преследовать это добровольное дитя.

Христос принес миру жизнь и радость, а враг — страдания и скорби. Пока в мире существует горе и страдание, они будут уделом и всякого нелицемерного слуги Христова. Христианин не может быть полностью радостным в этом мире, потому что всякий недостаток в любимом им человеке становится источником скорби для него.

Во все времена встречались люди, которые еще при жизни, а нередко и после смерти признавались за праведных людей. А когда обратишься к сердечной исповеди этих носителей света Христова, то поражаешься их искреннему, глубокому сознанию своей греховности, своего бессилия и убожества. Если святые ясно сознавали свое бессилие и убожество и так отходили к Богу, то и нам для духовного роста необходимо уклонение от всякого вида зла, упражнение в добре, пост, молитва и сознание своего ничтожества.

Самодовольство же и самоуверенность говорят не о святости и совершенстве, но о гордости, недалекости и духовной ограниченности. Начало смирения, по слову Спасителя, которое уподобляет верующего своему Учителю — есть неиссякаемый источник для сознания связанности со всем грешным и страдающим в этом мире. В своей духовной жизни христианин должен быть подобен ребенку, не задумывающимуся над своим ростом, полевой лилии, не думающей о своей красоте, или птице, не заботящейся о завтрашнем дне. (стр. 218).

Этот ход должен совершиться с каждым христианином. Сперва — очищение Истиною, и потом просвещение Духом. Истина отвергает врожденное вдохновение, как смешное; умерщвляет его, чтобы Дух, пришедши, воскресил его в обновленном состоянии. Если же человек, прежде очищения истиной, станет руководствоваться собственным вдохновением, то он начнет излучать не чистый свет, а окрашенный и поляризированный фильтром своего собственного поврежденного сердца, в котором добро смешано со злом.

Душе скучно в этом мире, и она ищет для себя источник истинной жизни и обновления за пределами его. Иногда душа замыкается, уходит в себя, в свой внутренний мир, и там — видит свет.

Основная черта внутреннего мира или сердечной жизни — беспокойство души, вечное искание света и радости. Постоянный прилив и отлив, стремления, возвышающие и повергающие наземь, — зовущие, как тени весенней зари, и безнадежные, как сумерки. Яркие молнии почти разгаданных тайн и горькое чувство бессилия всех попыток...

“Возлюбленный пронизывает ум лучом своего света и тотчас убегает от быстро движущегося ума. Чем более он познается, тем более удаляется, и тем именно, что как бы вырывается из рук, зовет и влечет за собой душу” (Григорий Богослов)...

“Все чувства ума и души моей были прилеплены к единому неизреченному веселью и радости от того превыспреннего света. Но когда тот безмерный, явившийся мне свет, мало-помалу умалился и, наконец, совсем стал невидим, тогда я пришел в чувство и познал, какие дивности внезапно произвела во мне сила того света... Свет тот, когда является, веселит, и когда скрывается, оставляет рану и болезнь в сердце...” (Симеон, Новый Богослов, 86 слово).

“Когда смотрю на усиливающуюся ныне болезнь языка, на скороспелых мудрецов, на производимых вновь богословов, для которых довольно только захотеть, чтобы стать мудрыми: тогда ощущаю потребность высшего любомудрия, ищу с Иеремиею “пристанища путников” (Иер. 9:2) и желаю быть один с самим собой... Отрешившись от плоти и мира, без крайней нужды не касаясь ни до чего человеческого, беседуя с самим собой и с Богом, жить превыше видимого, всегда носить в себе божественные образы, чистые, не смешанные с дольними и обманчивыми впечатлениями, быть и непрестанно делаться как бы неомраченным зеркалом Бога и божественного, приобретать к свету свет, — к менее ясному лучезарнейший, пока не взойдем к Источнику тамошних озарений и не достигнем блаженного конца...” (Григорий Богослов, 2 ч.).

Восприятие света, в опыте явлений “внутреннего света,” так же реально, как и восприятие света физического. В писаниях святых подвижников часто сообщается о созерцании ими этого невещественного, Божественного света. Появление его, иногда бывает так сильно, что он излучается вовне и воспринимается подобно свету видимому, делая сияющим самое тело подвижника. Красота духовная, ослепительная красота лучезарной, светоносной личности, плотскому человеку никак недоступна.

Чудесный Огонь, горевший в преп. Сергии, привлекал к нему хотя бы раз, увидевших его. Во время пения “Тебе поем” огонь спал “как бы с неба, и ходил по престолу, объемля светом окрест весь алтарь,” и окружая священнодействующего Сергия. При приобщении же им Св. Даров явился божественный огонь и вошел внутрь потира, которым и приобщился Преподобный. Нечто подобное было и в жизни старца иеросхимонаха Амвросия. В какой-то доле просветление лица наблюдалось у еп. Феофана Затворника и св. Праведного о. Иоанна Кронштадтского. О. Иоанн становился перед Господом, как перед солнцем, и, чувствуя невыразимый блеск божественного света, закрывал глаза, и ясно ощущал свое нахождения в лучах этого света и от них теплоту, радость и близость ко Христу-Спасителю... От благодати Божией лицо его было благолепно, как у ангела, и хотелось на него смотреть... Грех искажает человека, а благодать световидно красит его... Дух Святой живет в нас и делает нас похожими на Господа Иисуса Христа, как дети бывают похожи на своего отца.

Много было излучений внутреннего света у подвижников 6-го века и записанных в “Луге Духовном” и в житиях святых. Огромно наследие отцов о свете. Оно нас удивляет и несказанно радует. В нем — заботливая любовь Христова к немощным людям... Но нет Фавора без страданий, и нет опоры для человеческого духа вне созерцания Христа.

Созерцай Господа, и Его образ отразится в тебе и не даст тьме одолеть тебя, связать тебя как грешника навсегда, лишенного движений к добру. Пусть пройдет перед твоим взором смертный ужас, и кровавый пот, и страдания Господа. Когда будешь смотреть на Него, Он, несущий страдания, взглянет на тебя и сделает с тобой то, что сделал некогда с Петром, — ты “выйдешь и станешь горько плакать...”

Евангелие — полнота Откровения. Это — солнце, в сравнении с которым другие духовные книги — только планеты, сияющие отраженным светом. Там вещал Бог устами пророков; здесь говорит с нами Сам Сын Божий — Богочеловек, вся жизнь Которого была откровением света. “Я — свет миру” (Ин. 8:12).

Таинственна природа духовного света. Существо этого света божественно-непостижимо. В своих высших обнаружениях внутренний свет есть свет Божественный. Он открывает тайны прошлого и будущего. Он вводит в постижение религиозных истин, умозрений, идей... В своей непостижимой сущности, духовный свет превыше всякой души. Он присущ духовному миру, как целому. Чистое сердце, возвышенный ум, чуткая совесть — только средства к его созерцанию. Но сам по себе он “великая тайна благочестия” (1 Тим. 3:16).

Ты, Господи, весь сладость, весь свет и жизнь. Просвети нас светом Твоего богоразумения... Воспрослави Божественной Твоей силой и не оставь нас, уповающих на Тя...

К несчастью, могучим препятствием к любви считается пристрастие к собственности. Подвижники понимали любовь к Богу в смысле постоянного духовного общения с Ним, постоянной мысли о Нем, соединенной чувством любви, благоговения и благодарности. Для этого нужна свобода от всякого житейского бремени. Можно быть с Богом, когда нет забот и ничто не отвлекает от Него. Но у большинства почти вся жизнь уходит на приобретение собственности. И кто предался этому, тот мученик своей страсти, он весь поглощен этой заботой. Собственность требует забот и напряжения сил не только для ее приобретения, но и для её сохранения. В этом подвижники и видели главное препятствие к развитию в душе постоянного тяготения любви к Богу.

“Если ум не освободится от забот о земном, то не прозрит в сокровенное... Для смиренномудрого вожделенны во всем умаление, нестяжательность, нужда, нищета. Ему желательно оставаться на свободе, не иметь забот, не возмущаться здешним” (преп. Исаак Сир.).

Жизненный опыт убеждает, что пристрастие в собственности является одним из сильных побуждений к нарушению заповеди о любви и братских отношений. “Если не будешь слишком привязан к вещам, то для тебя будет легко исполнить всякую добродетель” (Авва Зосима)... “Древний враг, располагая нашу душу к любви временных вещей, возбуждает против нас ближнего, который замышляет унести то самое, что мы любим. Не о том старается древний враг, чтобы уничтожить земное, но о том, чтобы убить в нас любовь. Ибо мы вдруг воспламеняемся ненавистью и, желая быть непобедимыми извне, внутри страшно мучимся, а защищая малое снаружи, мы весьма много теряем внутри, потому что, теряя временную вещь, мы лишаемся истинной любви, ибо всякий уничтожающий нашу собственность есть враг. Но если мы питаим ненависть ко врагу, то теряем внутреннее” (Св. Григорий Двоеслов).

Чтобы иметь возможность помогать бедным рекомендуется пост. “Повелеваем вам поститься во всякую среду и пятницу, а остаток от пощения своего раздавать нищим” (“Апостольские Постановления”).

Истинная любовь сама собой приводит к бедности. Богатство требует постоянных забот и лишает возможности сосредоточить мысль и чувства исключительно на Боге. Оно создает множество искушений к нарушению заповеди любви к ближнему, вызывая ссоры, вражду и зависть. Таким образом, всякая собственность есть препятствие для исполнения заповеди о любви к Богу и ближнему. Следующие за Христом не могут быть богатыми в мире, пока в нем царит нужда и нищета. Христианин не может быть беззаботно веселым когда всюду слезы и болезнь. Любовь же к ближнему, как к самому себе, хотя и ведет к обеднению, но зато освобождает человека от многих губительных искушений и лишних волнений, и открывает ему путь к духовной жизни и самоуглублению. Углубление же внутрь себя непременно ведет к сверхчувственному соприкосновению с Божеством.

Предавшись любви Божией, желая достигнуть бесстрастия и святости, безмятежности, кротости и порождаемого ими веселья и радости, нестяжатель старается держать свои помыслы как можно дальше от всякой вещественной и телесной страсти, возмущающей душу и не дающей чистым оком души созерцать Божественное и наслаждаться тамошним светом (Св. Василий Великий).

Нельзя думать, что это служит идеалом только для особых лиц с монашеским уклоном. Нет, — это идеал общехристианский. Никакого другого идеала и быть не может. Существует лишь один —Христов идеал, неизменный и вечный для всего верующего человечества.

У Исаака Сирианина есть признание о необычной сладости Богопознания, а Максим Исповедник считает началом и концом спасения премудрость, которая вначале проявляется как страх, а в конце как любовь. Дружно говорят Отцы о необходимости Богопознания и вообще о духовном ведении — живом, светлом, блаженном. Конечно, Бог не может быть предметом мышления. Мышление предполагает разделение и по своему существу есть взаимодействие мыслящего и мыслимого. Кто же углубляется в себя, отказавшись от внешнего, тот непременно возвысится к небесному. Такое сомоотречение от внешнего и есть уже непосредственное соприкосновение с Божественным. Так в душе нет никакого движения и деятельности, никакого мышления и она возвышается над всем внешним знанием... Для созерцания Бога человек должен решительно отказаться от самого процесса мышления. У св. Исаака верно сказано, что Царство Небесное не приобретается изучением, оно может быть вкушаемо только по благодати. Духовное знание не приобретается внешним, душевным путем. Этого духовного ведения, никто не может иметь, если не обратится и не будет, как дитя, иметь младенческий образ мыслей.

Преп. Симеон Новый Богослов : “Христианин потому и называется верным, что ему вверены от Бога таинства, которых даже Ангелы не ведали прежде нас”... “От Духа Святого научаются христиане всякому разумению и познанию, и всякому слову таинственного ведения. Чего не знают неверные, мы, сподобившиеся сделаться верными, можем знать, мудрствовать о том и говорить, будучи научаемы благодатью Святого Духа. Поистине ключ разумения есть благодать Святого Духа, подаваемая ради веры. Благодать Святого Духа отверзает наш омраченный ум и сообщает ему истинное ведение и познание божественного просвещения.” “Бог столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малой в руках зажженной свечой. Много он увидит этого моря? Конечно, некую малость или почти ничего. При всем том он хорошо видит эту воду, знает, что это безбрежное море и что он не может его обнять взором своим. Так и в отношении к нашему Богопознанию... Ни бдение, ни уединение, ни пост, ни ничего неимение, ни труд телесный, ни другая какая добродетель не могут без Св. Духа доставить нам знание или рассуждение; потому что это есть путь, ведущий к свету, а не самый свет. Без Духа никто не может ни сам научиться, ни других научить. Ибо Того, Кто есть выше всякого ума и помышления, как возможно познать уму нашему, созданному Им, если он не будет просвещен от Него и не соединиться с Ним?”

Тайны нашей веры неведомы и непонятны для не кающихся, их не видят и не могут видеть неверующие или мало верующие. Поэтому пусть никто “никогда не прельщает вас суетными и обманчивыми словами, говоря, что можно познать божественные тайны нашей веры без просвещения Св. Духа.” Величайший христианский философ Исаак Сирианин своим благодатным духовным опытом изобразил таинственное шествие и подъем души, ищущей Бога: “Что бывает с рыбой, вышедшей из воды, то бывает и с умом, который выступил из памятствования о Боге и помышляет только о земном. Сколько человек удаляется от собеседования с людьми, столько же удостаивается с дерзновением умом своим беседования с Богом, и в какой мере удаляется от утешений сего мира, в такой удостаивается радости Божией о Святом Духе. ... И как гибнут рыбы от недостатка воды, так умные движения, возникающие от Бога, исчезают в сердце” у того, кто укореняется в суетное и мирское...

“С сладостью богомыслия и славословия никто не может сравниться” (Еп. Феофан). Сердце, любящее Господа, здесь только находит радость и покой. Тут рай сердца, потому что только единого Господа имеет Богом своим. Помоги, Господи! “Сам и ныне раб Твоих прошения к полезному исполни, подавая нам в настоящем веке познание Тебя и Твоей истины, в будущем жизнь вечную даруя” (3 антифон Лит. Злат.). Согрей, Господи, наши сердца и обрати к Себе, дабы в стремлении к Богопознанию, мы всегда черпали неизреченную радость и покой.

Признаком нашего богосыновства служит любовь к ближнему. Не любящий ближнего не от Бога (3:10). Апостол предостерегает от ненависти, как начала, ведущего к смерти (3:12-15). Каин олицетворяет собой мир, а Авель — чада Божии, ненавидимые миром. Но нет ничего удивительного, что мир ненавидит чад Божиих.

Ненависть есть признак смерти, а христиане своей любовью к ближним доказывают, что перешли от смерти к жизни (3:13-14).

Ненависть стоит наравне с убийством. Отнимающий жизнь у другого подвержен ужаснейшей нравственной смерти (3:15). Любовь Христа открылась в том, что Он ради нас положил свою жизнь. Мы, ради ближних тоже должны жертвовать своей жизнью (3:16). Только в истинной любви, зная, что мы от истины, мы находим успокоение своего сердца и радостную уверенность перед Богом в каждый момент своей жизни (3:21). При истинной любви, молитвы наши услышаны перед Богом, ибо в любви есть совершенное исполнение заповедей Божиих и угодное Ему наше поведение (3:22). Кто любит, тому Бог открылся, и, следовательно, он знает Бога. Знание божественного предполагает обладание божественным. Отсутствие любви говорит и об отсутствии познания Бога, ибо Бог любы есть (4:8). Любовь, составляющая сущность божественной жизни, открылась в нас через послание в мир Единородного Сына Божия. Вот где обнаружилась истинная сущность любви! Любовь, по своему существу, происходит от Бога, и, следовательно, наша любовь к ближнему есть отражение божественной любви, источник которой в Духе Божием. Если мы пребываем в Боге и Бог пребывает в нас, то любовь Божия достигает среди нас своего полного совершенства (4:17). Через эту совершенную любовь мы уже в этом мире уподобляемся Христу, и потому она влечет за собой “дерзновение” в день суда (4:17). Где любовь, там нет страха, а есть дерзновение. Недостаток любви к ближним говорит непременно и о недостатке любви к Богу. Где существует любовь к Богу, там не может отсутствовать любовь к ближним (4:21).

Любовь к Богу, родившему нас, неотделима от любви рожденным от Бога (5:1). Самое соблюдение заповедей Божиих не может быть для верующего тяжким. Трудность в их исполнении лежит во враждебной силе тьмы, а эту трудность верующий, как рожденный от Бога, побеждает верой в Сына Божия. Эта именно вера и победила мир (5:4-5). Христос, явившись в мир, дал возможность познать истинного Бога, и мы находимся в общении с истинным Богом, будучи в общении с Его Сыном. Христос есть истинный Бог и жизнь вечная (5:20). Мы чтим любовь. Любовь Отца к Сыну есть норма любви Сына к ученикам, а эта последняя есть мера всякой истинной любви среди братьев. Совершенно невозможно, чтобы ниспавший до нелюбви к брату мог оказаться способным к возвышенной любви к невидимому Богу. Если же мы любим друг друга, то невидимый Бог близок к нам, в нас пребывает, становится душой нашей жизни. Мы имеем внутреннее сокровище, которым обладаем во имя Сына Божия.

Мы стоим к Богу в детски-доверчивых отношениях, можем обращаться к Нему, как к Отцу, открывая Ему все, что лежит на сердце. В этом постоянном жизненном общении с Богом состоит истинное христианство, как дело жизни, а не только теоретических рассуждений. Наше отношение к Богу, как отношение любимого дитяти к любимому Отцу; дитяти, хранящего эту любовь, как высшее сокровище, как жемчужину сердца, как небесную музыку души, как величайшую силу и вершину всего. “Ты, Господи, чудо, мир, упование, любовь, сладость, веселье, свобода от забот и радость, единственная слава, царство, мудрость, сила... В Тебе обретается дивный покой для созерцающих Тебя, с причастием Святого Духа... Ты являешься совершенным наслаждением, совершенным желанием, предметом святого стремления, невыразимой любви.”

Есть враги личные, а есть враги Божии. Книжники и фарисеи видели в Спасителе личного врага, который Своими проповедями и чудесами переманивал народ на Свою сторону. Со временем их зависть возросла до смертельной злобы и до решимости убить Его... Их личная вражда превратилась в богоборчество. Враги Бога — наши враги, которым мы прощать не уполномочены — ведь не перед нами они виноваты. Псалмопевец Давид восклицает: “Мне ли не возненавидеть ненавидящих Тебя, Господи, и не возгнушаться восстающими против Тебя? Полнотою ненависти ненавижу их, враги они мне” (Пс. 138). Отсюда и “анафема” богоборцам, а не прощение, пока не раскаются в своем безумии... Между светом и тьмой, Христом и Велиаром с его приверженцами, мира нет и не должно быть...

Но как темная икона может обновиться, так и душа способна обновиться-просветиться действием Святого Духа. Для тех, у кого сердце готово, в чуде нет ничего странного, а чудо есть действие Бога в силе Своего могущества. Бог познается святостью. Конечная цель — Богообщение, но путь к нему святость. С воцарением Господа в нашем сердце оно становится вместилищем Св. Духа, и в нас водворяется Царство Божие. Бог — солнце, и как хотелось бы, чтобы оно отразилось во всем человечестве. Да и цель мира, в сущности, есть слава Божия, а для каждого в отдельности — спасение или обожествление — что то же.

Учение Господа Иисуса Христа есть залог истинного счастья жизни. Заповеди Его жизненны и радостны...

Слова первых христиан о себе — это золотая наличность. Они говорили то, что имели, сознавали себя тем, чем были. И потому их слова приобретают характер большой силы и авторитета. Они остаются вечными образцами высокого подвига, чистоты, глубины и силы религиозной воли...

Евангельский идеал не только стать выше жизненных интересов, но и всегда быть готовым умереть за Христа. Помоги нам, Господи!

Перед Пилатом стояла Истина во всей Своей полноте. Так и Церковные догматы исчерпывают доступную нам Истину. Догматы Церкви настолько выше человеческих учений, носящих название их изобретателей, насколько Божеское выше человеческого. Раз мы люди, мы ограничены. Божеское несравнимо с тем, что мы сами можем выдумать и придумать. Вечная жизнь открывает нам познание, от которого должна вытекать праведная жизнь. Учение Церкви истинно и разумно. Оно оперирует не самочинной человеческой разумностью, а разумом подчиненным послушанию Христу, т.е. Духом Божиим...

Соблюдение “чистоты жизни” есть фундамент, на котором могут держаться разные недостатки, имеющие происхождение от “дел закона.” Так может быть утвержден закон благочестия, но так отвергается “закон благодати.” Так будет во всех учениях кроме Церковного. Для Церкви “чистота жизни” не фундамент, а следствие, и в этом суть дела. “Чистота жизни” не может быть фундаментом, потому что фундаментом не может быть ничто человеческое, как дела закона и тому подобное. Фундаментом может быть только Божеское. Только учение Церкви согласовано с Благовествованием и его исчерпывает.

Много может быть “исповедников,” но одно только учение Церкви дало людям святых. Вне Церкви могут быть мудрецы, моралисты, но не святые. Церковь смогла дать нам Афанасия Великого, Сергия, Филиппа, Серафима, Иоанна. А протестантизм смог дать Лютера, Кальвина и других им подобных. Тип святого, это тип смиренного, не выдвигающего себя. Тип же протестанта — тип, утверждающий себя. Отсюда у протестантов вечное прогрессирующее разделение. Секты без конца дробятся, вынося на своем знамени то или другое имя человеческое. Иисус Христос у них приходит в забвение и заменяется тем или иным “учителем.” Церковь же борется против такого учительства, утверждая Единого и Вечного Учителя, Богочеловека Иисуса Христа.

Мистические секты подменяют Иисуса Христа в Его Божией Премудрости и кончают обоготворением того или другого человека-грешника. По такому толкованию, Иисус Христос лишь один из божественных мудрецов. По их понятиям, на человеке Христе почила Божия премудрость, и он стал “Человекобогом.” При таком толкование христианство есть религия человекобожества, а не Богочеловечества. Толстой говорил, что христианство так просто и ясно, что не будь Христа, он сам бы додумался до “христианства.” При этом Толстой забывал, что спокон века были мудрецы и основатели религий, утверждавшие, что они знают истину и истинный путь жизни. Но не один из них не мог бы утверждать, что он “Сам есть Путь, Истина и Жизнь.” Такие “богословы” приносят не благовествование, а предлагают людям свое учение, не имеющее ничего общего с Евангелием. Учение какого-нибудь Гарнака есть только его учение, ничего не имеющего с христианством. То же самое можно сказать и об сектантских учениях. Если они не “собирают со Христом,” то значит “расточают,” или иначе теряют свою жизнь вне Христа. Только тот, что теряет свою жизнь во Христе (в Его Церкви) — приобретает жизнь.

Учение Церкви всецело разумно. Нельзя из Благовествования Христа по произволу откидывать то одну часть, то другую. Нельзя пользоваться одним Писанием, отвергая то, что передавалось устно. Надо, в своих суждениях о христианстве принимать в расчет то, как оно понималось всеми теми, которые его приняли “везде” и “всегда.” И все эти неопровержимые, простые и ясные положения обходятся молчанием и игнорируются противниками Церкви, потому что они не имеют на них ответов. Они спешат перевести разговор на нечто, по существу совершенно другое. Напр., начинают говорить об утилитарной нравственности, как будто Церковь против нравственности. Ведь все знают, что одна только Церковь, в лице своих святых, явила нравственность во всем объеме, полноте и значении. Нападки на Церковь ни на чем серьезном не основаны и никакой критики выдержать не могут. Они вполне “субъективны” и лишены разумных и объективных оснований. Разумным является лишь одно Церковное понимание Христианства.

Когда к такому пониманию источника Истины пришел бывший толстовец и революционер кн. Хилков, то он мог с убедительностью писать: “Если отвергнуть учение о живом Организме Тела Христова, то всплывает “организация,” т.е. партия, ничем по существу не отличающаяся от всякой партии... Тогда как догматы Церкви живы и животворящи именно потому, что прилагаются к живому Телу — Организму. Правила религиозных организаций и партий, как определяющие механическое увеличение того, что мертво по существу, — сами мертвы. Говорить же о росте партии нельзя. Если всыпать зерно в мешок, то нельзя говорить о росте мешка. Совершенно так же нельзя говорить о росте “духовной жизни,” если человек, вчера исполнявший три заповеди, сегодня исполнил четвертую. Поэтому я приглашаю вас в Церковь и берусь показать вам, что вне Церкви нет свободы, и то, что защищается под именем “свобода” вне Церкви, не есть свобода, а своеволие...”

Признак принадлежности к Церкви — единение с ней в жизни и смиренное ей повиновение. Она одна имеет всю полноту благодатных даров Св. Духа. Дух Божий оживляет только тело Церкви, а вне этого Тела его быть не может, какие бы слова там не произносились. Вне Церкви нет и быть не может этого благодатного единства. Там есть только бесчисленные разделения. Отделившийся от Церкви — умер для церковной жизни и для разумения христианской веры и нравственности...

Мы освящаемся от Христа — Агнца Божия, но Духом Святым через иерархию. Отвергающие священство — церковные отступники. Изобличаются они и Евхаристией, “их учение не согласно с Евхаристией” (св. Ириней). Сама Евхаристиа есть “Таинство Таинств,” совершаемое Самим Господом, через евхаристическое посредство в земной Церкви. Ищущие спасения в Церкви, находят его только в устроенной через Апостолов Церкви, основанной Самим Христом. Эта Церковь, имеющая Таинства и иерархию, есть Истинная Церковь, а все религиозные “организации” не церкви, а самочинные сборища. “Духовные слепцы не видят, что они приобретают к себе доверие только именем Иисуса Христа, которое соединяют с ядом собственного учения” (Траллиан).

Известный В. В. Болотов в своей “Церковной Истории” глубоко исследовал гностицизм. Лекции на его работу читал в Харбине кандидат богословия П. А. Чистяков. Ниже помещаем выборки из его работы.

Естественно, что в борьбе с гносисом, христиане стали твердо держаться канона священных книг. Проповедь христианства не старалась согласоваться с тогдашними научными понятиями. Христианство как религия не от мира сего не задавалось решением вопросов мирового характера.

В исторических обстоятельствах времени развития гносиса лежат данные для того, чтобы это религиозное философствование явилось как философия пессимизма. Это было вызвано совокупностью многих условий. Философская мысль находилась в стадии угасания. Уже к прошедшему периоду принадлежали выдающиеся ее представители, как Платон и Аристотель. На смену выступили ничтожные и не оригинальные течения, подчас беспринципные, как популярный тогда эклектизм. Многие явления направляли мысли в пессимистическую сторону. Греческий мир был порабощен Римом и наиболее культурный центр древнего человечества должен был погаснуть. Сам победитель Рим поставил перед собой широкую задачу всемирного обладания. Его девиз был: “Ты, Рим, помни, что тебе должно повелевать народами.” И эта задача при императорах была более или менее осуществлена.

Тем не менее эти времена дурных цезарей оказываются явлением скоропреходящим, со всех сторон делаются усилия доставить человечеству наиболее обеспеченное существование. По верному замечанию знатоков римской жизни, если подвести итог тому, как управляются народы империи в начале 3-го века после Р. Х., при Септиме Севере, и как они управляются во все последующие времена, то приговор был бы скорее в пользу управления именно римских цезарей. И это потому, что никогда — ни прежде ни после — правительство так добросовестно не заботилось о том, чтобы управлять этими обширными и разновременными территориями по всей империи. Никогда интересы населения не были взвешиваемыми так внимательно, никогда правительство не делало столько для удовлетворения духовных стремлений и чистой нравственности, как в это время. Философы стремились нравственность обосновать на гуманности. Современники этих философов старались вести жизнь весьма удовлетворительную в нравственном отношении, чего нельзя сказать даже о лучших представителях конца республики и начала монархии. Несмотря на все усилия прогрессировать в нравственном и политическом смысле, никто не был уверен, что впереди их ждет не худшее, а лучшее. Во всем культурном мире чувствовалась какое-то старение, и даже казалось им, что наступает физическое вырождение. Говоря об идеальном будущем, его всегда понимали, как возвращение к прошедшему. Еще Гораций охарактеризовал своих современников так: tristis gens mortaliam. Когда Вергилий думал воспевать наступление золотого века с началом принципата, он полагал, что сама справедливость возвращается в Сатурново царство.

Таким образом, всеми лучшими людьми чувствовалось, что лучший период прожит, а впереди нужно ждать все худшего и худшего. Подобное состояние обветшания способно лишить энергии представителей философии для того, чтобы надеяться на лучшее будущее. И потому из всего накопленного брали такие элементы, которые подходили к общему состоянию человечества, дававшему себя чувствовать решительно во всем...

Велика была опасность для Церкви от гностицизма, угрожавшего самому ее бытию, и эта смертельная опасность была сознана теми, кто стоял во главе ее и руководил жизнью. Даже вред для Церкви от кровавых гонений со стороны римских правителей казался не столь страшным, как от гностицизма. Если в защиту гонимых христиан выступали сравнительно немногие апологеты, то в борьбу с гностицизмом вступили все, кто более или менее владел пером... Но гностицизм чрезвычайно живуч. Следы его существования обнаруживаются и в средних веках, и в новом времени, и в 19 и 20 столетии.”

Современные оккультные учения — это восставший из праха древний гностицизм. В гностицизме имеют свои корни многие современные религиозно-философские учения и культы, как то: теософия Блавацкой, антропософию Р. Штейнера, учение А. Бейли, агни-йога Е. И. Рериха, мормонство, секта Свидетелей Иеговы, Сайентология, секта Муна, учение Новый Век и все те, которые базируют свое учение на отворении “духов" (т.е. демонов, маскирующихся под ангелов или душ умерших).